Дмитрий Дудко - Матерь Лада. Божественное родословие славян. Языческий пантеон.

Эта книга — не просто очередной словарь славянской мифологии. В таких словарях (даже составленных на высоком научном уровне серьезными учеными) сведения о богах, духах, праздниках, обрядах оказываются разбросанными по лаконичным статьям, расположенным в алфавитном порядке. Это, конечно, удобно для справок. Но в результате вместо цельного образа славянского Олимпа получается что-то вроде бухгалтерской ведомости или справки из отдела кадров на бригаду, набранную с бору по сосенке.

А ведь славяне, жившие общинным строем, и пантеон свой представляли общиной-племенем, родом или патриархальной семьей. В этой семье-племени есть свой старейшина (Род), его супруга (Лада), свой князь-воевода (Перун), волхв-шаман (Велес) и т. д. Это — не двор небесного самодержца с придворными «чинами ангельскими» и святыми угодниками. И сами люди богам не бесправные рабы, а родичи и потомки. А вековая Правда была одинаково писана людям и богам.

У каждого племени был свой, особо чтимый, бог-покровитель. Но сам пантеон (кроме некоторых локальных божеств) был единым для всего славянского мира. (Так же, как, например, олимпийский — для мира эллинов, разделенного на множество полисов.) При этом одно и тоже божество у разных племен, в разных обрядах могло носить разные имена. А в христианские времена гонимые боги стали скрываться под именами-масками святых, а также эпических и сказочных героев. Бог солнца, например, у восточных славян звался Даждьбогом, Сварожичем и Хорсом, у полабских — Радигостом Сварожичем, у южных — Божичем; в купальских песнях он — Иван (Ян), в сказках — Иван Царевич, Иван Сучич, Зоревик, в былинах — Иван Годинович и т. д. Племенным богом он был у бодричей и лютичей в нынешних Мекленбурге и Померании.

Цель этой книги — показать семью славянских богов такой, какой ее представляли сами славяне-язычники. Задача, надо сказать, не из простых. То ли дело писать О мифологии эллинов, индийцев или иранцев. Тут к твоим услугам Гомер, Гесиод, Веды, Авеста, «Махабхарата», «Шахнаме»… Сумей только не запутаться во множестве имен и противоречивых версий. Даже кельтские и германские мифы неплохо сохранены христианскими книжниками. А славянские? Увы. Не нашлось у славян своей Ирландии или Исландии, где можно было бы записывать отечественные мифы, не рискуя попасть на костер. А книги языческих волхвов до нас не дошли — если вообще существовали. Знаменитая «Велесова книга» — талантливое и мудрое сочинение. Только не волхва IX века, а белоэмигранта Юрия Миролюбова (при участии известного коллекционера и подделывателя древнерусских рукописей А. И. Сулакадзева)[1].

О живом еще славянском язычестве писали, казалось бы, многие. Авторы древнерусских и польских антиязыческих поучений; русские летописцы; хронисты польские (Ян Длугош, Мацей Меховский, Мартин Кромер, Мартин Вельский, Мацей Стрыйковский), чешские (Козьма Пражский, Неплаха, Вацлав Гаек), немецкие (Видукинд Корвейский, Титмар Мерзебургский, Адам Бременский, Гельмольд), датские (Саксон Грамматик и автор «Саги о Книтлингах»); византийский историк Прокопий Кесарийский; ученые арабы ал-Масуди и Ибн-Фадлан. Но почти все они стремились искоренить «идолобесие», а не сохранить память о нем. Имена богов, их функции (не всегда), описания идолов, святилищ, обрядов — вот и все, что они считали нужным доверить пергаменту. Ни родословных богов, ни сюжетных мифов. При этом иностранцы (немцы, датчане, арабы), для которых славянское язычество было занятной экзотикой, писали о нем подробнее, чем сами славяне. Польские ксендзы в своем католическом усердии не называли отеческих богов по именам вплоть до XV в., а их чешские собратья — до XIV в. Козьма Пражский в XII в. упоминал чешских богов лишь под античными псевдонимами («Юпитер», «Марс» и т. п.).

Одно из немногих исключений — летописная статья 1114 г. Хитрый русский книжник поведал о Свароге и Даждьбоге, отождествив их с египетскими «царями» Гефестом и Гелиосом (читай: богами Пта и Гором) из греческой хроники Иоанна Малалы и выписав оттуда лишь то, что напоминало славянский миф. Другое исключение — бессмертное «Слово о полку Игореве». Его автор-христианин смело и без всякой враждебности упоминал языческих богов. Само восприятие мира в поэме — глубоко языческое. Вся природа одухотворена, злые ее силы вещают гибель князю и дружине, а добрые — помогают, княгиня молится трем стихиям… Одно это доказывает подлинность «Слова…»

Два века спустя автор «Задонщины» заставит Мамая призывать русских богов, путая при этом их имена.

Будем, однако, благодарны всем средневековым авторам, донесшим до нас хоть какие-то сведения о славянском Олимпе. Ведь именно из рядов гонителей язычества вышли его первые исследователи. В XII в. ученый русский паломник на борту корабля в Эгейском море переводил и комментировал антиязыческий трактат Григория Богослова, разработав при этом целую схему развития славянских верований: культ упырей и берегинь — почитание Рода и Рожаниц — поклонение Перуну. Схема эта в главном соответствует принятой ныне в науке: духи стихий уступают место божествам плодородия, а те — воинственному богу князей и дружинников. В XV в., в эпоху Ренессанса, каноник Ян Длугош описал польский пантеон, соотнося отечественных богов с античными. Ему последовали польские историки XV–XVI вв. Меховский, Кромер, Вельский, Стрыйковский, их чешские коллеги — Ян Дубравский (XVII в.), М. Странский (1634), Иржи Стрже-довский (1719), Г. Папанек (1780), немецкие и лужицкие историки XVI–XVIII вв. А. Кранц (1572), П. Альбин (1590), Э. Шедиус (1648), Г. Мазиус (1710), Абрахам и Михаил Френцели (конец XVII — начало XVIII вв.), Экхардт (1732).

Собственно, между письменными источниками и исследованиями по славянской мифологии нет строгой грани.

Историки эпохи Возрождения и барокко не только переписывали друг у друга сведения о славянских богах, но и дополняли их оригинальными данными. Ценны в этом плане сочинения чеха Вацлава Гаека (XVI в.), немцев Марешалка Турия и Конрада Бото (XV в.).

Да, авторы тех времен были склонны к «баснословию», ученым фантазиям, не отделяли строго свои догадки и «реконструкции» от фактов. Наивно выглядят их попытки представить славянских богов в виде обожествленных славянских или германских королей. Иллюстраторы этих трудов в глаза не видели славянских идолов и рисовали их на псевдоантичный лад. И все же труды эти заслуживают внимания. Хотя бы потому, что в те времена память о язычестве в народе была сильнее и полнее, чем в XIX в., когда за дело взялись профессиональные этнографы и фольклористы. А в Мекленбурге, например, где трудились Бото и Турий, славянская речь вообще перестала звучать каких-нибудь два века спустя.

На волне нараставшего интереса к славянским древностям появились даже подделки. В начале XVIII в. граф Пшибыслав Диаментовский сочинил под именем Прокоша (польского епископа X в.) «Славяне-сарматскую хронику», где изобразил почти всех польских богов древними королями, но при этом сохранил, например, ценное этнографическое свидетельство о почитании богини Живы в виде кукушки. Как видим, даже такие источники не стоит игнорировать. Другое дело — «приллвицкие идолы»: две сотни грубых, уродливых, порой непристойных фигурок с безграмотными руническими надписями, изготовленные В конце XVIII в. Г. Шпонгольцем, бронзолитейщиком и археологом-любителем. Как ни странно, эти «творения» невежественного, презиравшего славян немца и сегодня находят защитников и почитателей. А ведь автор их давно попался на том, что использовал книгу о рунах с типографскими ошибками, которые оказались и на идолах. Подлинные же славянские идолы, открытые позднее, совершенно не похожи на изделия Шпонгольца.

Восточные славяне возобновили изучение своей мифологии под влиянием западных. Начали в XVII в. украинцы — авторы Густынской летописи и «Синопсиса»[2], использовавшие как польские хроники, так и этнографические наблюдения. Им последовали россияне — великий Михайло Ломоносов и три популярных автора екатерининской эпохи: Михаил Попов, Михаил Чулков и Василий Левшин. Эти трое к тому же создали русский рыцарский роман, положив начало процветающему ныне жанру славянской фэнтэзи. Их увлекательные сочинения позднее померкли в свете «Руслана и Людмилы», но без них не было бы и пушкинского шедевра.

Все же научный уровень этих исследований (и отечественных, и западных) был невысок. В перечнях богов путались божества славянские и балтские, западно- и восточнославянские, отсутствовала критика источников, а анализ ограничивался отождествлением отеческих богов с античными. Множились ошибки и «басни». В славянский пантеон, например, попала финно-угорская «Золотая Баба» (Зорни-Най), а бог Симаргл обратился в богиню весны Зимцерлу или Зимстерлу («стирающую зиму»). На том же уровне работали и авторы начала XIX в. — Андрей Кайсаров и Сергей Глинка. Последний откровенно фантазировал: сочинил даже гимн Перуну и красочно описал обряды в храме Святовита. Он, правда, не выдавал своих фантазий за подлинные факты. «Период поэтической мифологии» — так назвал один из историков это время, когда грань между научной и художественной реконструкцией славянских мифов была очень зыбкой (почти как сегодня).