Ширли Конран - Кровное родство. Книга вторая

Звук, вырвавшийся из легких Адама, когда мотоцикл с грохотом рванулся вниз по ступеням на площадь, был уже не человеческим криком, а животным воем, исполненным смертельного ужаса.

Стая голубей взлетела в воздух, шумно хлопая крыльями, когда „эгли", проскочив лестницу, протарахтел мимо фонтанов и темных, припавших к земле фигур львов и снова вырвался на мостовую.

Вновь Майк бросил мотоцикл вправо. „О Боже! – подумал Адам. – Он хочет снова повторить весь этот кошмар!"

Наклонившись вперед, он прокричал в самое ухо брату:

– Ладно! Десять процентов! Твоя взяла!

Майн усмехнулся навстречу бьющему в лицо ветру. Он знал, что Адам не даст ему ни пенни, но он и сам говорил об этих деньгах не всерьез. Они были не нужны ему. Все, чего ему хотелось, – это взять верх над Адамом, заставить его умолять о пощаде. Хотя бы один-единственный раз.

– Ты уверен, что ты действительно собираешься дать мне десять процентов? – поддразнил Майк брата, закладывая крутой вираж.

– Да!!!

– Точно?

– Да! Да!!!

– Я тебе не верю!

Ветер сорвал смех с губ Майка и унес вдаль. Отличная гонка!

Достигнув конца площади, „эгли" на сей раз никуда не свернул. Подобно гигантской черно-серебряной пуле, он с ревом пронесся мимо полисмена, управлявшего светофором, и только тут повернул налево, на Стрэнд.

Справа от Адама замелькали огни вокзала Чэринг-Кросс. От бешеной скорости его затошнило, и он мог только надеяться, что его не вырвет…

А если даже и вырвет – какая, к черту, разница?

На ближайшем светофоре зажегся зеленый.

На следующем – тоже.

Сердце Адама застучало о ребра, когда „эгли" рванулся к третьему светофору, где проезжая часть разделялась надвое железными рельсами.

На третьем светофоре также горел зеленый.

Адам успел увидеть, что они подлетают к серебристому металлическому подъезду отеля „Савой". Перед вращающимися дверями стояли швейцары в зеленой форме и в цилиндрах.

Швырнув мотоцикл влево, Майк описал круг по периметру островка Олдвича и вновь помчался по направлению к „Савою".

В этот момент разразился ливень, собиравшийся с самого полудня. Майк немедленно сбросил скорость.

Вздохнув с облегчением, Адам ссутулился, чтобы хоть как-то защититься от дождя, но ледяные струи лились ему на шею, затекая под одежду, а поднять воротник пальто он не мог – не осмеливался: обеими руками он крепко держался за Майка, обхватив его за талию. „Я убью его, когда он наконец остановится", – подумал Адам.

Когда они приблизились к ярко освещенному переулку, в глухом конце которого стоял „Савой", зажегся зеленый свет светофора, открывая путь „эгли".

Из переулка на улицу медленно выруливал величественный коричневый „бентли", не заметивший смены огней.

Майк рванул вправо, чтобы избежать столкновения с тяжелым и прочным как танк „бентли", и тут же ему пришлось снова вильнуть, чтобы не налететь на перегородку из рельсов, делящих пополам дорогу.

Впереди „эгли" какой-то итальянский бизнесмен только что расплатился с таксистом и, не глядя, по привычке открыл правую дверцу машины, чтобы выйти.

„Эгли" врезался в распахнутую дверцу такси.

Дверцу сорвало с петель. Пухлого итальянца отбросило в салон машины, он сломал большой палец. Майка и Адама швырнуло в воздух вместе со злосчастной дверцей.

Адам головой врезался в узорчатый голубой фонарный столб и, отлетев, плашмя рухнул на асфальт.

„Эгли", завалившийся на левый бок, пронесся еще несколько метров по мостовой Стрэнда, царапая ее и высекая снопы искр.

После этого некоторое – казалось, очень долгое – время не происходило ничего.

Майн лежал лицом вверх на мостовой, между своим мотоциклом и такси. Когда он попытался сесть, его левую руку и ногу пронзила такая боль, что он снова откинулся на спину. Подняв правую руку к левому плечу, он нащупал клочья мяса и липкую кровь: рукав куртки отсутствовал. Он ощупал левое бедро: та же липкая кровь, те же клочья мяса. Кожаной штанины не было. Но коленная чашечка была цела: он чувствовал ее. Снова, и опять безуспешно, он сделал попытку согнуть ногу в колене.

Наконец он медленно приподнял голову и огляделся вокруг. „Эгли" валялся слева от него; колеса еще вращались.

– Дьявол! – пробормотал Майк. В конце концов, ногу ему починят, но эта незаменимая машина пропала безвозвратно.

Дождь хлестал его длинными струями. С трудом, превозмогая боль, Майк перевернулся, опираясь на правый локоть. Где Адам? Насколько только мог, он изогнулся всем телом вправо, чтобы посмотреть назад.

Футах в семи позади Майка на мостовой неподвижно лежал Адам.

Несмотря на дождь, прохожие с поднятыми воротниками собирались вокруг.

– Кто-нибудь, вызовите полицию! – крикнул женский голос.

Мужчина в черной шляпе и модном пальто подбежал к Майну, который, дергаясь и извиваясь, полз по асфальту.

Когда тот предложил ему помощь, Майн только мотнул головой. Стиснув зубы, преодолевая дюйм за дюймом, он полз к брату. Скоро он приблизился настолько, чтобы увидеть, что шея Адама вывернута под каким-то странным углом, а верхней части головы просто нет. На мокром асфальте расплывалась лужа крови и белели клочья мозга.

Майк зарыдал – хрипло, по-звериному.

Подошедший полисмен накинул было на него свой черный непромокаемый плащ, но Майк сбросил его. Когда подъехала машина „скорой помощи", он полулежал-полусидел на краю мостовой, прижимая к себе Адама и покачивая его, как баюкают ребенка. Слезы текли по его грязному, разбитому, окровавленному лицу.

Двое санитаров осторожно разжали руки Майка, чтобы забрать тело Адама. Один из них сказал:

– Все в порядке, парень, мы позаботимся о нем.

– Только, ради всего святого, поосторожнее, – произнес Майн сквозь слезы. – Это мой брат.

– Конечно, парень, само собой. Сделаем все как надо.

Пока санитары укладывали Адама на носилки, дождь как-то разом стих. Когда они подняли носилки, с них бессильно свесилась рука, и глаза Майка уловили блеск золота.

– Его часы! Дайте мне – пусть побудут у меня, пока он не вернется.

Адам почему-то любил эти часы, и он никогда не простил бы Майку, если бы по дороге в больницу они пропали.

Санитары переглянулись. Бедный парень, видно, еще не понял, что его брату крышка. Полицейский расстегнул часы, уложил руку Адама на носилки и, наклонившись, отдал часы Майку.

– Вот, возьмите, сэр, – сказал он, снова набрасывая на Майка свой черный плащ.

Майн посмотрел на часы, перевернул. В свете уличного фонаря, убившего его брата, он разглядел, что на обратной стороне, на крышке, выгравировано пять рядов цифр.

Голова у него закружилась, он чуть не потерял сознание. Он положил часы на бровку тротуара и откинулся на асфальт. Он еще надеялся, что все происшедшее – не явь, а кошмарный сон, на который оно так похоже. Он все еще надеялся, что у него будет возможность попросить у Адама прощения за то, что пытался нагнать на него страху.