Развод. Уйти от неверного (СИ) - Черно Адалин

Мы трогаемся, и я выдыхаю. Понятия не имею, почему так реагирую на него, но вдруг не хочется, чтобы он видел меня такой. По крайней мере, не так я себе представляла нашу встречу. По правде, я предпочитала не представлять ее вовсе, но если подумать, предпочла бы быть той, от вида которой у него бы капала на пол слюна. Сейчас же… из нас двоих именно он является тем, на кого можно пускать слюни. За прошедшие годы Давид изменился. Одежда не позволяет рассмотреть все, но мне кажется, что мышц в нем стало больше. И взгляд из озорного и безбашенного превратился в цепкий, внимательный, словно прибивающий тяжелой бетонной стеной.

— Уехать можно будет через несколько недель. К тому времени твой муж перестанет прочесывать все аэропорты и ты сможешь спокойно улететь.

— Зачем тогда новые паспорта?

— Чтобы ему труднее было отследить твое передвижение, — Давид всем своим тоном дает понять, что я — глупая и наивная, ничего не понимаю в этом. Но я и правда не понимаю. Мне как-то раньше не приходилось скрываться от мужа.

Остаток пути проходит в полном молчании. Я изредка посматриваю на Давида. Затормаживаю на его манере вождения, на том, как уверенно и в то же время расслабленно он ведет машину. Мне нужно отвлечься от мыслей о Динаре. О том, что прямо сейчас, возможно, он ищет меня. Я тревожусь и изредка поворачиваюсь, чтобы посмотреть назад, будто он может нас догонять.

— Я способен заметить слежку, — хмыкает Давид.

— Да, я помню, — вырывается у меня непроизвольно. Я тут же прикусываю язык, хоть и вижу, как удивленно Давид приподнимает брови.

Конечно, я помню. И то, как он увозил меня от преследователей. И то, как в свое время прикрыл от пули, предназначенной мне, и даже то, как потом убеждал на больничной кушетке, что с ним все в порядке, а я просто приукрашиваю. Я помню слишком многое, несмотря на то, сколько прошло лет.

— Жалеешь?

— Что?

— Ты не меняешься, Ясмин.

— Не понимаю, о чем ты…

— Жалеешь, что тогда выбрала не меня?

— Я!?

Воздух в машине накаляется. Я возмущенно жду от Давида ответа, а он упрямо на меня не смотрит. И конечно же ничего не говорит.

Меня жутко раздражает сейчас эта его привычка или недоговаривать или вообще делать вид, что он не услышал вопроса. Вот и сейчас. Он спокойно ведет автомобиль дальше, а я теряюсь в догадках, что он имел в виду.

— Ты сказала отцу, что между нами ничего нет, — говорит уже когда я не жду.

— Откуда ты…

— Слышал ваш разговор, — звучит подобно выстрелу.

Я понятия не имела, что в тот вечер, когда мы разговаривали с отцом, он все слышал. Тушуюсь под его внимательным взглядом, как школьница, потому что мои слова сейчас всплывают в собственных воспоминаниях и мне от них больно.

“— О чем ты, папа? Я и водитель? Никогда такого не будет, ты же знаешь.

— До меня дошли слухи, Ясмин. Очень неприятные.

— Это все неправда. Давид не более чем прислуга”

Тогда отец застал меня врасплох и припер к стенке. Я вернулась довольная и счастливая, потому что Давид возил меня на пляж, мы долго целовались и признавались друг другу в любви. Он обещал, что мы поженимся, а я ему верила и ждала, когда он уйдет с работы и придет за мной. Я была готова ждать, но отец вызвал меня к себе сразу, как мы вернулись и спросил, что между мной и Давидом. Я не могла сказать. Не могла признаться, что мы влюблены, потому что папа в ту же минуту подыскал мне жениха, а Давида уволил.

— Я могу объяснить.

— Зачем? — хмыкает. — Это больше не имеет значения.

— Ты поэтому тогда так со мной обошелся? Поэтому сказал, что не будешь меня добиваться? — допытываюсь так, будто спустя столько лет это по-прежнему имеет значение.

Впрочем, может и вправду имеет. Мы любили друг друга и полностью забыть Давида у меня так и не получилось. Вышло перебороть свои чувства, полюбить Динара и построить, как мне казалось, счастливый брак, но забыть, как теперь понимаю, не получилось. Стоит Давиду глянуть на меня в зеркало заднего вида, как сердце заходится в бешеном ритме.

Между нами давно нет чувств, но есть что-то большее — общие воспоминания и одна боль, как мне теперь кажется, на двоих. Иначе почему Давид смотрит на меня так, словно… не может отвести взгляд.

— А вот и твой муженек, — сухо говорит, глядя в боковое зеркало.

Я вздрагиваю. Оборачиваюсь. И действительно вижу массивный хищный нос внедорожника Динара. Он мигает фарами, пытается прижать нас к обочине, но Давид неожиданно ускоряется, вжимая педаль газа сильнее.

— Видимо, на тебе жучок. Подумай, что это может быть.

— Что ты делаешь? — взвизгиваю, когда он лавирует между автомобилями и меня слегка заносит в сторону.

— Пристегнись. И выбрось телефон и украшения, — командует, разгоняясь еще сильнее.

Мне удается перевести дух и успокоиться лишь когда Давид останавливает автомобиль в одном из старых непримечательных подъездов. Пока я выдыхаю, он все еще напряженно всматривается в зеркало заднего вида. Ждет. Но ни через десять, ни через пятнадцать минут никого нет, так что Давид заводит двигатель и медленно выезжает на трассу, сразу же разгоняя автомобиль до нужной скорости.

— Почему мы стояли?

— Убеждались, что он потерялся и не последует за нами, — хмыкает Давид. — У тебя что-то было. Украшение или телефон. Обручальное кольцо ты, кстати, не сняла, — замечает тонкий ободок на пальце правой руки.

Я тут же ее прячу в пеленках Нади. Машинально больше, чем запланировано. Какое ему вообще дело? Мне нелегко выбросить обручальное кольцо даже после того, что я узнала.

Чтобы скрыть предательские слезы, что жгут глаза, концентрируюсь на личике дочери, не обращая внимания больше не слова Давида. Мне больно осознавать, что мой муж, с которым мы прожили столько лет, нашел другую. Наверняка стильную, ухоженную и готовую идти с ним хоть на край света, ведь именно это его не устраивало во мне.

Я даже не знаю, что меня ранило сильнее. То, как он сказал, что я непривлекательна. Или то, что изменил. И первое и второе оставляет на итак израненной душе очередные шрамы. Они, конечно, затянутся, но вряд ли исчезнут бесследно.

Стоит Давиду припарковаться за коваными воротами дома, как я покидаю салон. Не дожидаюсь его помощи и выбираюсь вместе с Надей наружу под недовольный взгляд.

Давид ведет меня к дому, заходит внутрь, словно хозяин, разувается, вешает пальто на вешалку в шкаф. Привычными отточенными движениями.

— Ты привез меня к себе? — спрашиваю, шокировано осматриваясь по сторонам.

— Мама! — в коридор неожиданно выбегают близнецы.

С радостными громкими криками они, подобно все сносящему торнадо, несутся ко мне, но замирают на полпути. Давид толкает Матвея и кивает на руки, в которых я держу Надю.

— Сестренка, — с трудом выговаривая букву “р”, произносит Матвей.

Они подходят уже спокойно, с интересом подтягиваются на носочках, мечтая добраться до лица Нади и посмотреть на нее. Разувшись, прохожу дальше. Собираюсь присесть, но меня под руку подхватывает Давид. Не позволяет. Ведет в гостиную и указывает на диван. Сыновья его воспринимают с опаской, Матвей так и вовсе смотрит исподлобья.

Но когда они смотрят впервые на сестренку, все это отходит на второй план. Ребята умиляются, трогают ее маленькие пальчики, Давид даже просит ее на ручки и усаживается на диван, чтобы я доверила ему сестренку.

— Она такая клошечная, — улыбается он, глядя на нее. — И легкая.

— Все равно самому тебе ее поднимать нельзя, — наставляю, придерживая Надю за спинку и головку прямо на руках у Давида. — Она еще маленькая, нужно брать правильно, а сил у тебя не хватит.

— А у меня? У меня хватит? — встревает Матвей.

— И у тебя не хватит.

— А у папы? У него?

Я закусываю губу, сдерживая рвущийся наружу глухой крик, что так и норовит вырваться наружу. Одно напоминание, и меня душа в смятку. Я не знаю, что отвечать. Хочется выкрикнуть, что папа… папа не оценил маму, не любит, хочет другую, но мои малыши ни в чем не виноваты. Им не нужно знать, какой их папа на самом деле. Они подрастут и все поймут сами, возможно, осудят меня, но точно поймут, что по-другому я не могла.