Слишком хорошая няня - Ашира Хаан

Не насильно же впихивать в нее это пюре?

— Дина, а что ты любишь? — пытаюсь зайти с другой стороны я. — Картошку не любишь? Сосиски тоже?

Она смотрит на меня исподлобья. Понимаю — вроде бы один раз уже ясно сказала, зачем повторять этим глупым взрослым?

— А пирожки любишь? С яблоками? И капустой? — предлагаю я.

Не имею ни малейшего понятия, чем кормят детей ее возраста и теперь судорожно пытаюсь вспомнить, что ели отпрыски моих подруг. Вот от картошки фри они точно никогда не отказывались!

Дина мотает головой.

— Мороженое? Пельмени? Макароны с сыром? Бананы?

Нет, нет, нет и нет.

Вот и мой первый провал на должности няни. Уморю ребенка голодом.

— А хочешь… — я задумываюсь, вспоминаю ее взгляд и тут меня осеняет: — Мой рис?

Подвигаю к ней тарелку с ризотто. К счастью, оно без извращений вроде трюфелей или шафрана. Даже без грибов — просто рис и сыр, но, судя по запаху, очень хорошо приготовленные.

И вдруг… Дина берет ложку, зачерпывает разваренную рисовую кашу и отправляет ее в рот. Аллилуйя!

— Значит, ты рис любишь? — Спрашиваю я. — Или кашу?

Кивает — не понимаю, на какой из вопросов, но это мы уже выясним позже. Вдруг она вообще предпочитает итальянскую кухню?

Кстати! Где-то я слышала, что для итальянских детей ризотто — вроде нашей манной каши. Такое же «детсадовское» блюдо.

— Вы случайно в Италии не жили? — спрашиваю я Александра и вижу удивление на его лице.

— Откуда вы знаете?

— Пробила по своим каналам! — мстительно отзываюсь я.

— Дина родилась в Милане, и мы жили там, пока ей не исполнился год.

— Ну, конечно, а теперь вы кормите ребенка богомерзкой картошкой фри! — Почти всерьез возмущаюсь. — Любой итальянец был бы возмущен и устроил голодовку!

— Вы серьезно? — осторожно спрашивает Александр, пока его взгляд не отрывается от дочери, наворачивающей мое ризотто так, что за ушами трещит.

— О, господи… — закатываю глаза. — Отдавайте мне теперь вашу лазанью в качестве компенсации. И рассказывайте уже, как вы довели мать этой девочки до жизни такой.

— С чего вы взяли, что я ее довел?

— С хорошими мужьями женщины не спиваются.

Кажется, я зашла слишком далеко в своих предположениях.

Александр резко поднимает на меня взгляд и смотрит так, что я на мгновение пугаюсь, что он меня просто придушит. Или прикажет водителю придушить, зачем такому человеку собственные руки марать. И поеду я в лесополосу в пяти разных черных пакетах. У нас в Питере это традиция.

Зато в «роллс-ройсе».

— Нет, Лара, — медленно говорит Александр, продолжая раскатывать меня своим тяжелым, как «Белаз» взглядом. — Дело не во мне. Это она первая завела любовника.

Я бросаю быстрый взгляд на Дину. Может, я и не очень хорошо разбираюсь в воспитании детей, но точно знаю, что ребенку в пять лет еще рановато слушать о любовниках мамы. Несмотря ни на что.

Но она увлеченно лопает ризотто — с большим аппетитом. Еще бы — если судить по словам Александра, она дней десять ничего толком не ела, кроме фруктового пюре. Да и до этого сильно сомневаюсь, что ее нормально кормили.

Про пьянство матери я ляпнула наудачу — все признаки сходятся, но могло быть и другое объяснение. Ан нет, угадала…

Александр придвигает мне свою тарелку с нетронутой лазаньей, а сам сидит, вертит в холеных пальцах вилку, смотрит исподлобья совершенно Дининым взглядом.

В этот момент они очень похожи — отец и дочь. Серьезные, сосредоточенные и где-то глубоко, на самом дне сердца — очень одинокие.

— Со Светой мы познакомились в Италии. У меня там были дела, она отдыхала в гостях у подруги. Она мне сразу понравилась — красивая, ухоженная, легкая…

Александр не поднимает глаз. Ему гораздо интереснее рассматривать вилку, чем обратить внимание на дочь или на меня.

Я из вежливости аккуратно ковыряю сырную корочку лазаньи. Есть хочется страшно, но чавкать под рассказ, который неминуемо приведет к точке, где пятилетняя девочка оказалась в компании с бомжами, как-то некультурно.

— В какой-то момент оказалось, что она беременна. Я не очень планировал семью, но решил, что это судьба. Она красивая и эффектная, я обеспеченный и могу исполнить ее мечту. Она говорила, что очень хочет быть мамой и полностью посвятить себя ребенку вместо работы в салоне красоты.

Я морщу нос. Не люблю, когда мужчины начинают рассказывать, что женщинам только и надо, что найти шею поудобнее и начать рожать детишек.

Но, действительно, почему бы «красивой и эффектной» Светлане, зависающей в Италии с подругой, не мечтать о тихой уютной жизни с мужем и ребенком?

— Она просто обожала Дину, когда была беременна. Много гуляла, смотрела на произведения искусства, чтобы сформировать вкус заранее, ставила классическую музыку. У нас миллион беременных фотосессий в альбомах, даже больше, чем свадебных. Поэтому я так удивился, что Света потеряла интерес к дочери, едва та родилась.

Он замолкает, и я пользуюсь моментом, чтобы отломить кусочек лазаньи и засунуть его в рот. Но в тот момент, когда я только начинаю жевать, Александр резко поднимает на меня взгляд.

— А я — наоборот, — говорит он. — Когда Дина родилась, я был безумно счастлив! Думал — во дурак был, надо было раньше жениться и детей заводить. Сейчас бы уже трое могло быть. Жену носил на руках, покупал ей все, на что она смотрела дольше трех секунд, заваливал цветами… А потом снял с нее официанта из ближайшего кафе.

Я давлюсь лазаньей.

Предупреждать же надо!

Быстро глотаю непрожеванные куски под тяжелым взглядом Александра, откашливаюсь, чтобы сказать что-нибудь ободряющее, но он продолжает, глядя уже сквозь меня.

— Она падала мне в ноги и умоляла ее простить. Любовь поразила ее в самое сердце, и она не смогла устоять, но она хочет быть только со мной и нашей дочерью, хочет еще детей, хочет быть хорошей матерью. Умоляла спасти от «роковой страсти»… — Александр знакомо морщится, как от зубной боли. — Ну я спас. Привез в Петербург, купил эту квартиру. И тут оказалось, что она беременна! От этого официанта! То есть, они трах…

Он осекается, бросая быстрый взгляд на Дину, которая уже гораздо медленней шевелит ложкой. Наелась.

— То есть, они даже не предохранялись! — скрипнув зубами, смягчает он то, что было готово сорваться с уст. — В этот момент я понял, что не могу больше с ней жить. Оставил ей эту квартиру, сам уехал в Москву, там намечался крупный проект. Они ни в чем не нуждались,