Сесиль фон Зигесар - Ты - все, что я хочу

Одна проблема: с кем?

— Что, если он дома в полном одиночестве вскрывает себе вены или что-нибудь в таком же духе? — громко переживала Ванесса. Она посмотрела на обтянутую кожей задницу своей двадцатидвухлетней сестры Руби.

Та прислонилась к дверному косяку спальни и одновременно разговаривала по домашнему и мобильному телефонам, занимаясь организацией тура своей группы.

— Исландия! — выкрикнула Руби. — Мы на пятом месте независимого чарта в долбаном Рейкьявике!

— Огромное гребаное ура, — буркнула Ванесса, в шестидесятый раз проверяя почту, хотя никто и никогда ей не писал. Она была уверена, что Дэна не приняли ни в один университет, и в данный момент он стоит на самом верху моста Джорджа Вашингтона и пишет прощальное письмо, прежде чем прыгнуть вниз. И даже если его приняли куда-нибудь, скорее всего, у него начался экзистенциальный апокалипсический кризис, и сейчас его тело входит в реку Гудзон у корабельной бухты, чтобы очиститься от убивающей вдохновение негативной кармы, прежде чем снова начать писать.

Если честно, она не так уж сильно и волновалась. Дэн был хорошим учеником и блестящим писателем. Он куда-нибудь поступит, в этом не было сомнений. На самом деле Ванессе просто нужен был повод, чтобы позвонить ему и поговорить опять, ведь с того понедельника, когда она встретила его в парке, он не выходил у нее из головы.

Ванесса подумывала позвонить ему под предлогом нового интервью для своего фильма, но это было так очевидно, что от одной мысли об этом ее бросало в жар. Еще она собиралась позвонить младшей Сестре Дэна, Дженни: якобы она хочет взять у нее интервью о том, каково быть очевидцем терзаний при поступлении в колледж. Затем Дженни разболтает Дэну, что звонила Ванесса и спрашивала о нем, а затем, возможно, Дэн сам позвонит ей или напишет по электронке. Но, блин, что за детский сад?

Руби по-прежнему торчала в проеме и разговаривала по телефону. Она спала в гостиной, а Ванессе досталась единственная спальня: в этом и заключалось неудобство, ведь Руби принимала комнату Ванессы за свою гостиную.

— Погоди. Вторая линия, — сказала Руби кому-то на другом конце провода. Она зажала нос и попыталась изобразить голос телефонного оператора: «В данный момент все линии заняты…» Она замолчала, а затем продолжила нормальным голосом. — А, здравствуй, Дэниел. Ты не мог бы перезвонить? У меня очень важный разговор с моей группой. Мы покоряем мир.

Ванесса бросилась к телефону и вырвала его из рук Руби.

— Алло? — произнесла она дрожащим голосом. — Дэн? С тобой… все в порядке?

— Да. — До этого она никогда не слышала, чтобы Дэн говорил таким счастливым голосом. — Меня приняли везде, кроме Колумбийского.

— Ого! — отреагировала Ванесса, обрабатывая информацию. — Но ты ведь хочешь в Браун, да? Ну, типа, ты же не думаешь о Нью-Йоркском или других университетах на самом деле?

— Я не знаю, — ответил Дэн. — Нужно еще раз все обдумать.

На мгновение они оба замолчали. О том, что было очевидно, они поговорили, но то, что оставалось «за кадром», пугало.

— В любом случае, поздравляю, — выдавила из себя Ванесса, неожиданно почувствовав невероятную грусть. Дэн будет учиться в Брауне в Провиденс, Род-Айленд, где, скорее всего, встретит какую-нибудь длинноволосую тощую девицу из Вермонта, которая будет заниматься лепкой, играть на гитаре и вязать ему свитера, она же в это время останется в Нью-Йорке, будет учиться в Нью-Йоркском университете и мириться с идиотизмом своей сестры.

Руби выхватила у нее телефон.

Блер вышла из лифта и уставилась на самодельный плакат, прикрепленный к двери пентхауса. «Эй, Блер! Мы так тобой гордимся!» — было написано на нем. Она открыла дверь и вошла. Муки, неугомонный коричнево-белый боксер Аарона, подбежал к ней и ткнулся влажным носом между ног.

— Пошел на хрен, — гаркнула Блер. На долю секунды ей показалось, что произошло чудо. Может быть, ее живший во Франции папочка-гей или какая-то другая великодушная фея позвонили в Йель, и ее тотчас приняли. Маловероятно, но…

— Серена все рассказала! — щебетала ее беременная мать, заметно пошатывавшаяся на ходу. — Очередь-мочередь. Не могу понять, почему ты так расстраиваешься, дорогая. Можешь считать, что Йель принял тебя!

Блер сняла кардиган и бросила его на стоящее в углу антикварное кресло. Муки собрался было еще раз понюхать ее промежность, но она снова отпихнула его.

— Все не так просто, мам.

Из-за беременности крашеные светлые волосы Элеонор росли с невероятной скоростью и доходили теперь до плеч, что, по мнению Блер, было неумест¬ной попыткой выглядеть моложе своих лет. Элеонор всплеснула украшенными драгоценностями руками.

— Ну же, мой хнюпик, мы все равно приготовили тебе небольшое семейное торжество. Все в столовой!

Семейное торжество. О господи!

Стол был сервирован лучшим хрусталем и серебром Элеонор, еда была из «Блу Риббон Суши» — любимого ресторана Блер. Сайрус и Аарон уже были навеселе от выпитого шампанского, и даже Тайлер, которому было всего двенадцать, казался слегка пьяным.

— А ты думала, что окажешься в Общественном колледже Норуолка? — сказал Аарон, наливая шампанское в бокал Блер. — Мы всегда знали, что ты способна на большее.

Сайрус подмигнул ей своим выпуклым, налитым кровью серо-голубым рыбьим глазом.

— Йель категорически отказал мне, когда я поступал. Теперь пришло время нанести им ответный удар. Если хочешь, я могу им задницы надрать из-за твоего заявления, и поверь — это доставит мне огромное удовольствие.

Блер скривилась. Нуда, ей, вроде, только того и надо, чтобы в Йеле знали, что они с Сайрусом родственники!

— А я не пойду в колледж, — заявил Тайлер, делая глоток шампанского. — Я стану диджеем и буду выступать в клубах по всей Европе. А потом открою казино.

— Это мы еще посмотрим, — сказала Элеонор, выкладывая двенадцати сантиметровый калифорнийский ролл себе на тарелку. — Ребеночек опять проголодался, — хихикнула она.

Если бы ее мать не ела так много, подумала Блер, то не выглядела бы так, словно она на двадцатом месяце беременности, а не на седьмом. Она выпила залпом весь бокал шампанского и потянулась за нетронутой коробкой суши. Сперва она впихнет в себя ролл с угрем и выпьет столько шампанского, чтобы ее желудок вывернуло наизнанку. А потом встретится с Нейтом на этой дурацкой вечеринке на Уэст-трит, но только на десять минут, потому что созерцание веселящейся толпы сверстников, когда ей веселиться не с чего, вызовет у нее новый приступ тошноты… А потом она уснет под «Завтрак у Тиффани» — ее самый любимый фильм с участием ее самой любимой актрисы. Одри Хепберн вообще не училась в колледже, но тем не менее прожила сказочную жизнь.