Нин Ван - Как Китай стал капиталистическим

Несмотря на все злоключения, волостные и поселковые предприятия быстро росли и развивались. Многие отзывались о них как о «самой динамичной части китайской экономики» (Naughton 2007: 274) и «локомотиве экономического роста и индустриализации на первом этапе реформ» (Xu Chenggang, Zhang Xiaobo 2008). Число крестьян, занятых на этих предприятиях, увеличилось с 28 миллионов в 1978 году до максимума в 135 миллионов в 1996-м. За тот же период доля волостных и поселковых предприятий в ВВП Китая поднялась с 6 до 26 %, притом что и сам ВВП стремительно рос (Naughton 2007: 274–275). Они обогнали государственные предприятия по темпам роста производства и производительности труда, хотя не имели преимущественного доступа к сырью, электроэнергии, кредитам и потребительским рынкам. Наоборот, против них применялись дискриминационные меры.

Волостные и поселковые предприятия – одна из самых любимых тем у исследователей, занимающихся китайской экономикой. В научной литературе эти предприятия принято описывать как коммунальное или коллективное имущество, находящееся в собственности и в управлении местных органов власти. Следовательно, потрясающие успехи волостных и поселковых предприятий противоречат базовому принципу современной экономики: без частной собственности невозможно стимулировать предпринимательскую деятельность и поддерживать конъюнктуру на рынке.

Активное участие местных органов власти часто видится как главный фактор успешной деятельности волостных и поселковых предприятий. Это справедливо в отношении некоторых регионов. После введения частного фермерства и роспуска производственных бригад их бывшие руководители-чиновники остались без работы, и единственным подходящим местом для их трудоустройства оказались волостные и поселковые предприятия. Эти чиновники были сравнительно неплохо образованы; они знали жизнь за пределами своей деревни, имели связи в местных органах власти. Но одного этого недостаточно, чтобы объяснить успех волостных и поселковых предприятий.

У государственных предприятий было даже больше связей на более высоком уровне, и государство оказывало им гораздо более ощутимую поддержку. Здесь следует объяснить, почему близкое знакомство с представителями местных властей работало на волостные и поселковые предприятия, в то время как госпредприятиям связи с чиновниками более высокого уровня только вредили. Объяснять успехи волостных и поселковых предприятий участием местных органов власти – значит просто констатировать тот факт, что у этих предприятий была одна счастливая особенность: управляя ими, местные чиновники должны были вести себя как настоящие предприниматели – брать на себя риски и нести полную ответственность за свои решения. В отличие от государственных волостные и поселковые предприятия были ограничены в средствах. Предположение о том, что их успех доказывает преимущества государственного управления перед рынком, только сбивает с толку.

Последние исследования показали, что значительная часть волостных и поселковых предприятий на самом деле представляла собой настоящие частные предприятия, особенно в бедных, расположенных вдали от моря провинциях (Huang Yasheng 2008: 10). На основании выборочного опроса «Ежегодная книга по частному сектору экономики Китая» (1994) сообщает, что 83 % волостных и поселковых предприятий – это частные компании, а государственные они только по названию. Спустя два года «Ежегодная книга» (1996) приходит к тому же выводу (цит. по: Tang Jisheng 2009: 297). Согласно резолюции Госсовета № 4 от 1984 года, переименовавшей бригадные и коммунные предприятия в волостные и поселковые, в новом названии отражалось местоположение этих предприятий (Huang Yasheng 2008: 77). Из этого ни в коем случае не следует, что волостные и поселковые предприятия были коллективными и управлялись городскими или сельскими властями.

Возможно, важнейшим преимуществом волостных и поселковых предприятий был слабый бюрократический контроль из центра. Не связанные государственным планом, они регулировали производство в зависимости от спроса на рынке и могли быстро реагировать на изменения конъюнктуры. Государственные предприятия, напротив, должны были дожидаться от чиновников одобрения, если хотели внести коррективы в план. Гибкость, свойственная волостным и поселковым предприятиям, давала им внушительный перевес. Даже после начала реформ госпредприятия страдали от бюрократических препон. Переход рабочих с одного госпредприятия на другое был крайне редким явлением; избыток рабочей силы воспринимался как ситуация, возникшая по решению свыше. Хотя госпредприятия были лучше оснащены и профинансированы, они не имели премиальной системы, существовавшей на волостных и поселковых предприятиях. Долгое время им даже не надо было беспокоиться о продвижении и продаже товара. Первое рекламное объявление, опубликованное госпредприятием, появилось 25 июня 1979 года на полосах «Жэньминь Жибао» – его разместила станкостроительная фирма из Оычуани. Но за привилегии пришлось дорого заплатить: госпредприятия утратили дух предпринимательства[102].

Не являясь государственными хозяйственными единицами, волостные и поселковые предприятия имели ограниченный доступ на все рынки. Однако автономность позволяла им давать взятки— «премию к цене» – при закупке сырья и продаже своих товаров. Кроме того, они могли сами принимать решения об управлении персоналом, договорах о найме и выплате компенсаций. Например, они привязывали вознаграждение к результату труда посредством премий и сдельной оплаты. Вдобавок они с самого начала сосредоточили усилия на производстве товаров, которые пользовались повышенным спросом благодаря реформам, но поставлялись госсектором в малых количествах или вовсе им игнорировались. В эту категорию входили строительные материалы, продукция, применявшаяся в жилищном строительстве и транспорте, товары легкой промышленности и предметы домашнего обихода. В отличие от государственных предприятий волостные и поселковые использовали трудоемкие производственные методы и комплектующие низкого технического уровня. По некоторым оценкам, отношение труд / основной капитал у волостных и поселковых предприятий в восемь раз превышало этот показатель у госпредприятий (Findlay, Watson, Wu 1994: 19). И, наконец, в 1984–1988 годах волостные и поселковые предприятия получили доступ к банковским кредитам, что облегчило рост производства.

Вскоре волостные и поселковые предприятия превратились в серьезных конкурентов для госпредприятий. Они переманивали квалифицированные кадры и директоров из госсектора, предлагая высокую зарплату и прочие блага. Получив право распоряжаться прибылью, они вкладывали средства в совершенствование производственных технологий. Жестокая конкуренция заставила госпредприятия задуматься об улучшениях. Подъем волостных и поселковых предприятий покончил с монополией государственных предприятий в китайской промышленности – за исключением нескольких секторов под государственным управлением. Значение волостных и поселковых предприятий выходит за рамки их вклада в рост ВВП. Они привнесли в китайскую экономику конкуренцию и послужили катализатором экономических преобразований.

Силы, двигавшие периферийную революцию в городах Китая, так же как и их сельские аналоги, являлись порождением социальной и экономической политики Мао. Гордостью социалистических стран было отсутствие (по крайней мере на бумаге) безработицы, считавшейся капиталистическим злом. Мао придумал, как занять население – направить миллионы городских молодых людей «ввысь в горы, вниз в села, чтобы учиться у крестьян»[103]. Хотя программа преподносилась как политическая кампания, направленная на переобучение городской молодежи, она служила удобным решением проблемы городской безработицы. В то же время все фабрики, магазины, больницы и прочие городские поставщики услуг, наряду с государственными и образовательными учреждениями, были превращены в «рабочие единицы»[104]. Поскольку безработица при социализме считалась недопустимой, всем рабочим единицам в городах было поручено занять как можно больше народа, даже если стоимость чистого продукта уступала размеру фонда зарплаты. Но проблема безработицы не исчезла, и обычай отправлять городскую молодежь в деревню, появившийся в начале 1950-х годов, получил максимальное распространение в годы «культурной революции».

После смерти Мао Цзэдуна и окончания «культурной революции» молодежь перестали посылать в деревню. Официально об этом было объявлено в октябре 1978 года, но юноши и девушки начали предпринимать отчаянные попытки вернуться в город много раньше. В конце 1970-х – начале 1980-х годов в китайские города хлынул поток возвращавшихся из деревни молодых людей; по некоторым оценкам, их число достигало 20 миллионов, что составляло 10 % городского населения (Ma Licheng 2005: 147). В 1979 году в Пекин вернулось более 400 тысяч человек – 8,6 % от общей численности столичного населения. В Тяньцзине дела обстояли еще хуже: туда вернулись 380 тысяч человек, что составило 11,7 % от численности населения (Xiao Donglian 2008: 621). Возвратившаяся молодежь испортила показатели занятости. Помимо государственного сектора взять их на работу могли только немногие коллективные предприятия, которыми управляли уличные комитеты и которые и без того испытывали огромное давление и не могли обеспечить работой такое количество людей. Не желая признавать масштаб безработицы и промахи социализма, китайское правительство придумало новый термин для вернувшихся из деревни – «молодежь, ожидающая трудоустройства». Словесный кунштюк не помог: ситуация приняла угрожающий поворот. Большие города были охвачены протестами, поскольку лишь небольшое число вернувшихся смогли найти работу, а решения не предвиделось. В начале 1979 года безработная молодежь в 21 провинции с лишним прибегла к разнообразным формам протеста: блокировала железнодорожные пути, окружала правительственные здания.