Первый (СИ) - Джокер Ольга

Я читаю интересную статью о том, как лечат переломы в Китае. Бакурин слушает, слушает. Затем неожиданно перебивает и спрашивает:

— Ты в курсе, что в Китае водители часто добивают пешеходов, чтобы сэкономить?

— Что за бред? — искреннее возмущаюсь.

Андрей откидывается на спинку кресла, закинув здоровую руку за голову. Дёргает уголками губ. Я смотрю на него и хмурюсь, хотя в груди огнём горит. Когда я здесь, со мной так часто происходит. И у меня почти получается с собой справляться.

— Нет, правда. Китайские водители, если уже сбили человека, могут сдать назад и переехать бедолагу еще несколько раз, чтобы окончательно убедиться в том, что пешеход мертв. Они прибегают к такой жестокости из-за того, что в стране предусмотрена высокая материальная компенсация за нанесение травм. Если сбитый пешеход выживет и останется искалеченным — виновнику до конца своей жизни нужно будет выплачивать пострадавшему деньги. Поэтому водителю добить пешехода дешевле — средства придется выплатить лишь раз.

Я слушаю, широко раскрыв глаза. Звучит как безумная легенда. Поэтому я почти тут же лезу в интернет и… впадаю в шок. Такое действительно случается. Страдают и маленькие дети.

— Боже мой. Нет, я бы так не смогла, — тут же качаю головой. – С тобой или с кем-то другим. Лучше бы до конца жизни платила пособия и ездила проведывать.

— До конца жизни? – вскидывает брови Андрей. – Пожалуй, я бы предпочёл, чтобы меня додавили.

Я хочу возмутиться, но нас прерывает звонок мобильного телефона. Спустя минуту разговора с невидимым собеседником понимаю, что, скорее всего, Бакурин разбирает спорные ситуации с юристом. Градус хорошего настроения стремительно ползёт вниз.

— Я пойду, — одними губами обращаюсь к Андрею и указываю на входную дверь.

Он слегка кивает, отпускает. И снова включается в утомительный разговор.

Домой меня забирает папа. Встречает прямо у ворот больницы, просит пристегнуться и настойчиво интересуется, как себя чувствует Бакурин.

— Жень, хватит к нему ездить, — вскоре требует. – Мне не нравится, что ты торчишь в палате взрослого мужика целыми сутками. Сомневаюсь, что твоя помощь настолько актуальна, как тебе кажется, а домашнюю еду пусть ему жена готовит.

— Она к нему не приезжает.

— Ещё лучше! — вспыхивает отец.

Я пытаюсь спорить, но это оказывается бесполезной идеей. Приходится соврать, что этот раз был последним.

Правда, уже на следующий день я сообщаю, что в планах у меня встреча с подружкой. Папа вроде как верит, уезжает на работу. Надеюсь, не догадывается, что моё сердце сходит с ума от предвкушения скорой встречи с гонщиком.

Чуть позже, выбирая в супермаркете что-то сладкое и запрещённое для него, я вдруг встречаю у рядов Олю. Она зовёт меня выпить кофе и поболтать. После аварии мы так ни разу и не виделись. Несмотря на то, что я немного тороплюсь – не отказываюсь. Тем более будет зачётное алиби перед отцом, если он вдруг спросит.

— Видела фотографии Инны в соцсети? – спрашивает подруга.

Если честно – нет, не было времени. Я отрицательно мотаю головой и интересуюсь, что там.

Оля показывает скрины из давних сторис (очевидно, ранее пересланные третьим лицам), где Инна фотографируется у гор, в новенькой современной клинике и проводит рум-тур по квартире.

Просматривая снимки, я вдруг чётко понимаю, что ни за что не променяла бы встречи со своим сложным гонщиком ни на какую стажировку в Европе.

— Ты влюбилась? На свидание торопишься? — вдруг спрашивает подруга.

Я резко теряюсь.

— Тороплюсь. Но при чем тут «влюбилась»?

Оля цокает языком, словно давно познала эту жизнь, и моё состояние кажется ей абсолютно очевидным.

— Ты долго и старательно выбирала горький шоколад. Обычно его предпочитают мужчины. Это первое. Второе – ты постоянно смотришь на время и летаешь в своих мыслях. Слегка улыбаешься, вспоминая что-то приятное. Так ведут себя по уши влюблённые дурочки. Так колись – кто он? Артём?

Мой пульс подскакивает и бьётся в ушах, а уголки губ нервно дёргаются. Хочется ответить резко и смело, но я неожиданно зависаю. Я точно не влюбилась? Что, если да?

— Мимо. И ещё раз мимо, — заявляю подруге. – Горький шоколад действительно предназначен для любимого человека – то есть для папы, а по времени я опаздываю на маникюр.

Подруга бросает взгляд на мои ногти, отмечая недавнее молочное покрытие гелем. Закатывает глаза, а затем просит официанта принести счёт.

В больницу я приезжаю с небольшим опозданием. Пока поднимаюсь на нужный этаж, отмечаю, что у меня то и дело перехватывает дыхание и сбивается сердечный ритм.

Нет, ну нет.

Я уже была влюблена, когда мне было восемнадцать, в парня из университета. Мы встречались, строили планы на отпуск и даже хотели познакомить наших родителей. Позже Костя улетел на обучение в другую страну. Наши отношения продлились меньше года и сами собой сошли на нет. Вскоре Костя признался, что, помимо наших редких встреч и переписок, он периодически потрахивал свою соседку по общежитию. Мне было больно и неприятно, но состояние влюблённости было кардинально иным.

Воспоминания ускользают в неизвестном направлении у палаты Андрея.

Толкнув дверь, я попадаю внутрь и чувствую, как грудная клетка сжимается, когда понимаю, что гонщика здесь нет.

Сегодня я опоздала часа на полтора, поэтому в палате непривычно тихо.

Клянусь, я никогда не лазила по вещам Андрея (только по личной просьбе), но сейчас не удерживаюсь и кидаюсь к шкафу. Открываю дверцы, проверяю наличие одежды. Вижу на полках идеально сложенные штаны и футболки. Набираю в лёгкие максимум воздуха и шумно выдыхаю. Сердце по идее должно успокоиться, но стучит почему-то чаще и чаще — по нарастающей.

Фу-ух! Он здесь!

На секунду прикрываю глаза от облегчения, затем оборачиваюсь. Обращаю внимание, что внутри тумбы по-прежнему лежат личные вещи Андрея. Господи. Мне показалось, что их нет, и Бакурин выписался. И мне бы порадоваться этой новости, но на душе настолько тяжело, что сложно пошевелиться.

Закрываю шкаф. Чувствую, как потряхивает. Нынешнее состояние выбивает меня из колеи. Я не должна была настолько привязываться к гонщику и нашим встречам — в чём-то папа был прав, когда попытался пресечь мои визиты. Теперь же одна только мысль о том, что Андрей навсегда исчезнет из моей жизни — приводит в ужас.

Я прохожу в ванную комнату, умываю лицо. Подняв голову, смотрю на себя в зеркало. Пытаюсь увидеть то, что узрела Олька. Обычная я. Ни капли не влюблённая дурочка. В привычной свободной майке, коротких шортах и кедах. Волосы распущены, на лице минимум косметики — но всё же немного есть.

Вспоминаю и анализирую, с какой целью всё утро выпрямляла волосы утюжком, подкрашивала ресницы и губы – и впадаю в панику. Да, я хотела быть красивее. Для гонщика. Интересно, чем планировала его удивить?

Тело окатывает жаром. Я вытираю лицо салфетками и снова впиваюсь в отражение. На самом деле, если внимательно присмотреться, то можно увидеть, что мои глаза выглядят настолько перепуганными, словно за мной гнался серийный маньяк. Но нет. Я всего лишь осознала, что могу больше никогда не увидеть Андрея.

И всё же я дурочка. Станет ли мне легче, если он попрощается перед выпиской? Скажет, мол, лучше бы никогда в своей жизни тебя не встречал?

— Привет… — я дёргаюсь, когда возвращаюсь в палату и встречаю гонщика.

Он кивает в знак приветствия, бросает на тумбу телефон и идёт к шкафу. Мне вдруг начинает мерещиться, что Бакурин в одну секунду меня раскусил. И то, что влюбилась. И то, что испугалась его отсутствия. Как же всё-таки хорошо, что он не умеет читать мысли.

— Я опоздала, потому что встречалась с подругой, — проговариваю как можно невозмутимее.

— Без проблем.

— Пришла, а тебя нет.

Андрей отворачивается.

— Был в соседнем корпусе на МРТ.

Я подхожу к креслу и обессиленно в него сажусь. Вытираю влажные ладони о шорты, прислушиваюсь к себе. Лучше бы я этого не делала.