Мой большой... Босс - Мария Зайцева

Без вины виновата

— Говорила я тебе, непутевой, с Варькой не шаландаться? Говорила? Но ты ж не слушаешь никогда! Ну ладно… Ладно, не реви. Не реви, говорю! Ох, беда ты моя…

Бабушка садится рядом на кровати, обнимает, и я благодарно и с облегчением утыкаюсь носом в ее сухонькое плечо.

И рыдаю. Так, что все внутри сотрясается от боли и спазмов. А она уже не ворчит, просто гладит меня по спине, вздыхает только.

Ну да, что тут говорить?

Все уже до этого сказано.

Да я и сама понимаю, что глупая. Что, в самом деле, не надо было. Не надо с Варькой, не надо ночью выходить, не надо быть такой доверчивой.

Но черт… Я же не в городе!

Это там я все время осторожничаю, потому что привыкла, что люди чужие, все незнакомые, никому до меня дела нет.

И особенно становится мало дела, когда выясняют, что я — немая. Это как клеймо, словно то, что не говорю, автоматически означает умственную неполноценность.

За столько лет я уже привыкла и внимания не обращаю. Даже особенно не цепляет. Но вот раньше, в самом начале, после травмы, было тяжело. А, учитывая, что лечение не помогло, совсем нерадостно.

В городе, в большом областном центре, мне было сложновато.

А в деревне, у бабушки, где все знали и косо не смотрели, я словно выдыхала. Напитывалась за лето солнечным теплом, как цветок, жадно старающийся ухватить как можно больше света за короткий жизненный цикл.

И никак, ну вот никак не могла я ожидать, что здесь, где всегда было безопасно, где все знакомо и просто, меня будет подстерегать беда!

Утром того дня, когда уехал Темирхан, я, не в силах сдерживать внезапно задрожавшие губы, убежала к себе и долго лежала на кровати, уткнувшись в подушку и не реагируя на бабушкины тревожные вопросы.

В конце концов, она решила, что я заболела, и позвала тетю Маню.

А та посмотрела, покачала головой, как мне показалось, словно понимая, из-за чего со мной это все, и приказала заваривать успокаивающий сбор.

Я его послушно пила, но вообще не успокаивалась.

Да и как тут успокоишься?

Он уехал! Просто уехал! И даже… Даже…

Ох, глупая Майка! А что он, по-твоему, должен был сделать? Зайти попрощаться? Или с собой позвать? Ага, сразу замуж! Да…

Даже то, что у меня мысли в эту сторону повернулись, указывало на основательно слетевшую крышу.

И успокаивающие травки тети Мани были в тему, да.

И особенно стали необходимы, когда в полдень по деревне пронеслась весть, что васильевский Гарик в больнице с сотрясением мозга и переломом двух ребер.

Это как же… Это с какой же силой приложил его Темирхан?

Я четко помнила один удар всего. И его хватило, чтоб такие травмы получить!

Конечно, Гарика мне было не жаль, потому что, несмотря на свою некоторую отмороженность, могла себе представить, что случилось бы, не появись Темирхан.

Но все же мощь моего спасителя впечатляла… Как и то, что при такой звериной силе он мог легко сломить мое сопротивление… Несуществующее, да.

Не зря я чувствовала исходящую от него дикую опасность.

И все же зверь не стал трогать. Отпустил. А потом и вовсе… Уехал! И не попрощался! После его жадных поцелуев и тяжести рук это казалось настоящим предательством.

А я себе казалась редкой дурой.

Впрочем, я такой, наверно и была.

Потому что, когда на следующий день пришла Варька, как всегда, шухерясь от бабушки, я не спустила ее с порога поганой метлой, а позволила зайти в дом.

— Слышала, чего с Гариком? — вместо «привет, прости за то, что я так поступила» выдала она, бодренько топая через сени в комнату, — говорят, память отшибло. Не помнит ничего. Кто это его так? Ты?

Я молчала, показательно сложив руки