Владимир Дайнес - Рокоссовский против Моделя. Гений маневра против мастера обороны

Войскам группы армий «Центр» противостояли Брянский (генерал-лейтенант А. И. Еременко), Резервный (Маршал Советского Союза С. М. Буденный) и Западный (генерал-полковник И. С. Конев) фронты, насчитывавшие около 1 250 тыс. человек, 7,6 тыс. орудий и минометов, 990 танков и 667 самолетов[59]. Фронты в предшествующих боях понесли значительные потери. И хотя в сентябре они получили свыше 193 тыс. человек маршевого пополнения (39,2 % общего количества людей, направленного в действующую армию), укомплектованность войск была явно недостаточной. Значительная часть стрелковых дивизий оборонялась в полосах свыше 20 км при явном недостатке сил и средств.

Противник почти в 1,5 раза превосходил войска трех фронтов по живой силе, в 1,8 – по орудиям и минометам, в 1,7 – по танкам и в 2 раза – по самолетам. На направлениях главных ударов противника это превосходство было еще более существенным: в личном составе, артиллерии и танках в 5–8 раз. Большое количество военной техники советских частей и соединений было устаревших образцов, с недостаточно высокими боевыми возможностями.

В Ставке советского Верховного Главнокомандования реально оценивалась угроза, возникшая на Западном стратегическом направлении. Поэтому Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин 27 сентября потребовал от командующего Западным фронтом на всех участках фронта перейти к жесткой упорной обороне, предпринимая частные наступательные операции для улучшения своих оборонительных позиций[60]. Особое внимание требовалось уделить прикрытию в инженерном и огневом отношениях направлений на Ржев, Вязьму и стыков с соседними фронтами. Из этой директивы видно, что Ставка ВГК сумела правильно предугадать основные направления наступления противника и пыталась принять превентивные меры. Однако у Ставки не было сил для срыва возможного наступления группы армий «Центр», а также времени на подготовку устойчивой обороны. К концу сентября на Ржевско-Вяземском оборонительном рубеже и Можайской линии обороны было выполнено всего 40–50 % запланированного объема инженерных работ.

Прежде чем продолжить наш рассказ, заглянем на ту страницу истории, где действовал К. К. Рокоссовский.

Для генерала Рокоссовского война началась около 4 часов утра 22 июня 1941 г. Из штаба 5-й армии поступила телефонограмма вскрыть особый секретный оперативный пакет. В пакете находилась директива, требовавшая немедленно привести 9-й механизированный корпус в боевую готовность и выступить в направлении Ровно, Луцк, Ковель.

«Содержание его (пакета. – Авт.) подгонялось под механизированный корпус, – отмечал впоследствии Константин Константинович, – закончивший период формирования и обеспеченный всем, что положено иметь ему как боевому соединению. А поскольку он находился только в первой, то есть начальной, стадии формирования, то как Генеральным штабом, так и командованием округа должно было быть предусмотрено и его соответствующее место на случай войны… Но о чем думали те, кто составлял подобные директивы, вкладывая их в оперативные пакеты и сохраняя за семью замками? Ведь их распоряжения были явно нереальными. Зная об этом, они все же их отдавали, преследуя, уверен, цель оправдать себя в будущем, ссылаясь на то, что приказ для «решительных» действий таким-то войскам (соединениям) ими был отдан. Их не беспокоило, что такой приказ – посылка мехкорпусов на истребление. Погибали в неравном бою хорошие танкистские кадры, самоотверженно исполняя в боях роль пехоты»[61].

Эти рассуждения Рокоссовского относятся к более позднему периоду. А тогда, 22 июня в 4 часа, он приказал объявить боевую тревогу. Тем временем в Генеральном штабе Красной Армии была подготовлена директива № 2, подписанная в 7 часов 15 минут членами Главного военного совета С. К. Тимошенко, Г. К. Жуковым и Г. М. Маленковым. В директиве, адресованной военным советам Ленинградского, Прибалтийского Особого, Западного Особого, Киевского Особого и Одесского военных округов, требовалось «всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу», не переходя ее до особого распоряжения»[62].

К этому времени у штаба 9-го механизированного корпуса отсутствовала надежная связь со штабами Юго-Западного фронта и 5-й армии. Несмотря на это, Рокоссовский принял решение начать в 2 часа дня выдвижение частей корпуса в указанном направлении. Пока совершался марш, Генеральный штаб Красной Армии, несмотря на отсутствие точных данных об обстановке, в 21 час 15 минут направил военным советам Северо-Западного, Западного, Юго-Западного и Южного фронтов новую директиву за № 3[63]. От командующего Юго-Западным фронтом требовалось 23–24 июня мощными концентрическими ударами механизированных корпусов, всей авиации, войск 5-й и 6-й армий окружить и уничтожить группировку противника, наступающую в направлении Владимир-Волынский, Броды. К исходу дня 24 июня предписывалось овладеть районом Люблина. По решению командующего фронтом генерал-полковника М. П. Кирпоноса, одобренного начальником Генерального штаба генералом армии Г. К. Жуковым, намечалось нанести контрудар теми корпусами, которые имелись в наличии. Различное удаление корпусов от района их ввода в сражение (от 200 до 400 км) означало и разные сроки подхода и вступления в бой, что не обеспечивало необходимой силы удара по противнику. Но обстановка вынуждала к этому.

Контрудар 22-го механизированного корпуса генерал-майора С. М. Кондрусева, предпринятый 24 июня, успеха не имел. Его части понесли большие потери и 25 июня отступили за р. Стырь севернее Луцка. Более успешно действовал 9-й механизированный корпус. Предоставим слово участнику тех событий Маршалу Советского Союза И. Х. Баграмяну:

«Подходил к концу третий день войны. На Юго-Западном фронте складывалась все более тревожная обстановка. Угроза, в частности, нависла над Луцком, где 15-й механизированный корпус генерала И. И. Карпезо нуждался в срочной поддержке, иначе танковые клинья врага могли рассечь и смять его. Ждали помощи и окруженные врагом вблизи Луцка части 87-й и 124-й стрелковых дивизий. И вот когда мы в штабе фронта ломали голову, как выручить луцкую группировку, туда подоспели главные силы 131-й моторизованной и передовые отряды танковых дивизий 9-го мехкорпуса, которым командовал К. К. Рокоссовский. Читая его донесение об этом, мы буквально не верили своим глазам. Как это удалось Константину Константиновичу? Ведь его так называемая моторизованная дивизия могла следовать только… пешком. Оказывается, решительный и инициативный командир корпуса в первый же день войны, на свой страх и риск забрал из окружного резерва в Шепетовке все машины – а их было около двухсот, – посадил на них пехоту и комбинированным маршем двинул впереди корпуса. Подход его частей к району Луцка спас положение. Они остановили прорвавшиеся танки противника и оказали этим значительную помощь отходившим в тяжелой обстановке соединениям»[64].

Генерал Кирпонос по согласованию с генералом армии Жуковым решил утром 26 июня нанести новый контрудар. Командующему 5-й армией генералу М. И. Потапову, в чье подчинение был передан 9-й механизированный корпус, было приказано создать подвижную группу в составе 22, 9 и 19-го механизированных корпусов и нанести контрудар в общем направлении на Дубно. Навстречу им с юга должны были наступать 4, 8 и 15-й механизированные корпуса.

К моменту нанесения контрудара, 26 июня, 13-я танковая дивизия 3-го моторизованного корпуса переправилась через р. Иква по мосту у Млынова, выдвинувшись в направлении Мошков, Ровно. Южнее нее из района Дубно в направлении Мизоч, Острог наступала 11-я танковая дивизия. Вслед за танковыми дивизиями немецких 3-го и 48-го моторизованных корпусов с рубежа р. Иква перешли в наступление 299-я и 111-я пехотные дивизии. На подходе к Дубно находилась 75-я пехотная дивизия, а 16-я танковая дивизия 48-го моторизованного корпуса была в нескольких километрах от Кременца.

26 июня в районе Луцка, Ровно, Дубно, Броды развернулось крупнейшее танковое сражение, по числу задействованных в нем боевых машин большее, чем Прохоровское сражение. С обеих сторон на участке шириной до 70 км столкнулось около 2 тыс. танков[65]. О том, как развивалось встречное танковое сражение, свидетельствует К. К. Рокоссовский:

«26 июня по приказу командарма Потапова корпус нанес контрудар в направлении Дубно. В этом же направлении начали наступать левее нас 19-й, а правее 22-й механизированные корпуса. Никому не было поручено объединить действия трех корпусов. Они вводились в бой разрозненно и с ходу, без учета состояния войск, уже двое суток дравшихся с сильным врагом, без учета их удаленности от района вероятной встречи с противником. Время было горячее, трудности исключительные, неожиданности возникали везде. Но посмотрим распоряжение фронта, относящееся к тому периоду: Нанести мощный контрудар во фланг прорвавшейся группе противника, уничтожить ее и восстановить положение». Согласовывалось ли оно с обстановкой на участке, о котором идет речь, не говоря уже о положении, сложившемся к 26 июня на житомирском, владимир-волынском и ровненском направлениях, где немецкие войска наносили свой главный удар? Нет, не согласовывалось. У меня создалось впечатление, что командующий фронтом и его штаб в данном случае просто повторили директиву Генштаба, который конкретной обстановки мог и не знать. Мне думается, в этом случае правильнее было бы взять на себя ответственность и поставить войскам задачу, исходя из положения, сложившегося к моменту получения директивы Генерального штаба»[66].