Мой пленник - Алина Савельева

– Хочу, – замурлыкала Булочка, приближаясь ко мне и снова жадно шаря по мне взглядом, – чтобы ты прижал меня к стене, страстно целуя, нагло лапая грудь…

Протянув руку ко мне, чертовка провела пальчиками по моему торсу, медленно опускаясь ниже. Протискивая обе руки через прутья, я опустил одну ладонь ей на шею, притягивая ближе. Если она закричит, то проживет не больше минуты, но девушка даже не дергается, и я отчетливо вижу, что звать на помощь она не собирается, продолжая убивать мой рассудок:

– Потом хочу, чтобы ты меня развернул к стене, задирая мое платье, и, расстегнув свою ширинку, взял быстро, глубоко и грубо, так, чтобы у меня от собственных стонов и криков уши закладывало.

От взрыва кипящей крови в голове у меня самого уши заложило, жар волнами гуляет по телу, и я затыкаю ей рот, чтобы не пропустить продолжение.

Запах женщины – это то, чего не хватает всем мужчинам на военных базах, редкий раз к нам заносило представительницу слабого пола, и никогда – такую, как Булочка.

Кальвадос ничто по сравнению с пьянящим ароматом чертовки, ее шелковых волос, касающихся моей руки, и нежной кожей под моей ладонью. Прикосновения губ опьянили быстрее. Булочка отвечает неуверенно, но вскоре сдается и пускает мой язык, сдаваясь под жадным напором.

На мой раскаленный пах ложится ее ладонь, поглаживая каменную эрекцию через ткань, и из меня вырывается сдавленный стон.

– Дальше… как ты хочешь дальше? – требую я продолжения, задирая ее платье и поглаживая ножки в нейлоне и кружеве, поднимаясь все выше.

– Потом хочу, чтобы ты поставил меня на колени и смотрел, как я буду насаживаться на твой член ртом, а потом…

– Чертовка! – рычу я, сжимая ее задницу и снова впиваясь в губы, наплевав, что на моей роже останутся отпечатки прутьев решетки.

Булочка дрожит в моих руках, будто это у нее секса две недели не было, а меня так и вовсе накрывает несущейся по спине вулканической лавой и разрывающимися разрядами тока по позвоночнику.

Слышу звук молнии джинсов и опускаю ладони еще ниже, поглаживая через тонкую ткань ее влажные складочки.

Обхватив мой член ладошкой, чертовка стонет мне в рот, и я уже в предвкушении смотреть на нее передо мной на коленях.

Неожиданно в шее что-то простреливает, и я рефлекторно дернулся, вынужденно хватаясь за решетку. Я уставился на голубоглазую красотку с тяжело вздымающейся грудью и покрасневшими от поцелуя губами. Легкое покалывание на языке, и сознание стремительно уплывает, и последнее, что я вижу, это абсолютно холодный и трезвый взгляд после трех бокалов кальвадос. Фантастика.

В папке с фотографией Сладкого хранились записи отца, который был любителем вносить информацию старым способом, не прибегая к современным технологиям.

«Стратегическому мышлению этого командира можно только восхищенно завидовать. Не раз его обманчивая покорность судьбе вводила в заблуждение противника. Обладая огромной физической силой, способностью терпеть боль и унижения, имея за плечами страшный боевой опыт, он никогда не действовал наудачу.

О нем ходили легенды и до сих пор идут споры о его операциях. Недоброжелатели часто ставят ему в укор, что хороший солдат не попадает в плен, но именно его проникновение в штабы приносило последующие победы.

Одно понятно точно: дай ему хоть немного информации, и ты проиграл, позволь ему увидеть местность, где ты его удерживаешь, и вспоминай как звали…»

Вот так папа, сам того не подозревая, давал мне инструкции по содержанию пленника. И я действительно придерживалась этих советов до сегодняшнего дня. Сладкий сидит в комнате, из которой невозможно выбраться, без шанса что-то понять, кроме очевидного.

Папа не учел только одного, у пленника есть один огромный недостаток – он не умеет плавать, поэтому сбежать отсюда ему будет сверхсложной задачей, и я усложняю ее еще больше.

Переодевшись в неопреновый гидрокостюм, я вернулась в бухту, когда-то этот заезд использовали, чтобы загонять водный транспорт, а в последние годы только я эксплуатировала его для погружений.

Вернувшись к пленнику, я невольно любовалась им в лучах восходящего солнца. Его руки сцеплены с ногами сзади, но из-за того, что к этим оковам я прицепила цепь и натянула ее на балке, он вынужден был пребывать в нирване, стоя на коленях и уронив лихую голову на грудь. Но даже в таком виде от него за версту разило силой.

Чем-то он мне напоминает статую Геракла, но хоть детально я не видела, что у него в штанах, того, что я успела пощупать ночью, достаточно, чтобы понять, что мраморному Гераклу есть от чего впасть в отчаяние.

Сознание к нему возвращалось медленно, но как же прав был папа! Ни один мускул на лице не дернулся, а ведь он сразу понял, что уже не в своей клетке и его мышцы сейчас нестерпимо жжет, потому что в таком положении он висит уже несколько часов.

– Где мой ужин, Булка? – встретившись со мной взглядом, нахально растягивает губы в улыбке пленник.

Но только лишь губы. Его голубые глаза уже отсканировали все видимое пространство, и в них нет ни тени улыбки.

– Если не ответишь на мои вопросы, ужином будешь ты! – хочется мне сразу дать ему понять, что мое терпение лопнуло, уверена, у меня уже серьезные отклонения в психике.

Говоря это, я имела в виду глубокое море за его спиной, где в случае его несговорчивости он будет кормить рыб, но напугать его, конечно, не вышло, он только, пошло улыбаясь, облапал меня взглядом с ног до головы. Эластичная ткань гидрокостюма всего три миллиметра, плотно прилегающая к телу, но никогда прежде я не чувствовала в нем себя голой, только от этих голубых сканеров.

– Сладенького захотелось? – опять нарушал правила допроса пленник, конечно, делая вид, что я его сожрать хочу.

Я должна задавать вопросы, а не он! И тут до меня дошло, что он не только тянет время, изучая местность, но и цепь тоже тянет.

И без того натянутые нервы от ненависти и злости, от страха, спрятавшегося где-то в глубине души, лопнули со звоном в ушах, и я врезала ему со всей силы по лицу за то, что сбивает меня с праведного пути мщения, заставляя думать о грехах.

– Ну как? Сладко? – прошипела я ему в лицо, наблюдая, как в рассеченной губе появляется кровь врага.

Голубая радужка темнеет на глазах, становясь схожей по цвету волнам за спиной невыносимого упрямца, который медленно, слизав