Вера Копейко - Любовь — обманная игра

— Хорошо. Я буду краток. Отец ждет вас у себя в офисе.

— Ч-что? Вы спятили? — Она разозлилась и покраснела. — Какой отец? Ваш отец? Зачем мне встречаться с вашим отцом?

— Нет-нет, Ирина, не мой отец, а ваш. Ваш отец ждет вас у себя в офисе.

Феликсу вдруг показалось, что сейчас она отвесит ему пощечину. Но Ира вдруг оглянулась на подругу, и та, оценив ее взгляд как просьбу о помощи, кинулась к ней. Бордовая туника развевалась, словно знамя под ураганным ветром, а белая могучая рука вынимала из кармана перцовый спрей. Уже в кармане нащупав пальцем кнопку, она выдернула руку и бросила ее вперед, прыская Феликсу в лицо огнедышащим зельем. Одного с ним роста, она попала точно в цель, совершенно не задев Ирину. Схватив подругу за руку, как ребенка, поволокла к выходу. Малочисленные зрители открыли рот, наблюдая за мужчиной, закрывшим лицо руками.

А маленькая белая «Ока» уже растворилась в автомобильном густом потоке.

13

— Это Тони Атвуд, — услышал Замиралов хорошо знакомый голос. — Как дела, Кеша?

Замиралов улыбнулся. Ему нравилось, как называл его Атвуд — Кеша. Он позволял ему эту вольность, которой не позволил бы никому другому. Надо сказать, никто и не пытался.

Так называла его единственная на свете любимая женщина. Даже жена звала его Иннокентий.

— Нормально, Тони.

— Показ в Орландо через три недели. Я жду тебя?

— Тони, у меня тут маленький бардачок, — многозначительно начал Замиралов.

Тони молчал. Наверное, пытался отыскать в голове перевод нового слова. Замиралов ухмыльнулся.

— Что у тебя, Кеша... такого нового? Не понял?

— Эх, Тони, кабы это было новое. Все старое — бардак не обновился, просто расширился. Да, не все слова ты выучил на курсах. Приезжай, у нас пройдешь и теорию, и практику. Ну ладно, я скажу по-другому: у меня структурная перестройка. Теперь понял?

— Ну еще бы! — радостно завопил Тони. — Еще бы! Это как у вас в стране!

— Вот именно, — ухмыльнулся Замиралов. — Так что давай в Москву, я познакомлю тебя с человеком, который полетит на выставку вместо меня.

Он сказал «с человеком», как о мужчине. Но думал только о дочери. Ирине Зотовой. Которая носит фамилию его любимой женщины. Единственной любимой женщины на свете.

Сердце его колыхнулось сладко и томно, не могло оно забыть прошлого, его памятливое сердце.

— О'кей, буду через три дня. Я сейчас в Европе, совсем близко от тебя. До встречи, друг Кеша.

Замиралов опустил трубку на рычаг, он любил телефоны старого образца. На привычку к новому надо время, которого у него нет.

Показалось, что сердце на секунду замерло, а потом подпрыгнуло, будто боялось, что не успеет совершить отпущенные природой удары.

А Феликс, черт бы его побрал, провалил встречу с дочкой. Замиралову бы разозлиться на него, а он почему-то обрадовался. И хохотал, как ненормальный. То-то же, знай наших. Кровь Замираловых особенная, не чета каким-нибудь Феликсам Мироновым. Они только и годятся на то, чтобы работать на Замираловых, если те захотят их нанять. Он замотал головой и захохотал еще громче, представляя себе сцену на телеграфе. Нет, его девочка не пропадет.

14

Международная меховая выставка, в которой собирались принять участие меховщики из многих стран мира, в которых «зеленые» еще не довели свою работу до конца, обещала стать представительной и престижной. Меховой Дом Замиралова собирался закупить самую большую площадь. Тони Атвуд, американский партнер Дома, должен позаботиться, чтобы экспозиция Замиралова стала главной.

О подобной выставке Замиралов мечтал много лет. Для него это последний шанс — добиться мирового признания. А разве не к этому он шел через все завалы собственной судьбы?

Но ничего, ничего, успокаивал себя Иннокентий Петрович, он пошлет туда дочь. Та станет его глазами и ушами, его душой. Он не разрешит себе даже думать о том, что дочь может оказаться совсем не такой, какой он представлял ее.

Вспомнив Феликса, явившегося после встречи с его девочкой с красными слезящимися и растерянными глазами, похожего на побитую собаку, — это Феликс-то! — он улыбнулся. А уж когда услышал, что за сцена произошла на телеграфе, — был в восторге. Нет, он не ошибся в дочери. Да разве могла она родиться другой? Дитя настоящей страсти, а не холодных супружеских отношений.

Замиралов решил больше не посылать к дочери Феликса. Он сам приедет по адресу и просто позвонит в дверь.

Иннокентий Петрович поднялся из кресла, надел пиджак, провел рукой по совершенно голому черепу. Он давно брился наголо.

— Сегодня меня уже не будет, — сказал он секретарше. — А завтра приеду вовремя. Да, Маня, приготовь в моем кабинете еще один стол. И кресло. И телефон. Ну, в общем, оборудуй рабочее место дублера.

Она непонимающе смотрела на шефа.

— Ты разве не видела кино про космонавтов? У каждого из них всегда был дублер. Просто один летел в космос, а другой, такой же натасканный и здоровый, оставался на земле.

— А вы...

— А я, конечно, в космос. — Потом помолчал и добавил: — Но на сей раз пошлю-ка я в космос дублера, а сам останусь на земле... — На земле, на земле, не в земле, угрожающе предупредил он себя. В земле — после. После успеха дублера.

Шофер подвез его к подъезду, Замиралов вышел и велел ему уезжать.

— Я сегодня на метро.

Тот изумленно поднял брови.

— Да отсюда до метро на кривой козе не доедешь.

— Ах Федя, Федя, никакая кривая коза меня не испугает. Поезжай, мил человек.

Он вошел в подъезд, обычный московский, со стенами, художественно оформленными местными пацанами, вызвал лифт, который, лязгнув по-старинному, защелкнул его в клетке. Такой же лифт грохотал в его прежнем доме, где они жили с женой и Валентиной. Да и сам дом из той же серии. Выйдя из кабины на восьмом этаже, Замиралов надавил на звонок.

— Кто там? — услышал он женский голос.

Дочь. Его дочь.

— Это отец, — глухо проговорил Замиралов.

Тишина, потом шебуршание цепочки, поворот ключа. Дверь открылась. Он обомлел. На пороге стоял... он в молодости. Если бы родился женщиной.

Она тоже смотрела на него и не верила своим глазам. Если в старости у нее вылезут волосы, она станет копией этого старика.

Ира отступила на шаг, он вошел, захлопнул за собой дверь и оказался в квартире с хорошо знакомой планировкой.

— Пятьдесят семь метров? Сорок два жилой? — Он огляделся. — На одного неплохо. Но у тебя будет лучше, дочка. У тебя все будет намного лучше.

Он прошел в гостиную. Уютно, спокойно. Небогато. Много картин и все больше пейзажи и цветы. Никаких фотографий.

— Давай знакомиться, — сказал он, желая сразу приступить к делу.

Он не собирался пускаться в объяснения, воспоминания. Зачем это сейчас?