Сандра Мэй - Пробежать под радугой

— Это же в десяти милях.

— Она ездит верхом. Вместе с Билли, он потом уводит ее лошадь.

— А Билли?

— Он сносно и много читает, но учиться отказывается. Ему интереснее шастать по горам с нашим старым дуралеем.

— Вопрос с учебой нужно решить поскорее. Я займусь этим. Возможно, придется переехать в Лондон.

— Не придется, Алан. По крайней мере, пока. Ты не очень устал?

— В чем дело, Лори?

— Я принесла все бумаги.

— Лорна, это подождет, ты отлично со всем справлялась, я же помню.

— Ты должен знать главное. У нас почти нет денег.

— Как?!

— И дома в Лондоне больше нет. Его пришлось продать еще тогда… во время твоего первого приступа. Постепенно разошлись все деньги со счета. Твое лечение…

— Сколько я был в госпитале?

— В санатории. Доктор Финн приучил меня к этому названию. В общей сложности — три с половиной года. Не считая рецидивов и обострений, когда тебя клали в клинику.

Алан отошел к камину, судорожно заломил пальцы.

— Лори… Я — сумасшедший?!

Пожилая женщина рванулась вперед, и в ее голосе прозвучала боль:

— Нет! Не смей так говорить, слышишь, не смей! Ты очень любил свою жену, мальчик. Наверное, нельзя так сильно любить, но вы все такие. И твой отец, и твой дед. Ты так любил ее, что не смог смириться с ее смертью. Доктор сказал, что у тебя сильнейшее нервное переутомление. Еще он сказал, что потребуется много времени. И терпения.

— Хорошо. Иди. Я лягу. А завтра… завтра начну учиться жить.

Он выдержал в замке целый месяц, до Нового года. Пытался играть с детьми, выяснял, как и чему учат Мэри в школе. Мешала проклятая слабость, волнами накатывающая на него в самый неподходящий момент.

Алан Пейн не был сумасшедшим, но он совершенно не мог совладать с нервами. Посреди рассказа Мэри о школьном вечере он мог вдруг залиться слезами, пугая этим детей, а вопроса Билли мог не дослушать и просто уйти.

Кэролайн была мила и забавна, но он быстро уставал, играя с ней, а кроме того, она была внешне точной копией Дженны, и Алана это мучило, словно раскаленный гвоздь воткнули в рану.

В январе он сбежал в Лондон. Коллеги отнеслись к его возвращению несколько настороженно, но быстро уверились, что его интеллект нисколько не пострадал. Алан заключил выгодный контракт на книгу по истории ранних норманнов и две недели был счастлив, но через две недели его разыскала Лори.

Мэри притащила из школы корь, дети болели, Билли — тяжело, и нужно было ездить за лекарствами, и сидеть с ними по ночам, а еще смотреть за домом.

— Мальчик, я все понимаю, но ты должен что-то сделать. Нанять для ребят няню, а лучше — учительницу. Нечего девочке шастать невесть за сколько в эту деревню, да и Билли ни к чему в одиночку носиться по степи.

— Хорошо, Лори.

Он нашел гувернантку. А потом еще одну, потому что первая отказалась от места очень быстро. Сразу после того, как Билли поделился с нею знаниями, полученными от старших мальчиков из деревни и касающимися продолжения человеческого рода.

Вторая гувернантка была строга и консервативна. Лорне она не понравилась, а детям было наплевать, дети переживали период жестокой обиды на отца, оказавшегося предателем и обманщиком, снова бросившим их на произвол судьбы.

Алан понял это потом, а тогда — тогда он вздохнул с облегчением, видя, как спокойно все трое согласились с присутствием в их жизни мисс Каннегиссер.

В начале апреля железная мисс неожиданно заявила об отставке, и тогда Алан узнал и о горохе, на который ставили Билли, и о линейке и отбитых пальчиках Мэри, и о заточении в чулан Кэролайн, а также о бренных и очень тухлых останках крысы, найденных мисс Каннегиссер в ящике с ее чистым, строгим и консервативным бельем.

Мисс требовала компенсации, дети — внимания к себе, Лорна — внимания к детям, Мак неодобрительно качал головой, книга не писалась, и в конце апреля измотанный и злой Алан Пейн снова сбежал в Лондон.

С огромным трудом ему удалось дописать первую часть книги и сдать ее редакторам. Неожиданно лестные отзывы удивили и приободрили, а внушительный аванс за первую часть позволил не только отослать деньги домой, но и приберечь кое-что для себя. После консультации с врачами Алан Пейн уехал во Францию, побродил по Парижу, Реймсу и Лиону, а затем, неожиданно для себя, отправился по Луаре на север и вскоре добрался до Жьена, маленького городка, где сто пятьдесят восемь месяцев назад они с Дженной (и Мэри в животе у Дженны) проводили свой медовый месяц. Круг замкнулся.

Франческа в ураганном темпе пронеслась по дому, наводя чистоту, потом торопливо рассовала по кошачьим плошкам корм, заглянула в кухню, помахала мадам Трюдо рукой и поспешила вернуться в сад, к своему новоприобретенному пациенту.

Алан Пейн сидел на скамейке там же, где она его и оставила, никаких природных катаклизмов за это время не произошло, а что на лице Пейна опять застыло это потустороннее выражение — так к нему Франческа постепенно привыкала. Самое главное, теперь она точно знала, что это не инфаркт, остальное пройдет со временем и при надлежащем уходе.

Неожиданно ее охватила грусть. Надлежащий уход Пейну будет обеспечивать кто-то другой. Он скоро уедет, навсегда уйдет из жизни Франчески, и это очень жаль, потому что она к нему привязалась. Даже странно вспоминать, какое раздражение он вызвал у нее в день их первой встречи.

Франческа быстро привязывалась к людям, потому что была от природы дружелюбна и открыта. К Алану Пейну она испытывала исключительно дружеские чувства с примесью легкого превосходства абсолютно здорового человека перед человеком недомогающим. И все же было, видимо, еще что-то, из-за чего Франческе становилось нестерпимо обидно, что они вскоре расстанутся навсегда.

Хмурясь и покусывая алые губки, девушка шла к Пейну, а тот смотрел на нее, и лицо его медленно утрачивало отсутствующее выражение — так рассеивается туман над озером с первыми лучами солнца.

— Совершили свою сотню добрых дел?

— Что? Ах, это… ерунда. Я все-таки пока еще на службе у мадам Трюдо.

Пейн помолчал, а потом спросил несколько вкрадчивым голосом:

— А сменить профессию вам никогда не хотелось?

— Вы имеете в виду место работы? Профессия меня вполне устраивает.

— Да, конечно. Я неточно выразился. Так что насчет места работы?

Франческа рассмеялась.

— Знаете, Алан, сколько раз я меняла работу за последние шесть лет? Раз сто. При таком ритме просто не успеваешь устать от однообразия.

— Сто — это метафора.

— Тогда уж гипербола. Около ста, на самом деле. Судите сами: библиотеки, госпиталь, в университете лаборанткой, потом няней, сиделкой, уборщицей, официанткой, продавщицей, маляром.

— И вы все это умеете?!

— Я всему этому научилась. Потом: избирательный штаб, машинисткой, секретаршей, курьером, ночной няней, опять госпиталь, опять сиделкой, учительницей, фотомоделью.

— Однако!

— Не волнуйтесь, я не прошла кастинг. В тот день требовались вешалки для платьев двухметрового роста и с невыразительным лицом. К тому же меня всегда смешила походка от бедра. Да, а еще я шью на дому.

— Клад, а не девушка.

— Честно говоря, не шью, а подшиваю, в основном. Брюки, юбки, платья. Мама научила меня шву белошвеек. Похоже на швейную машинку, только прочнее.

Алан улыбался, глядя на раскрасневшуюся девушку. Неожиданно ему в голову пришла такая замечательная мысль, что он едва не рассмеялся от радости. Все прекрасно устроится, если… Только бы получилось.

— Франческа, а с детьми вы работали?

— Еще как! Я же вам рассказывала о банкирских близнецах.

— Это ваш единственный опыт?

— Нет. Еще были детский сад, школа и частные уроки. Я педагог со стажем.

— А как вы относитесь к детям?

— Я их бью. И ругаю. И даю щелчки, подзатыльники, тычки и оплеухи. Дергаю за волосы…

— А они вас обожают?

— Откуда вы знаете? Кроме шуток, они ко мне хорошо относятся. Даже удивительно.

— Ничего удивительного. Дети ценят искренность.

— Откуда вам знать, у вас же нет своих детей.

Алан вскинул голову и с интересом посмотрел девушке в глаза.

— Откуда такая уверенность?

Франческа фыркнула и заложила ногу за ногу. Психология была ее коньком.

— Опуская пошлые мелочи, вроде отсутствия обручального кольца, вы даже на вид типичный холостяк. Все женатики только и ждут, чтобы перевалить свои проблемы на плечи женщин, а вы стесняетесь нас с мадам Трюдо. Вы необщительны, замкнуты, неразговорчивы — будь у вас хоть один ребенок, от этих качеств и следа бы не осталось. Вы знаете, сколько вопросов в минуту задает среднестатистический трехлетка? Волей-неволей привыкнешь общаться.

— Сколько было тем близнецам?

— Семь и девять. Шучу. По пять лет.