Роман Ключник - От Петра I до катастрофы 1917 г.

В этот вечер мы были не одни, присутствовал один из друзей Белинского, которого он весьма уважал и во многом слушался; был тоже один молоденький, начинающий литератор, заслуживший потом известность в литературе.

- Мне даже умилительно смотреть на него, - прервал вдруг свои яростные восклицания Белинский, обращаясь к своему другу и указывая на меня, - каждый-то раз, когда я вот так помяну Христа, у него всё лицо изменяется, точно заплакать хочет… Да поверьте же, наивный вы человек, - набросился он опять на меня, - поверьте же, что ваш Христос, если бы родился в наше время, был бы самым незаметным и обыкновенным человеком; так и стушевался бы при нынешней науке и при нынешних двигателях человечества».

Это “оригинальное” предположение В. Белинского Ф.М. Достоевский попытался убедительно опровергнуть в своём знаменитом произведении “Идиот”, где он показал, как непросто нравственному человеку (князь Л. Мышкин) жить в современном безнравственном обществе. Причем, - это касалось середины 19 века, а каково было бы ему в начале 21 века?…

Ф.М. Достоевский не сразу понял большую опасность В. Белинского для российского общества:

«Действительно правда, что зарождавшийся социализм сравнивался тогда, даже некоторыми из коноводов его, с христианством и принимался лишь за поправку и улучшение последнего, сообразно веку и цивилизации. Все эти тогдашние новые идеи нам в Петербурге ужасно нравились, казались в высшей степени святыми и нравственными и, главное, общечеловеческими, будущим законом всего без исключения человечества. Мы еще задолго до парижской революции 48 года были охвачены обаятельным влиянием этих идей. Я уже в 46 году был посвящен во всю правду этого грядущего “обновленного мира” и всю святость будущего коммунистического общества еще Белинским. Все эти убеждения о безнравственности самых оснований (христианских) современного общества, о безнравственности религии, семейства; о безнравственности права собственности; все эти идеи об уничтожении национальностей во имя всеобщего братства людей, о презрении к отечеству, как к тормозу во всеобщем развитии, и проч. и проч. - всё это были такие влияния, которых мы преодолеть не могли и которые захватывали, напротив, наши сердца и умы во имя какого-то великодушия.

Во всяком случае тема казалась величавою и стоявшею далеко выше уровня тогдашних господствовавших понятий - а это-то и соблазняло. Те из нас, то есть не то что из одних петрашевцев, а вообще из всех тогда зараженных, но которые отвергли впоследствии весь этот мечтательный бред радикально, весь этот мрак и ужас, готовимый человечеству в виде обновления и воскресения его, - те из нас тогда еще не знали причин болезни своей, а потому и не могли еще с нею бороться».

Но затем уже повзрослев и поумнев, Ф.М. Достоевский стал жестко сражаться с Белинским:

«Но, как социалисту, ему прежде всего следовало низложить христианство; он знал, что революция непременно должна начинать с атеизма. Ему надо было низложить ту религию, из которой вышли нравственные основания отрицаемого им общества. Семейство, собственность, нравственную ответственность личности он отрицал радикально. (Замечу, что он был тоже хорошим мужем и отцом, как и Герцен.) Без сомнения, он понимал, что, отрицая нравственную ответственность личности, он тем самым отрицает и свободу ее; но он верил всем существом своим (гораздо слепее Герцена, который, кажется, под конец усумнился), что социализм не только не разрушает свободу личности, а, напротив, восстановляет ее в неслыханном величии, но на новых и уже адамантовых основаниях…

Тут оставалась, однако, сияющая личность самого Христа, с которою всего труднее было бороться. Учение Христово он, как социалист, необходимо должен был разрушать, называть его ложным и невежественным человеколюбием, осужденным современною наукой и экономическими началами; но все-таки оставался пресветлый лик богочеловека, его нравственная недостижимость, его чудесная и чудотворная красота. Но в беспрерывном, неугасимом восторге своем Белинский не остановился даже и перед этим неодолимым препятствием, как остановился Ренан, провозгласивший в своей полной безверия книге “Vie de Jйsus”, что Христос все-таки есть идеал красоты человеческой, тип недостижимый, которому нельзя уже более повториться даже и в будущем.

„Да знаете ли вы, - взвизгивал он раз вечером (он иногда как-то взвизгивал, если очень горячился), обращаясь ко мне, - знаете ли вы, что нельзя насчитывать грехи человеку и обременять его долгами и подставными ланитами, когда общество так подло устроено, что человеку невозможно не делать злодейств, когда он экономически приведен к злодейству, и что нелепо и жестоко требовать с человека того, чего уже по законам природы не может он выполнить, если б даже хотел…“

Кругом меня были именно те люди, которые, по вере Белинского, не могли не сделать своих преступлений».

И этих опасных людей больных «болезнью Белинского» Ф.М. Достоевский показал в своих знаменитых произведения «Преступление и наказание» и «Бесы».

Как вспоминал Ф. Достоевский - Белинский был достаточно смешным «Наполеоном»: «Мы пошли вместе. Он, помню, сказал мне дорогою: «А вот как зароют меня в могилу (он знал, что у него чахотка), тогда только спохватятся и узнают, кого потеряли».

По-моему Н. Данилевский заметил, что Белинский всё-таки прогрессировал, и если бы не умер - то перевернулся бы на 180 градусов - пришел бы неизбежно к славянофильству. Но лично хорошо знающий Белинского знаток человеческих душ Ф.М. Достоевский был другого мнения:

«О, напрасно писали потом, что Белинский, если бы прожил дольше, примкнул бы к славянофильству. Никогда бы не кончил он славянофильством. Белинский, может быть, кончил бы эмиграцией, если бы прожил дольше и если бы удалось ему эмигрировать, и скитался бы теперь маленьким и восторженным старичком с прежнею теплою верой, не допускающей ни малейших сомнений, где-нибудь по конгрессам Германии и Швейцарии или примкнул бы адъютантом к какой-нибудь немецкой m-me Гёгг, на побегушках по какому-нибудь женскому вопросу».

И только большевики, советские идеологи возвели В. Белинского в «героя» и присвоили ему статус выдающегося интеллектуала. И на этом можно закончить рассматривать «достижения» В. Белинского.

Обобщая тенденцию раскола после Петра Первого и образование тенденции преклонения перед Западом, и соответственно оголтелой критики России и общества, и образование «партии западников» предыдущие исследователи ввели интересное определение - «Орден Русской Интеллигенции» - «О.Р.И.», ибо они сплоченно действовали, формировали соответственным образом общественное мнение и вели молодёжь к революции, подталкивали к неповиновению российским властям, к террористическим актам и вскоре своего добились. Много внимание этой тематике уделил Б. Башилов.

Впервые русскую прозападную интеллигенцию Орденом Русской Интеллигенции (О.Р.И.) назвал биограф Пушкина П. В. Анненков, который заметил что, что формально эта интеллигенция не была ничем объединена, но все знали друг друга и, не сговариваясь, действовали консолидировано в одном направлении. «О.Р.И» - это не вся российская интеллигенция, если под понятием «интеллигенции» подразумеваем всех образованных людей, это только часть её, но наиболее агрессивная в смысле - критически настроенная по отношению к своей стране, к своему правительству и одновременно являющаяся прозападной, преклоняющаяся перед Западом. К великому сожалению, эта тенденция вызывала у российской молодежи тогда и теперь, в 21 веке, много симпатий и даже моду быть похожим на Запад и преклоняться перед Западом.

«Идеи Гоголя и славянофилов имели слабый успех среди представителей русского образованного общества и даже среди духовенства, - объяснял Б. Башилов. - Журнал славянофилов «Москвитянин» и другие издания имели меньше подписчиков, чем основанный Пушкиным «Современник», по иронии судьбы ставший органом О.Р.И., на страницах которого Белинский предавал анафеме все, что было дорого Пушкину, «выжигая, - по определению Герцена, - кругом всё, что попало» («Былое и думы»)…

Ни Пушкина, ни Гоголя, ни Хомякова и Киреевского - большинство современников, особенно молодёжь, не считали выдающимися мыслителями, и не интересовались их богатейшим духовным наследством… Призыв к немедленной революционной ломке существующего всегда встретит больший отзвук в сердцах молодёжи, чем призыв добиться улучшения существующего нравственным совершенствованием…». Даже самый знаменитый западник А. Герцен в своей книге «Былое и думы», говоря о славянофилах, признал: «… они не могли остановить фельдъегерской тройки, посланной Петром, и в которой сидит Бирон и колотит ямщика, чтоб скакал по нивам и давил, то они остановили увлечённое общественное мнение и заставили задуматься всех серьёзных людей. С них начался перелом русской мысли». Если было бы так - то не дошло бы до Катастрофы 1917 года.