Татьяна Тронина - Серебряные слезы

Это был единственный день, когда Викентий отсутствовал, и мы не преминули этим воспользоваться.

– Вот придет он завтра и обалдеет... – мечтательно сказала Аглая, оглядывая кабинет. – Наверное, думает, что мы забыли. А мы ничего не забыли! Так, Ковальчук, двигай этот шкаф на место – только осторожнее, Толстого не свали...

– А что символизируют классики? – робко спросила тоненькая Вика, заливаясь краской. – Не очень понятно...

– Все даже очень понятно! – возмутилась Аглая. – Это значит, что они тоже пришли поздравить Викентия. Ведь он, можно сказать, повелевает всеми ими, как руководитель Филологического института.

– Грандиозно! – с натугой воскликнул Ковальчук, двигая шкаф.

– Так, Лизочка, а ты прикрепи эти плакаты в предбаннике, чтобы, значит, Викентий сразу прочувствовал, как мы его любим... – командовала Аглая.

– Как-то страшно здесь хозяйничать... – поежилась я, разглядывая плакаты. – А ну как Викентий разозлится, что мы к нему ворвались и все переставили?

– Ничего подобного! Уж я-то его знаю...

Ковальчук куда-то ушел и через двадцать минут вернулся с бюстом Карла Маркса.

– Вот... Уф! – с гордостью произнес он, ставя Маркса в один ряд с классиками литературы. – Чтобы, значит, до кучи. В подвале стоял, за сломанными стульями.

– Это кто? – с любопытством спросила Вика. – Я что-то такого писателя не помню... А, наверное, Максимилиан Волошин! Как же я сразу не узнала...

– Ковальчук, ты спятил! – От возмущения у Аглаи даже очки свалились с носа, но она успела их вовремя поймать рукой. – Кого ты нам принес?!

– Как – кого? – обиделся Ковальчук. – Бюст!

– Так это ж Карл Маркс! Его специально в подвале спрятали...

– Зато какая борода! – с восхищением произнес Ковальчук. – Любо-дорого... Давайте Горького, Гомера и Маяковского поставим в центре, а по бокам Толстого и Маркса – они бородатые, чтобы получилось симметрично. Точно! А в самой середине – Маяковского, потому что он лысый. Миром правит гармония...

– Нет, это невозможно! – всплеснула руками Аглая. – Писателей расставим по старшинству – Гомер, Толстой, Горький и Маяковский... А Маркса неси обратно в подвал.

Мы возились довольно долго, украшая кабинет Викентия и небольшой коридор перед ним, так что на некоторое время я сумела забыть обо всем, и мне было даже весело... Нет, не весело, но как-то интересно заниматься этой чепухой.

– Ты куда потом? – спросила Аглая, поправляя портьеры. – Поехали к нам...

– Нет, не могу, – сказала я. – За мной Саша заедет через час. Поедем... мы поедем к папе и Вере. Господи, ведь уже почти двадцать дней прошло!

– Прости, Лизочка, я не хотела... – умоляюще потянулась ко мне Аглая. – Я не должна была напоминать тебе.

– Нет, ничего. Я уже почти успокоилась, даже не плачу, как раньше.

– Не плачешь! А вон слезы в глазах!

Она очень переживала за меня.

– Ничего, ничего...

– Ковальчук с охранником на ступеньках перед входом курят. – Вошла в кабинет Вика.

– Вот бездельник! – возмутилась Аглая. – Мы его специально пригласили, чтобы помогал, а он... Лиза, сходи позови его! Нам еще люстру надо украсить, нужна стремянка...

– Хорошо, – сказала я.

Но вместо того, чтобы позвать нерадивого студента, я свернула направо, совсем в другую сторону, прошла мимо пустых закрытых аудиторий на первом этаже, мимо деканата, на двери которого висели грозные объявления с призывами посещать все лекции по древним цивилизациям и античной истории, и спустилась по ступенькам вниз.

Там, под лестницей, был небольшой закуток... В окно сверху падал солнечный свет и были видны ноги прохожих, которые шли мимо, по тротуару.

«Вера... неужели тебя больше нет?» – подумала я, прислонясь к теплой батарее под окном. Закрыла глаза, попыталась представить ее.

Она была в солнечном луче, льющемся сверху, стояла рядом со мной в этом темном пыльном закутке и ласково провела рукой по моим волосам...

– Ой! – прошептала я. – Кто это?

Рядом стоял Ковальчук и виновато улыбался.

– Простите, Елизавета Аркадьевна, я напугал вас...

– Нет, все в порядке, – сказала я, пытаясь улыбнуться. – Тебя там ждут. Нужно принести стремянку...

– Я сейчас... только одну минутку с вами тут побуду, – ответил он.

Меня всегда поражало, какие у парня нереально синие глаза. Я такие видела только у героев детских мультфильмов.

– Ковальчук, ты веришь в бога? – вдруг спросила я.

– Верю, – с готовностью ответил он. – И кулич у нас дома есть. Мама испекла...

– И что смерти нет?

– Как же нет? Очень даже есть... – важно ответил он. – Только после смерти начинается другая жизнь. Почему вы спрашиваете?

– Так, просто...

Мы немного помолчали, глядя в грязно-серое окно наверху, сквозь которое упрямо пробивалось солнце.

– Ты еще такой молодой. У тебя все впереди.

– Да и вы вроде как не старуха. Ой, простите, я, кажется, не то сказал...

– Я не сержусь.

– Помните – тогда, еще летом... – начал он нерешительно.

– Что?

– Я вам предложение сделал. Вы, наверное, подумали, что это я в шутку...

– Ну естественно.

– А я не шутил... – таинственно произнес Ковальчук.

– Ну тебя... дурачок.

– Нет, правда... Вы мне очень нравитесь, Елизавета Аркадьевна. Вы ни на кого не похожи. Какая-то особенная...

– И что же во мне особенного? – спросила я.

– Тайна. В вас есть тайна... Определенно!

– Да нет во мне никаких тайн! – возмутилась я.

– Нет, есть, – упрямо произнес Ковальчук, глядя на меня в упор своими синими глазищами. – «И прелести ее секрет разгадке жизни равносилен...»

– О, ты цитируешь Пастернака! А... как, например, ты представляешь себе жизнь после смерти?

– Ну, не знаю... Хотелось бы думать, что в ад со сковородками я не попаду. Я, вообще, все это не так представляю. Там, в конце туннеля, ждут нас наши родные... Меня там бабушка встретит, я уверен. Она десять лет назад умерла. Она меня очень любила... Я поэтому и смерти не боюсь, потому что надеюсь ее увидеть, свою бабушку...

«А я снова встречусь с Верой, – неожиданно подумала я. – Если бы знать про все это точно!»

– А почему вы спрашиваете? Хотя понятно, сегодня праздник такой... Только никто не знает, когда придет смерть. Вот мы тут стоим, болтаем, а что нас ждет сегодня вечером... Вдруг какой-нибудь кирпич на голову упадет?

Я вздрогнула.

– Что с вами, Елизавета Аркадьевна? – участливо спросил Ковальчук.

– Нет, ничего, погоди... – В углу стоял старый стул, я придвинула его к окну, распахнула форточку. Там, на другой стороне улицы, стояла черная «Волга» с крылом, покрашенным в коричневый цвет. Пеньков! Но как он тут оказался? А что, если он привез новости? Может... вдруг Дениса поймали?