Во власти Давида (СИ) - Старлайт Риша

— Я облажался, Демид.

Пью еще. Поглощаю бутылку, будто мне потом за руль не садиться. Вставляет не по-детски. Но боль не опускает меня.

— Ты все видишь, братишка. Скажи, почему я ошибся? Почему так облажался? Почему жизнь такая паршивая штука?

Ответом мне лишь ветер, трясущий макушки елей. Смотрю на верхушки деревьев, вспарывающих низкое затученное небо и голова кружится.

— И ты не отмщен. И девушка невинная пострадала от моих рук.

Почему не могу перестать думать о Тае? Ее образ всегда со мной. Что в клубах, что во время работы, что здесь, возле могилы брата.

Может, потому что мне в душу запала? Потому что причинил ей боль? Потому что чуть на тот свет не отправил?

— Думаешь, она простит меня?

Ветер шумит в верхушках сильнее.

— Я бы не простил. Ты прав. Что мне сделать, когда она очнется? Отпустить на все четыре стороны, чтобы забыла меня и весь тот ужас, что причинил ей? А сможет ли забыть? Сможет ли жить дальше? Не хочу я ее отпускать, Демид! Не отпущу! Прихожу к ней каждый день в палату и понимаю, что не отпущу. Зацепила меня. Никогда такие не нравились. А тут прям в сердце занозой. Да что я рассказываю? Сам все видишь сверху. И это — дерьмово. Дерьмовей некуда. И как мне разруливать эту ситуацию, я не понимаю.

***

— Ну она выйдет когда-нибудь из этой комы? — пытаю врача.

— Когда-нибудь. — эхом повторяет врач. Мы не боги, Давид. А человеческое тело — хрупкое и непредсказуемое. Но Тая тяжёлая. Стабильно-тяжёлая, и это — отлично!

— Угу, лучше не придумать! — хмыкаю, глядя на бледную, осунувшуюся девушку. — Может, витамины какие? Лекарства есть? Ты ж знаешь, я не последний человек в городе. Бабло имеется.

— Разумеется, я в курсе, что ты на клубах хорошо поднялся! Но Дав, давай откровенно, какие бы лекарства ты ей не привез, это не поможет ей очнуться. Тут только время. И терпение. Пойду я Дав, все хорошо с ней.

Отпускаю врача. Остаюсь с девушкой наедине.

Сейчас ночь, сиделка с ней только в дневное время.

Подсаживаюсь на кровать. Беру ее за руку. Кисть тонкая. И пальцы маленькие. Маникюр ей красивый сделали. Те когти шалавские спилили нахуй. Подношу ее ладонь ко рту. Пытаюсь согреть, потому что рука прохладная.

Тая причесана, вымыта. Сиделка строго следит за ее гигиеной. Сейчас она точно спит глубоким сном. На шее бинты. Швы с ранения сняли, но все равно до полного заживления еще далеко.

Тянусь дотронуться до ее губ. Пухлых и невинных. Вспоминаю как жадно целовал их той ночью. Вспоминаю и все остальное. Удовольствие от ее невинности, от ее тесноты. Понимаю, что сейчас это совершенно неуместно, но мысли о сексе с ней не покидают меня. Даже в таком состоянии, бледную, не накрашенную без грамма косметики меня влечет к ней. Что это? Наваждение? Проклятье?

— Очнись, пожалуйста! — сильнее сжимаю ее руку. — Очнись быстрей!

ДАВИД

Знаю, что это сон.

Но от этого кайфа не меньше!

Тая соблазняет меня. Медленно танцует стриптиз около шеста. Интересно, где только научилась так двигаться? В своем Мухосранске?

Она в чулках, подвязках и поясе. Сиськи, аккуратные и маленькие торчать сквозь прозрачный лифчик. Охрененное зрелище! Я поедаю их глазами и чувствую, как колом становится все, что ниже пояса!

— Давай, поиграй ими! — сглатываю вязкую слюну.

Тая в такт блядской музыки начинает ласкать, мять, играть с грудью, сжимать и отпускать ее.

— Сними лифчик! — рычу охрипшим баритоном.

Тая покоряется. Снимает кружевную тряпку и кидает ею в меня. На секунду моргаю, закидываю лифчик за кровать, а сам впериваюсь в нежную обнаженную девичью грудь. Соски ее торчат что маленькие камушки и мне до дрожи хочется их сжать, втянуть в рот, поперекатывать на языке.

Тая раскачивается в такт музыки и ее грудь колышется и подпрыгивает в такт движениям.

Я больше не в силах терпеть давление члена в брюках.

— Иди сюда! Займись мной! — приказываю.

И Тая не смеет мне возражать. Сходит с шеста, и покачиваясь, с грацией кошки подходит ко мне. Опускается на колени. Широко разводит мои бедра в стороны. Я тянусь сжать ее аккуратные сиськи в своих огромных лапах. Сжимаю. С девичьих губ слетает стон томления и удовольствия.

— Давид… — с придыханием шепчет мое имя, — мой Давид…

— Твой… — с готовностью привстаю, давая ей возможность стянуть с меня джинсы прямо с боксерами. — Прими меня, целиком!

Член вылетает из боксеров точно на пружине. Покачивается у лица Таи, головка раздувается от переполняющей ее крови.

Тая сглатывает накопившуюся слюну, любуясь мощью и длиной твердокаменной эрекции.

— Ну же, Тая, возьми его в рот! — в нетерпении порыкиваю я.

Тая облизывает свои пухлые губки. Блядь, что же творит со мной эта женщина? Еще секунду и мне сорвет крышу! Я же просто насажу ее рот на свой каменный стояк, потому что уже не в силах сдерживаться!

И Тая сжаливается надо мной. Целует своими охрененно пухлыми губами мою головку, раздувающуюся от ее ласки, точно шляпку гриба.

— Бля… — с шумом выпускаю воздух, готовый спустить лишь от одних ее поцелуев, что сейчас покрывают весь мой пенис от уретры до основания.

Наконец, наигравшись в нежность, Тая заглатывает головку в свой тесный тугой ротик. Обхватывает руками мои мощные бедра, обнимает меня там, внизу. Начинает поступательные движения головой.

Член мой огромный и Тая просто не в состоянии заглотить его целиком. Лишь не многие опытные шлюхи с хорошо разработанным горлом могут принять меня в себя целиком, вплоть до яиц, но не Тая.

Но мне достаточно и того, как она сосет мою головку, работая ладошками, помогая ими, скользя по стволу, перевитому венами, вверх-вниз.

— Быстрее! — хочу я кончить и подгоняю ее движения.

Тая убыстряется. Сейчас ее язык вовсю ласкает уретру — самое чувствительное местечко в моем теле. Я на седьмом небе парю. Я чувствую нестерпимое давление, и наконец, позволяю себе выстрелить густой вязкой жидкостью прямо в рот девушке. Семени так много, что Тая не успевает с нею справляться. Потоки стекают с ее губ на грудь, каплями падают на плоский животик.

Мне кайфово. Мне так хорошо. Я притягиваю к себе девушку и целую в засос, хотя она сопротивляется и несет хуйню на счет почистить зубы и прочую хрень.

Просыпаюсь. Подскакиваю на кресле. Глубокая ночь. Тая, опутанная проводами и бинтами спокойно спит на больничной койке. Я задремал рядом. Между ног мокро и очень липко. Черт! Спустил прямо во сне! Совсем уже помешался! Крыша поехала на этой девушке целиком и полностью.

— Что же ты делаешь со мной, Таисия-Тая? — ласкаю, глажу ее по щеке.

Ответом мне лишь мерный писк приборов, опутавших девушку, точно паутиной.

ТАИСИЯ

Больно… как же больно… не могу открыть глаза — веки тяжеленые.

Тяжело дышать. Горло саднит, и в нем как будто что-то есть, какой-то посторонний предмет, который и царапает гортань.

Пытаюсь пошевелиться, но выходит плохо. Трудно повернуть голову. Шея забинтована марлей и на ней какой-то воротник с каркасом.

Где я?

Что со мной?

Ничего не помню…

Ничего не понимаю.

Делаю над собой усилие и приподнимаю ресницы. Сначала один глаз. Яркий свет бьет по рецепторам. Жмурюсь, а потом все же открываю оба глаза.

До ушей доносится оглушительный писк. Что это такое? Будто приборы пищат — как канал телевизора, на котором наступила профилактика…

Удивительно, я помню такие явления, как профилактика, помню такие сложные слова, помню, как говорить, как совершать элементарные вещи, и совершенно не помню, кто я, и что вообще делаю в этой комнате.

Стены белые. Я лежу на какой-то кушетке. Вокруг меня медицинские приборы. У носа трубка с воздухом. В горле тоже какая-то гадость. Она-то и царапает мне все.

Звук пищания приборов становится просто невыносимым, и когда я уже готова завыть от отчаяния, в палату вбегает женщина во всем белом.