Тамплиеры. Рыцари-храмовники - Пирс Пол Рид

Но можно ли подходить с современной меркой к оценке этого греха среди братьев-рыцарей? Разумеется, наивно думать, будто средневековое общество не имело представления об этом явлении: гомосексуализм был весьма распространен среди дворянской знати. Наверное, о Ричарде Львиное Сердце — в силу его «зараженности» на женский пол — такое вряд ли скажешь, а вот беспорядочный образ жизни и неразборчивость Фридриха II подтверждаются многочисленными связями не только с девочками, но и с мальчиками. Его сенешаля в Святой земле Ричарда Филангьери тоже обвиняли в любовной связи с бальи Акры Филиппом Могастелем — правда, стоит заметить, что сведения эти распространяли его недоброжелатели из семьи д’Ибелен.

То, что грех содомии среди братьев-тамплиеров действительно имел место, подтверждается упоминанием в Своде орденских правил о конкретном таком случае в параграфе «Подробности наказаний». Но надо подчеркнуть, что «само по себе действие было настолько оскорбительным», что магистр и старшие рыцари Дома постановили не выносить этот проступок на капитул. О том, с каким неприятием относились к подобным прегрешениям сами братья, говорит и такой факт: под пыткой тамплиеры, и среди них Жак де Моле, сознались во всех предъявленных им — куда более тяжких — обвинениях, кроме содомии. Поэтому, если оставить в стороне присущие нам, людям XXI века, предубеждения, можно смело сказать, что содомию тамплиеры осуждали. И конечно, следует рассматривать все обвинения в ереси, идолопоклонстве и святотатстве как недоказанные. Как недавно написал Малкольм Барбер в работе «Повторный суд над тамплиерами» («The Trial of the Templars Revisited»), «в целом все современные историки сходятся во мнении, что тамплиеры невиновны в тех преступлениях, за которые пострадали».

И все-таки как можно сформулировать приговор истории рыцарям ордена Храма? Питер Партнер в своих «Убитых волшебниках» так страстно и умело защищает репутацию храмовников, пострадавших из-за подлинно сатанинских замыслов Филиппа Красивого и Климента V, а также «мистификаторов и путаников» из масонских рядов, что в результате мы по-прежнему имеем довольно неясную картину. А между тем самой верной характеристикой средневековых тамплиеров, по его же словам, можно назвать их заурядность: «Они являлись обычными людьми и не обладали какими-то сверхъестественными способностями». Падение же ордена произошло именно в результате «их посредственности и даже пассивности… когда большинство, включая их руководителей, в самый ответственный момент судебного расследования просто не знали, что сказать».

В некоторой степени подобный диагноз столь же нелицеприятен, как и мнение масонов или того же Филиппа Красивого. Так ли уж они были заурядны? Действительно, если сравнить типичного рыцаря-тамплиера, какого-нибудь графа де О. из свиты Людовика IX, с мусульманским рыцарем вроде Усамы ибн-Мункыза, то по нынешним меркам сарацин будет выглядеть более развитым человеком. Усама не только набожен и храбр — он умелый охотник, а кроме того, поэт. А вот граф де О., по описанию Жана де Жуанвиля, предпочитал не поэзию, а другие развлечения, попроще: «он брал небольшую баллисту и обстреливал из нее мою палатку камнями. Заметив, что мы обедаем, он направлял свою машину на стол с едой и, прицелившись, разбивал вдребезги все тарелки и бокалы». А однажды шутки ради перебил у Жуанвиля всю домашнюю птицу — кстати, до сих пор это одна из любимых забав британских офицеров.

Насколько братья-тамплиеры отличались от рыцарей вроде графа де О.? В какой степени религиозность возвышала их над светским рыцарством? И если в бою братья-рыцари отличались не меньшей смелостью, чем миряне, то и в невежестве они были равны. В сатирическом памфлете, который в XIII веке написал фламандский трубадур Жакмар Жиле, дается выразительный портрет храмовника, намного менее образованного, чем его коллега-госпитальер: он «не слишком умелый оратор, его доводы просты и коряво изложены, поэтому он талдычит одно и то же — «мы защитники Святой Церкви», а еще пугает опасностью, которая грозит нам с Востока…» Не правда ли, этот образ имеет немалое сходство с образом простодушного Жака де Моле, какой сложился за много столетий?

Но недостаток утонченности вовсе не исключает достойного и надлежащего исполнения своего долга, в том числе церковного. Огромное уважение к тамплиерам со стороны архиепископа Кентерберийского Джона Пекхэма — он жил примерно в то же время, когда была написана упомянутая сатира, и отличался величайшей честностью, прямотой и аскетизмом в личной жизни — свидетельствует о высоких нравственных правилах в ордене Храма.

Таким образом, окончательная оценка деятельности тамплиеров должна определяться анализом жизни всего католического христианства, особенно в период его длительных войн с исламом. В целом крестовые походы — как и инквизиция — в наши дни воспринимаются негативно. Дидро в статье, посвященной крестовым походам и помещенной в знаменитой «Энциклопедии», называет Святую Гробницу «куском скалы, не стоящим и капли человеческой крови». По его мнению, крестоносцами двигали обычная жадность, «глупость и фальшивое рвение». Шотландский философ Дэвид Юм считал, что они поставили «самый выразительный и грандиозный памятник человеческому безрассудству, которое проявлялось во все времена и у всех наций».

Такую же оценку встречаем у многих авторов — от Эдуарда Гиббона и других историков до самого знаменитого ныне специалиста по крестовым походам сэра Стивена Рансаймена. Заканчивая свой монументальный труд, он выносит вердикт, что священная война католической церкви с мусульманами «была не более чем длительным актом нетерпимости во имя Бога, что является грехом против Святого Духа». Наиболее отвратительным фактом Рансаймен считал разграбление латинянами Константинополя. Он пишет, что «большего преступления против человечности, чем во время 4-го Крестового похода, трудно вообразить». Однако его коллега Кристофер Тайерман не без иронии замечает, что эти строки были написаны всего через десять лет после окончания Второй мировой войны… Но Рансаймен не одинок в своих оценках. По мнению израильского историка Иешуа Провера, королевство Иерусалимское представляло собой один из первых образцов европейской колонизации, а теолог Майкл Прайор считает крестовые походы ярким примером «использования Библии в качестве орудия агрессии».

И только совсем недавно среди историков укрепился иной подход к побудительным причинам крестовых походов, заставивший их смягчить свои выводы. Как пишет Джонатан Райли-Смит, преподаватель истории церкви в Кембриджском университете, «недавно выявилась… очевидная слабость доводов в пользу исключительно материалистической мотивации, и удалось прояснить многие факты, на которых строилась эта версия. Жаждущие приключений юные отпрыски благородных семей наконец ушли со сцены. И вряд ли кто-нибудь из историков теперь поверит в эту гипотезу».

Правда, открывшаяся в ходе недавних изысканий, состоит в том, что крестоносцы, отправляясь в поход, часто продавали или закладывали