Дмитрий Лысков - ВЕЛИКАЯ РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ: 1905-1922

Это длинный и очень сложный разговор о самом противоречивом этапе нашей истории — революции начала XX века. Мы слишком мало знаем о ней, даже если кажется, что все точки над «i» уже расставлены. Достаточно спросить: Почему Ленин называл Октябрьскую революцию буржуазной? Сколько было «опломбированных вагонов» и кто еще проехал в революционный Петроград через Германию? Как Сталин оказался в лагере сторонников Временного правительства?

Эти вопросы лишь вершина айсберга. Под ней — огромная тайна, называемая Русская революция.

Эта книга — вызов стереотипам и идеологии. Попытка разобраться, чем же на самом деле является для нас этот социальный и политический взрыв, переросший в противостояние Гражданской войны — не спецоперация, не заговор, а исторический процесс, пронизанный собственной, подчас крайне жестокой, но единой логикой.

Эта книга — о природе Русской революции и сути советского строя. Доктор исторических наук В. Калашников в одной из своих статей сформулировал: «Желание поменять историческую память народа с «красной» на «белую» не покидает новую российскую элиту. И это желание постоянно превращает историю далекого прошлого в часть современной политической жизни» [1]. В этом — предельная актуализация поставленного вопроса. Но здесь же кроется опасная ловушка — и «красный», и «белый» образы истории предельно идеологизированы и мифологизированы. Подходить сегодня к тем событиям через призму идеологии и искаженного ей понятийного аппарата победителей и проигравших — все равно, что, по меткому выражению исследователя революционной эпохи С. А. Павлюченкова, «формулировать научный взгляд на Древнюю Русь в круге понятий средневековой схоластики и религиозной мистики» [2].

Именно такая историческая битва происходит у нас на глазах. В попытках как очернить, так и обелить эпоху Революции и советского строя, нетрудно вычленить наборы специфических тем, утверждений-заклинаний, которым придается мистическая, всеобъясняющая сила.

Яркий пример — подсчет и пересчет числа жертв эпохи и то, с каким рвением на определенном этапе историки и публицисты взялись за освоение этой новой темы. Финальным аккордом стал выход из под пера ряда западных историков «Черной книги коммунизма», подсчитавшей уже число жертв идеологии, причем по всему миру. В предисловии к ее русскому изданию академик А. Яковлев, архитектор перестройки, занимавший при Горбачеве пост главного идеолога ЦК КПСС, не скрывает, что как минимум в нашей стране имела место продуманная антисоветская кампания: «После XX съезда в сверхузком кругу своих ближайших друзей и единомышленников мы часто обсуждали проблемы демократизации страны и общества... Группа истинных, а не мнимых реформаторов разработали (разумеется, устно) следующий план: авторитетом Ленина ударить по Сталину, по сталинизму. А затем, в случае успеха, Плехановым и социал-демократией бить по Ленину, либерализмом и «нравственным социализмом».— по революционаризму вообще.

Начался новый виток разоблачения «культа личности Сталина»... с четким подтекстом: преступник не только Сталин, но и сама система преступна...

Быстро дошла очередь и до Ленина: факты его деятельности потрясали людей, ничего не знавших о мегапреступности вождя» [3].

Размышляя о сделанных в «Черной книге...» обобщениях, публицист, редактор литературных программ Би-Би-Си А. Кустарев (Донде) отмечает, «Нам предлагают считать его [коммунизм] «преступным». Но эпоха, обозначаемая в тезисе обвинения как «коммунистическое правление», на самом деле была чем-то иным... это была эпоха революций...

Революция «закладывает новые основы». Эпосы всех народов, включая Ветхий завет, неизменно ставят в начале всех начал насильственный акт. В христианской традиции «Каин убил Авеля»... В русской революции в роли Каина оказались коммунисты. Французская революция обошлась якобинством. Американской революции было достаточно республиканизма. И хотя во всех революциях после русской важную роль играли коммунисты, кровавый характер революций объясняется не тем, что в них участвуют коммунисты, а тем, что они — революции» [4].

Кустарев (Донде) пишет: «Если наука старается отделить понимание от нравственной оценки, то это не значит, что нам следует воздерживаться от этической оценки исторических эпизодов и действующих лиц истории. Но нельзя путать этическую оценку не только с научным объяснением, но и с судебно-правовым заключением. Обвинители коммунизма интонируют свои обвинения в этическом ключе, а артикулируют их почему-то все время в правовых терминах...» [5]

И это действительно так. Известный телеведущий Н. Сванидзе в цикле исторических передач возгласом о преступности системы легко отметает не только любые возражения оппонентов, но и в целом попытки анализа исторических процессов. Миллионы жертв становятся тем самым мистическим все объясняющим аргументом, после которого дискуссия уже просто не подразумевается.

В рамках таких утверждений выхолащивается сама суть революции — как огромного по своим масштабам движения народных масс. Советская историография не уделяла должного внимания февралю 1917-го, по понятным причинам выпячивая на передний план события октября. Сегодня и сам Октябрь нивелируется до уровня банального заговора. Н. Сванидзе заявляет: «Не сам пал капитализм, капитализм в России развивался очень неплохо. И не пролетариат сверг капитализм. А свергла его кучка профессиональных революционеров, приехавших для этого из-за границы и, воспользовавшись смутой и Мировой войной...» [6] — и так далее.

Но должно же быть какое-то объяснение тому факту, что эта «кучка профессиональных революционеров» имела большинство в Советах по всей России?

Уникальное по темпам развитие капитализма в стране на рубеже XIX‑XX веков — еще один важный «мистический» тезис, из которого прямо вытекает: в Октябре страна свернула со столбовой дороги цивилизации, пошла по тупиковому пути. Научный руководитель факультета политологии Высшей школы экономики Марк Урнов заявляет: «Россия перед революцией, как известно, развивалась бешеными темпами, создавалась мощная промышленность, вплетенная в мировое хозяйство, и возникали образцовые фигуры российских предпринимателей... Не только крупная промышленность, не только высокие заработные платы... В России никогда рабочие не получали относительно столько при советской власти, сколько они получали при капитализме!» [7]

Картину портит лишь один, зато неоспоримый и очень принципиальный исторический факт: три последовательные революции потрясли страну в первые два десятилетия XX века. Что они представляли собой — заговор? Или, такие объяснения тоже приходится слышать, сытый бунт? История рисует нам несколько иную картину (подробнее об этом в моей работе «Сумерки Российской империи» — М.: «Вече», 2011). Но в этом случае нужно разобраться, что случилось с российским капитализмом? Как от интенсивного роста начала века он скатился до разрухи конца 1916 - начала 1917‑го годов? Кто или что явилось причиной краха? И более того — существовал ли в России капитализм, или мы втискиваем в рамки привычных определений совершенно иную сущность?

Советская историография развивалась под существенным гнетом идеологии, в частности, будучи вынуждена трактовать исторические события в рамках марксистско-ленинской теории. Неверным было бы сказать, что сегодня знак просто изменен на противоположный. В современной России отсутствует сколько-нибудь четко сформулированная идеология, что приводит в нашем случае к катастрофическим результатам: легитимация развала советского строя осуществляется через его тотальное очернение и отрицание. Бессмысленно даже и в академической дискуссии поднимать вопрос о причинах катастрофы 1991 года — с вероятностью, близкой к 100 процентам, в ответ будет озвучено ритуальное «система была нежизнеспособна».