Изабел Уолф - Вопрос любви

— Что ж, я определенно заслужила объяснения, — с горечью произнесла я. — И должна сказать, приятно наконец узнать, где же ты задержался на три с лишним года. О, и благодарю тебя за звонок в Национальную консультативную сеть по поиску пропавших без вести, потому что я наконец перестала бродить по набережной, заглядывая под картонные коробки, и видеть кошмары о том, что ты лежишь, мертвый, в канаве — в дренажной, я бы сказала теперь, — как поначалу считалось. Жаль, что ты сделал это через три месяца, а не через три дня, не так ли? Так ты, значит, слышал меня по радио?

— Да. Я купил маленький приемник и настроил «Радио-4» на длинной волне. И позвонил в консультативную сеть.

— Но мне передали также, что ты не хочешь ни видеть меня, ни разговаривать со мной… Я не могла помять этого. Если ты мог позвонить им, почему не мог позвонить мне?

— Я пытался. Дважды. — Я вспомнила те два безмолвных звонка. — Но каждый раз останавливал себя, потому что знал: если поговорю с тобой, даже несколько секунд, завяжется диалог и мне неизбежно придется вернуться. А я был не готов. Я хотел вернуться, когда придет время…

— Ясно, — тихо сказала я. — Значит, пришло время. Я полагаю, ты считаешь, что совершаешь что-то замечательное, снизойдя до возвращения теперь, когда ты как сыр в масле… — У меня болело горло. — Рассказав мне, где… на хрен… тебя… носило… — Я вскинула руки к лицу. — Ты разбил мою жизнь… Я почти не выходила из этой вот квартиры… с трудом одевалась… Я не спала… Я превратилась в развалину… это напряжение… я даже есть не могла…

— Прости, Лора, — пробормотал он. — Мне очень жаль.

Я покачала головой:

— Можешь извиняться хоть до конца жизни — этого все равно будет недостаточно. Ты изувечил меня, — сказала я. Горло раздирали едва сдерживаемые рыдания. — Ты оставил после себя жуткий беспорядок — мне пришлось сталкиваться с повседневными трудностями, не говоря уже об агонии этих трех месяцев, когда я не знала даже, жив ли ты вообще. Я ходила по квартире ночью, ломая руки.

— Прости, — повторил он. В его глазах блестели слезы.

— Тебе незачем было исчезать, — выла я. Я протянула к нему руки, словно в мольбе, переплетя и вытянув пальцы. — Ты просто мог сказать: «Слушай, Лора, я больше не хочу быть с тобой. Давай расстанемся».

— Но я не понимал этого. Я только чувствовал собственную… боль. Она была изматывающей. Я стал беззащитным, что ли… Во-первых, мой отец умер вот так…

— Это тебя все равно не оправдывает, — всхлипывала я. Слезы струились по моему лицу. — Ничто не может тебя оправдать. Ничто не может оправдать того, что делает с людьми бесконечное ожидание.

— Я не разговаривал с ним два месяца, я сердился на него и хотел помириться, но не знал как. Все надеялся, что он позвонит мне и скажет: «Эй, Ник, давай пообедаем», — но он так и не звонил, и я не звонил, а потом он просто упал с лестницы и умер. А я не мог спокойно жить, думая, что в последний раз, когда мы виделись, я был зол на него. — Левой рукой Ник закрыл лицо. — Я так хотел хотя бы еще один раз почувствовать его объятия… — Он снова плакал. — Но у меня не было возможности. А потом ты потеряла ребенка, а я стал винить себя еще и за это — и ты тоже. Ты помнишь, что сказала мне, Лора, — эти ужасные, ужасные слова…

— Я знаю, я знаю, прости. Это неправильно.

— Тут, наверное, и в самом деле была моя вина, но на меня слишком много навалилось — все сразу. А мы ведь видели ее… это было тяжелее всего, что мы ее видели и она махала нам ручкой… — Он уронил голову в ладони.

— Нам не повезло, Ник. — Слеза скатилась в уголок рта. — Такое не могло произойти из-за аварии — удар был неопасным. Я плохо чувствовала себя в тот день, да к тому же наши преждевременные опасения… так что, может быть, этому было суждено произойти. Мы уже никогда не узнаем…

Я услышала, как он застонал.

— Меня… донимало чувство вины и угрызения совести. Мой отец, мой ребенок… я не мог… справиться с этим, Лора. Просто не мог справиться.

— Мы могли бы попробовать еще раз, наконец. Но ты ушел. И шансов у нас больше не стало — вот поэтому я и затаила зло на тебя. Я чувствовала себя дважды отверженной. Мне казалось, я никогда не оправлюсь.

Мы сидели в тишине, раздавленные тяжестью эмоций. Я смотрела в пол.

— В газете писали, что ты теперь с Люком, — сказал он. — Я помню, ты что-то говорила о нем.

— Я была с Люком. Но больше нет. А ты? — срывающимся голосом спросила я, посмотрев на него. Я утерла слезы. — Как твоя личная жизнь? Наверное, в палатке это… сложно, — с горечью добавила я.

— Я больше не живу в палатке. Я там жил всего несколько месяцев. Теперь я живу в небольшом домике на ферме. Теперь я там начальник.

— Ого. Здорово.

— У меня есть собака — родезийский риджбек. Она очень добрая.

— Ты всегда хотел собаку… мы не могли ее завести, потому что оба работали. Это было бы неправильно.

— Лора… — Откуда-то взялось пятно на ковре. Надо заняться им. — Есть еще кое-что, что я хотел тебе сказать.

— Что? — спросила я. И вдруг почувствовала ужасную усталость.

— Ну… у меня есть спутница жизни. Аннека.

— Поздравляю. Надеюсь, вы с ней будете жить счастливо, вместе шагая между тюльпанами. Я бы предложила себя в качестве подружки невесты, но мы еще не разведены.

— Она очень приятный и милый человек.

— Ну, это просто замечательно, Ник, рада слышать. Надеюсь, вы будете счастливы и, самое главное, надеюсь, что ты НИКОГДА не поступишь с ней так, как поступил со мной. — Я снова посмотрела на пятно на ковре. Понадобится пятновыводитель. Как эта штука называется? Ах да. «Ваниш». И как это я забыла?

— У нас есть ребенок.

А может, будет достаточно смыть теплой водой. Если посильнее потереть.

— Ей десять месяцев, — продолжал он. Нет, лучше без моющих средств. А то еще цвет «съест». — Ее зовут Эстелла.

— Очень милое имя. — Я посмотрела на него. — Наверное, в честь какого-нибудь сорта тюльпанов, да? «Эстелла ринвельд»?

— Да, так и есть.

Но теперь все изменилось…

— Значит, ты поэтому теперь можешь… говорить о том, что произошло, так?

— Да. Я чувствую, что… не знаю. Вернулся к жизни… Мне казалось, что все, что я любил, умирало. Вот поэтому мне и нравилась работа на ферме — я знал, что в каждой луковице есть жизнь, которая, свернувшись комочком, под моим пристальным вниманием ждет, когда же сможет раскрыться.

— У тебя есть ее фотография?

Он сунул правую руку в задний карман и достал бумажник, из которого извлек маленькую фотографию. Ник протянул ее мне. Девочка рядом с огромной вазой, полной красных и белых тюльпанов. Красивое улыбчивое лицо и копна темных блестящих волос.