Франц Фюман - Капитуляция

Франц Фюман

Капитуляция

Семь часов после безоговорочной капитуляции Германии, подписанной верховным командованием вермахта: раннее утро 9 мая 1945 года; вершина холма в глубине богемского леса, недалеко от дороги, забитой, как все дороги Богемии в этот час, орущими толпами немецких солдат, бегущих на запад, два жандарма полевой жандармерии под командой лейтенанта СС силятся повесить на дубовом суку молодого солдата, а он отчаянно сопротивляется. На груди у него болтается торопливо написанный плакат: "Я трус, отказавшийся защищать Германию от варваров". Молодой солдат, не переставая, выкрикивает все одно и то же: "Но ведь война уже кончилась! Война уже кончилась!"

Он кричал это даже тогда, когда один из жандармов, словно репетируя, слегка потянул за конец веревки, наброшенной на его шею, и веревка натянулась. Лейтенант СС - его, видно, раздражало, что солдат кричит, поднял руку, и жандарм, подчиняясь приказу, сильнее потянул за веревку; но тут вдруг лейтенант вскрикнул, обернулся и бросился бежать вниз, мимо дуба, по склону холма, в сторону от дороги; на бегу он вопил: "Русские! Русские!"

Жандармы отпустили свою жертву и побежали вслед за лейтенантом, спотыкаясь от испуга. Ноги молодого солдата подогнулись, он тяжело грохнулся на землю, он упал вперед лицом, а веревка со свистом проехала по затрещавшему дубовому суку и сильно, как кнут, стегнула по краю дороги. Молодой солдат проводил веревку ошеломленным взглядом, и тут он увидел советских солдат; они мчались по шоссе на бронетранспортерах, размахивали автоматами, что-то выкрикивали, а когда машины затормозили, соскочили с них и закричали разбегающимся во все стороны немецким солдатам: "Камрад! Война капут! Стой, камрад!"

Молодой солдат увидел русских, в ужасе вскочил на ноги и побежал вниз по тому самому склону, по которому убежали жандармы; он побежал так стремительно, что веревка, тянувшаяся за ним, затрепетала в воздухе. Он бежал, машинально повторяя про себя: "Только бы не упасть!", и с необычайной отчет.

ливостью видел у себя под ногами склон залитого солнцем холма, зеленый крутой склон.

"Только бы не упасть!" - думал молодой солдат и старался на бегу откинуть корпус назад. Это был даже не бег, это были стремительные прыжки с одного выступа, который мог дать упор ноге, на другой.

Так он сбежал с холма. Внизу, в лощине, было темнее, и тут он побежал чуть медленнее. Тропинки расходились в разные стороны. Молодой солдат, не размышляя, побежал прямо по просеке: справа и слева стояли молодые сосны, они были всего на голову выше его, но росли так густо, что в темной зелени леса видно было всего шага на три. Черный лес был безмолвен. В нем не пели птицы. Молодой солдат испугался и снова побежал быстрее; напрягая до боли глаза, он выискивал на сумрачной просеке место, куда лучше ступить, чтобы не споткнуться. Он чувствовал, что каждый его шаг становится все короче, мышцы все неувереннее, а тело, измученное и избитое, отказывается ему повиноваться.

"Я больше не могу!" - подумал он, но продолжал бежать.

"Только бы не упасть!" - подумал он; и тут лес справа и слева от него стремительно ринулся вниз по круто ниспадающим горным склонам, просека сузилась, чтобы где-то далеко впереди превратиться в узкую тропку, усеянную острыми камнями; между двумя провалами она круто поднималась на горное плато, а перед беглецом открылась глубокая пропасть и склон, крутой, как стена, покрытый бессчетными вершинами сосен, остро вспарывающими воздух. Молодой солдат остановился, его пошатывало, ноги под"

гибались, он рухнул на землю, и его голова повисла над обрывом. Так он пролежал несколько минут, ничего не чувствуя, ни о чем не думая. Он только дышал. Наконец боль в шее и плечах пересилила смертельную усталость; он поднял голову и увидел перед собой бездонную пропасть.

Его охватила слабость. Глубина притягивала его.

"Я хочу жить, я должен выжить!" - думал он.

От слабости его голова клонилась все ниже, он чувствовал, как она становится все тяжелее и тяжелее и как его тело медленно-медленно сползает вниз.

"Не хочу", - подумал он.

- Я хочу жить!

Он закрыл глаза, но ужасная чернота бездонной пропасти стояла у него перед внутренним взором, и он поспешил открыть глаза.

Он снова увидел пропасть. "Нужно отодвинуться, - подумал он. - Но как?" Его руки были связаны за спиной; он подергал путы и немного пошевелил связанными руками, но тут же пропасть, покачиваясь, придвинулась к нему, а в его душе зазвучал вкрадчивый голос:

- Не сопротивляйся, ты упадешь, и все будет кончено; ты не знаешь, что еще ждет тебя, если ты останешься жить, - говорил этот вкрадчивый голос.

- Нет! - закричал молодой солдат.

Он закричал, чтобы заглушить своим криком вкрадчивый голос.

- Нет! Я хочу жить, я буду жить! - сказал он твердо.

И вкрадчивый голос умолк. А солдат изо всех сил вбил носки сапог в каменистую землю и оттащил тело от обрыва. Его живот лежал на остром камне, отползая назад, он испытал пронзительную боль и едва не потерял сознания, но, стиснув зубы, он выдержал и эту боль. "Жить хочу!" застонал он, когда боль пронзила его тело, но тут он почувствовал, что его подбородок упирается в твердую землю, и он стал отталкиваться назад подбородком, а потом, с уси"

лием отрывая тело от камней, заставил себя встать на колени, потом лечь на спину и откатиться от обрыва.

- Спасен! - сказал он шепотом.

На коленях он подполз к острому камню и пере"

пилил о камень пеньковые путы, снял веревки с запястий и снова обессиленно лег на спину.

Он лежал спокойно; он дышал глубоко, он смотрел в высокое майское небо и видел, какое оно синее и как легко скользят в высоте кудрявые облака.

Но вдруг ему почудилось, что все эти легкие облака собрались внутри его тела и оно отяжелело, а небо потеряло цвет и расплылось. Облака нависли совсем низко над ним. Он почувствовал, как его тело болез"

ненно напряглось, словно вот-вот разорвется.

Весь кошмар, весь ужас последних дней и всей его жизни поднялись в нем, внезапная судорога сотрясла его тело, и пот хлынул изо всех пор. Солдат почувствовал облегчение. "Спасен! - ликуя, подумал он. - Спасен!" Ветерок обдул его и высушил его пот. Пылающее лицо остыло, и тело, которое было только что таким тяжелым, стало совсем легким; юноше показалось, что он летит по теплому воздуху, высоко над пропастью вместе с вереницей облаков. Он блаженно улыбнулся. Он подумал, что когда-нибудь напишет такую картину и назовет ее: "Свобода".

Он изобразит себя совсем одного в синем небе, среди облаков, омываемого прохладным ветром, а внизу страшный непонятный мир: кровь, гной, вонючие язвы. Картина эта парила перед его глазами: симфония синевы и белизны; он видел на картине свои губы, свое тело - он напишет их голубыми, как небо, и на этой голубизне будут только две черные точки, черные, как эбеновое дерево, громадные глаза, обра* щенные в небо, отражающие свет звезд.

"Я напишу такую картину", - подумал он и встал.

Его руки болели, он растер запястья, он вытянул руки вперед и переплел пальцы, так что хрустнули суставы; потом он потянулся, высоко подняв руки и поворачивая их в плечах, напряг все мускулы, словно хотел вылезти из своего тела, совлечь с себя старую кожу, покрытую незримыми струпьями. Позади две смерти, позади война, позади и генералы и суды.

Он выжил и остался на свободе!

- Я свободен! - громко сказал он. - Я свободен!

Он сильно хлопнул в ладони. "Теперь я могу делать, что хочу", - подумал он. Он еще раз потянулся, потом потянулся в третий раз; он подпрыгнул; он нагнулся, взял комок земли, размял его пальцами, понюхал и вытер руки о мундир, он поднял кусок кварца и бросил его в пропасть, он засмеялся, он запел, он засвистел, за одну секунду он совершил множество нелепых поступков, он сделал все, что ему взбрело на ум, сделал все, что захотел. И вдруг как раз в тот миг, когда он снова потянулся изо всех сил, его измученное тело перестало подчиняться ему, и солдат замер, приподнявшись на цыпочки. Он задохнулся, как боксер, который получил сильный удар в живот. Его затошнило, он стал судорожно глотать слюну, лес закачался перед его глазами. Напрасно он делал глотательные движения, он не мог справиться с тошнотой. Он упал на колени, вытянул голову, и его вырвало слюной, желтой от желчи, а ему казалось, что у него вывернется наизнанку все нутро.

Ему стало чуть легче, но он не поднялся с колен.

Он сидел, упершись ладонями в землю, чувствуя себя усталым и больным. Его кидало то в жар, то в холод.

"Сигарету бы, - подумал он. - Сигарета бы мне помогла". Молодой солдат ощупал карманы мундира, но не нашел сигарет, тогда он вспомнил, что они лежали в мешке для сухарей, а мешок у него отняли жандармы, когда потащили его на холм. Он подумал вдруг, что должен что-то делать, не оставаться же навсегда на этом плато под этими облаками. "Но где я?" - подумал он. Он огляделся. Перед ним отвесный обрыв: спуститься по нему немыслимо. Позади плато переходит в узкую каменистую тропку, а дальше тянется просека; повернувшись, он увидел, что тропка тянется бесконечно далеко. Слева от него, на краю обрыва, рос серебристый бук, и под корнями бука склон, должно быть, круто обрывался, потому что оттуда, где находился солдат, - а он лежал всего в нескольких метрах от бука - склона уже не было видно. Зато справа от себя он видел большой участок склона, хотя был от него гораздо дальше, чем от обрыва слева. Правый склон порос лиственницами, молодыми желтовато-зелеными деревьями; на фоне их желтоватой зелени выделялась более темная полоса, лощинка, должно быть. "Вот где мне придется спускаться", - подумал солдат и неуверенно поднялся. Он подошел к склону, поросшему лиственницей, и стал всматриваться вниз, в лес, который полого поднимался по другую сторону узкой лощины и терялся в далеком тумане. Но когда он вгляделся в даль, внезапный испуг заставил его отпрянуть назад; он упал, и зеленые ветви лиственниц скрыли его, а перед его взором на опушке леса выросли четыре русских солдата. Он с ужасом вглядывался в них, высоких, широкоплечих, освещенных солнцем.