Тун. Лето в розовом городе - Гай Маркос

русская по национальности и богиня по призванию, впорхнула в прихожую, держась обеими руками за локоть мужа. Этот жест делал ее хрупкой и женственной, а дядю сильным и мужественным. Артур невольно почувствовал укол зависти: будь он взрослым, она непременно стала бы его! Он кормил бы ее бабушкиными конфетами, припрятанными для особых случаев, и гладил ее красивые белые локоны.

От новых, захвативших его чувств мальчик полдня провел в смятении и вел себя из рук вон плохо, пока не добился порки и одинокого заточения в спальне деда. Дав себе слово не плакать перед приходом Азата, он занялся исследованием старого сундука, в котором старик хранил то немногое, что смог спасти его отец, когда бежал из кровавых земель в 1915-м. Старинный платок, небольшой нож, фотографии, испорченные временем и событиями, и две серебряные абрикосовые косточки на красно-белых нитях. Азат так увлекся, рассматривая сокровища, что не сразу заметил склонившегося над ним деда, а рядом – своего лучшего друга.

Как взрослые, мальчики пожали друг другу руки и соприкоснулись щеками. Дед улыбнулся. Он вовсе не собирался ругать внука и не торопился спускаться вниз. Артур-старший принадлежал к поколению, которому пришлось видеть много голодных и испуганных детских глаз. Возможно, поэтому рождение очередного ангела вызывало в его сердце тревожное и щемящее чувство бессилия.

– Кнерес, папи![13] – произнес Артур, внутренне уже готовый к наказанию.

– Не нужно извиняться. Все мое – твое. Хотите узнать историю этих косточек?

– Да! – ответили мальчики хором и опустились на ковер прямо возле старых дедовских башмаков, повидавших больше, чем они сами.

– По традиции одна косточка должна принадлежать члену нашей семьи, а вторая – самому близкому другу. Мой отец получил ее от своего отца, а его друг – от своего. Семьи обоих погибли, и они вдвоем бежали из Западной Армении. Но по дороге друг тяжело заболел и умер. Так у отца оказались обе косточки. Он передал их мне и наказал отдать тем, кто не по крови, но душой являются братьями.

– А почему ты не подарил их папе? – спросил Артур-младший.

Он всегда много говорил, а Азат – много думал.

– Я не был готов… – Старик замолчал, словно принимая какое-то важное решение. – Но если вы поклянетесь беречь друг друга и защищать, я отдам их вам.

Мальчики вскочили с места. Их глаза заблестели, от нетерпения они не могли устоять на месте. Дед бережно надел красно-белую нить сначала на одного, затем на другого:

– Запомните: не важно, где вы будете жить и с кем. Знаете, что самое главное?

– Что? – спросил Азат.

– Чувствовать себя дома. А дом там, где может прорасти даже серебряная косточка.

Так в день рождения брата, 9 сентября 1970 года, шестилетний Артур понял две важные вещи: что ему нравятся блондинки и что означает «дом».

Прошла неделя. Я подружилась с Седой и ее детьми, а дядя Арам больше не замирал возле моих дверей перед уходом на работу – он тихонько стучался и, заглянув, отправлял мне воздушный поцелуй.

Если температура на улице опускалась ниже сорока, мы с бабушкой брали детей и шли в ближайший парк. Как и все местные, она старалась не выходить на улицу до захода солнца без крайней на то необходимости. По этой же причине детские парки работали до глубокой ночи. Армяне напоминали мне вампиров – не любили жару, свет и загар, только вместо крови они пили кофе. Литрами. Круглыми сутками.

Я мечтала побывать в центре города, но покорно ждала приглашения от бабушки. Терпение давалось мне с трудом, но я понимала, что только так могу заслужить доверие и вернуть себе собственную жизнь. Я пока не знала какую. Не представляла ни людей, ни себя в этом будущем, но чувствовала, что оно должно быть другим. Более того, прежняя жизнь утратила для меня все свое обаяние: в ней никто не относился ко мне так, как в этой.

И вот в один прекрасный день, когда мы переделали все дела и проводили Седу с детьми в дом ее матери, бабуля объявила, что хочет показать мне свой город. Наконец-то!

Потратив несколько часов на сборы, я впервые за все время, проведенное в Армении, почувствовала себя красивой. Светлый сарафан и легкий макияж придали моему мальчишескому виду немного женственности, и я даже улыбнулась своему отражению в зеркале.

Обогнув парк, мы вышли на Саят-Нову – одну из центральных улиц. Привыкшая к скудным пейзажам из окон квартиры, я удивилась красоте и ухоженности улиц по ту сторону парка. Везде были высажены цветы, дома из всевозможных оттенков розового туфа отремонтированы, яркие витрины магазинов и салонов красоты заманивали обеспеченных местных жителей и впечатлительных гостей города.

Мы дошли до шумного перекрестка и влились в поток туристов. В этой разношерстной толпе я тут же почувствовала себя своей, особенно радуясь русской речи, то и дело долетавшей до моих ушей. Для меня было откровением, что столько людей предпочли эту страну другим, более популярным маршрутам. Но глаза не лгали: удивленные лица и восхищенные взгляды подделать невозможно!

Оставив за спиной здание Оперы, мы направились к Каскаду. У подножия огромной многоуровневой лестницы, соединяющей верхнюю и нижнюю части города, раскинулась великолепная площадь с безупречно выстриженными газонами, фонтанами и причудливыми скульптурами. Тут же стоял каменный исполин – архитектор Александр Таманян, склонившийся над планом города, делом всей своей жизни.

Бабушка с воодушевлением рассказывала о достопримечательностях. Возможность поделиться тем, что ей дорого, оживила ее, сделав нас почти ровесниками: глаза ее блестели, поступь казалась легче, а спина приобрела былой благородный изгиб.

Я разглядывала окружающее меня великолепие и с трудом верила в то, что слышала от моего личного гида: оказывается, этого грандиозного сооружения могло и не быть! Несчастья – землетрясение, развал СССР, массовая эмиграция, бедность, – одно за другим обрушившиеся на страну, поставили проект под угрозу. Но много позже американский бизнесмен армянского происхождения Джерард Гафесчян подарил Каскаду вторую жизнь, возобновив строительство и превратив полукилометровое сооружение в центр современного искусства и одно из самых прекрасных мест Еревана.

Обойдя всю площадь и сквер, мы подошли к входу слева от лестницы. Прохлада выставочного зала объяла нас, придав сил для продолжения экскурсии. На узком эскалаторе мы поплыли вверх, мимо творений молодых скульпторов. Веер в руке у бабушки задвигался быстрее.

– Ты не устала? – спросила я.

– Нет, дорогая, еще немного – и мы у цели.

На очередном ярусе меня ожидала потрясающей красоты гигантская орхидея, сделанная Майли