Сергей Ачильдиев - Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы

19. Лихачёв Д. Воспоминания. М., 2006.

20. Лихачёв Д. Избранные труды по русской и мировой культуре. СПб., 2006.

21. Лурье Л. Питерщики. Русский капитализм. Первая попытка. СПб., 2011.

22. Мотрэ О. де ла. Из «Путешествия…» // Беспятых Ю.Н. Петербург Петра I в иностранных описаниях: Введение. Тексты. Комментарии. Л., 1991.

23. Пирютко Ю. Питерский лексикон. СПб., 2008.

24. Хаймсон Л. К вопросу о политической и социальной идентификации рабочих России в конце XIX — начале ХХ в.: роль общественных представлений в отношениях участников рабочего движения с социал-демократической интеллигенцией // Рабочие и интеллигенция России в эпоху реформ и революций 1861 — февраль 1917 г. (Материалы международного научного коллоквиума, Санкт-Петербург, 12–15 июня 1995 г.).

Что может сделать северная столица, чтобы вновь сыграть решающую роль в развитии России?

Как уже было сказано, с самого рождения Петербург олицетворял собой имперскую столицу. Таким был его параллельноперпендикулярный, открытый к Неве принцип градостроения. Такой была его классицистическая в своей основе ансамблевая и жёлто-дворцовая архитектура. Таким был, наконец, весь его «вертикальный» уклад жизни, когда строгая иерархия определялась не только Табелью о рангах, но даже этажом, на котором обитал человек, и лестницей (парадной или чёрной), которой ему дозволялось пользоваться.

Во второй половине XIX века Петербург превратился вдобавок в столицу интеллигентскую. Началось противостояние административно-полицейской власти и духовно-нравственной, которое в 1917 году закончилось гибелью их обеих. Правда, временной. Империя — в советском варианте — возродилась довольно быстро, но экс-Петербургу уже не суждено было стать её столицей. Оба былых петербургских статуса оказались перечёркнуты новыми — «пролетарская столица», «колыбель трёх революций», «крупнейший научно-промышленный центр» и, наконец, «великий город с областной судьбой». В этой унизительной для него утилитарной и пропагандистской безликости былой Петербург лишился своего смыслового предназначения. Из него вынули живую сердцевину, заменив её суррогатом.

И всё же неофициальное звание интеллигентской столицы город себе возвратил: это случилось в последние десятилетия прошлого века. Однако ненадолго. Уже с началом XXI столетия петербургская интеллигентность стала быстро размываться. Причин тому было много, в том числе безнадёжное отставание по доходам людей интеллигентских профессий от среднестатистических городских показателей, открыто декларируемая закрытость городских властей, упорно не желавших вести постоянный диалог даже с отдельными представителями интеллигенции.

В результате сегодня Петербург полностью лишился какой бы то ни было идеи. На её месте зияющая пустота. А если у города с огромными историческими традициями нет высшего предназначения — значит, нет и смысла, нет перспектив. Ему не о чем мечтать и не к чему стремиться.

Появившееся на рубеже 2013 года известие о том, что в дополнение к Конституционному суду и Главному штабу ВМФ скоро должны будут переехать в Петербург Верховный и Высший арбитражный суды (позже оба суда объединили в Верховный), было воспринято городской общественностью совершенно спокойно. Особой радости, а тем более массового ликования не наблюдалось, но и протестов слышно не было. Озабоченность выразили только градозащитники: не испортят ли облик Северной Пальмиры новые здания, которые понадобятся приезжающим ведомствам для работы и проживания и которые, как с самого начала предполагалось, намечено возвести на набережной Европы? (Как будто безликое здание ГИПХа, размещавшееся там прежде, сильно украшало Петербург.)

Петроградцу-ленинградцу 1920–1980-х годов столь спокойная реакция показалась бы, по меньшей мере, странной. С марта 1918 года, после того как Владимир Ленин перевёз своё правительство в Москву, горожане всегда мечтали о восстановлении столичного статуса своей Северной Пальмиры. Неодолимое желание вновь жить в столице время от времени рождало совершенно фантастические проекты — то провозглашения Ленинграда столицей РСФСР, то объединения Москвы и Ленинграда в единый супермагаполис. Идея Москволенинграда (или Москво-града) наиболее громко зазвучала в 1960-е годы, когда в связи с увлечением панельным домостроением казалось, что, если вести дальнейшее строительство обоих городов вдоль Октябрьской железной дороги, они скоро сольются в единое целое.

Параллельные заметки. Конечно, все эти мечты были несбыточны. И начиная с 1918 года Петербург — на почве своей былой столичности — чем дальше, тем больше постепенно превращался в пассеиста. Вероятно, то был закономерный процесс. Аналогичную болезнь пережила в XVIII — первой половине XIX века Москва. Однако Петербург внёс в эту роль ещё одну заметную черту — он стал к тому же городом-интровертом.

Но вот к началу XXI века боль об утрате столичного статуса тихо и незаметно скончалась. Именно в те годы социологи получили на сей счёт убедительное доказательство: «…более половины опрошенных… жителей города категорически. против перенесения столицы в Санкт-Петербург», даже «исполнение всего лишь некоторых столичных функций (например, перевод некоторых министерств) не вызывает серьёзной поддержки: 32 процента — “за", 26 процентов — “против"» [4. С. 11].

Так что же случилось — отчего угасли давние грёзы?

Изменилась реальность. Частые визиты домой большого числа земляков, которые вошли в высшие эшелоны федеральной власти, наглядно продемонстрировали петербуржцам, что столица старой, самодержавной, империи совершенно не приспособлена для тех же функций в новой империи, президентской. Пусть даже и в сильно ограниченном варианте. Детище Петра, строившееся в эпоху карет и первоначального накопления бюрократии, не рассчитано ни на идущие клином лимузины с «мигалками», ни на царственные бытовые запросы многократно возросших чиновничьих полчищ. Да и в историческом центре давно уже расположены не министерства и ведомства, а уникальные учреждения: в каких-то случаях их удавалось отбить у алчных федералов, как было с Всероссийским институтом растениеводства (ВИР) на Исаакиевской площади или с больницей № 31 на Крестовском острове, но чаще победу праздновала московская власть — так, в частности, произошло с Дворцом бракосочетаний на Петровской набережной, куда въехало представительство президента в Северо-Западном федеральном округе, и со зданиями Сената и Синода, где после скороспелой, а потому далеко не самой грамотной реставрации разместился Конституционный суд.

В общем, большинство нынешних петербуржцев уже не хотят, чтобы их город вновь стал столицей страны, даже хотя бы частично. Вот характерное мнение на сей счёт, которое высказал на страницах газеты «Невское время» Александр Марголис, сопредседатель петербургского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры (ВООПИиК): «Для возвращения Петербургу столичного статуса я не вижу никаких глубинных предпосылок. Нынешнюю передачу городу некоторых столичных функций воспринимаю как некое театральное действо. Думаю, многие жители со мной согласятся: никаких существенных перемен после переезда в Петербург Конституционного суда, а также после возвращения Главного штаба ВМФ не произошло. Уверен, если к нам переедут Высший арбитражный и Верховный суды, всё равно это никак не скажется на самооценке горожан. Декоративность таких перемещений и в том, что якобы надо дистанцировать судебную власть от исполнительной. Но всерьёз полагать, что давление ослабнет в силу расстояния, по меньшей мере, наивно. Мнение о том, что расцветёт экономика города, тоже не выдерживает никакой критики: бизнес тянется к тем структурам, от которых зависит» [2].

Но не скажется ли пагубным образом отказ от столичности на будущем Петербурга? Ведь ещё в 1764 году в речи на открытии Императорской Санкт-Петербургской Академии художеств Александр Сумароков предрекал: «Узрят тебя, Петрополь, в ином виде потомки наши: будешь ты северный Рим. Исполнится мое предречение, ежели престол монархов не перенесется из тебя…» [1. С. 51]. О том же в 1797 году предостерегал Гавриил Державин: «Удалится же двор, исчезнет его (Петербурга. — С. А.) великолепие» [1. С. 55].