Михаил Колесов - От Симона Боливара до Эрнесто Че Гевары. Заметки о Латиноамериканской революции

Заключение

ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ

Латиноамериканская революция как особый феномен Новейшей истории может быть адекватно понят и оценён лишь при условии рассмотрения его вне европоцентристской парадигмы политического мышления. Несмотря на то, что история народов Латинской Америки, начиная с XVI века, интегрирована в историю Европы, это — континентально разные истории, истории разных цивилизаций.

В Латинской Америке существенно иной является роль государства, исторически сформировавшегося иначе, чем в Европе. Это особый латиноамериканский тип государства, специфическим признаком которого является не совпадение «политической власти» и «государства», которые здесь никогда не были тождественны. Это наложило свой особый отпечаток на всю Новейшую историю Латинской Америки и, в том числе, на специфический феномен Латиноамериканской революции.

Здесь «политическая власть» никогда не являлась «священной коровой». Борьба за власть (в том числе и вооруженным путем) традиционно считалась вполне законным правом, была легитимна, не рассматривалась как антигосударственное преступление. Напротив, посягательство на изменение государственного устройства всегда расценивалось как преступление.

Отсюда и другое значение политических «партий», также как и другая семантика политических терминов («демократия», «свобода», «право» и пр.). О какой «демократии» и Habeas corpus может идти речь в стране, в которой, например, девяносто процентов населения безграмотно, а национальная элита, которой принадлежат все ресурсы страны, составляет всего несколько процентов?! И, конечно, во всех странах Латинской Америки традиционно решающую политическую роль играла и играет армия («Национальная гвардия»), как самостоятельный институт политической власти.

В современной политологии необходимо различать понятия «политическая власть» и «государство».

Так, например, сегодня международная «Олигархия» — это современная «концептуальная власть», нанимающая своих «менеджеров» (правительство или парламент) для осуществления своей политической власти. Это и есть политика.

Но политическая власть не может существовать без своего объекта — народа. Власть без народа — это исторический нонсенс! Политическая власть — это форма общественных отношений между субъектом и объектом власти, своеобразный «общественный договор» между государством и народом.

Французский мыслитель XVIII века Ж. — Ж. Руссо называл это «суверенитетом власти», а его последователь американский мыслитель начала XIX века Т. Джефферсон — «народным суверенитетом», утверждая, что никто не может быть лишён права участвовать в создании государственной власти и контроля над нею, если же власть попирает права народа, последний вправе переменить правительство и заменить его таким, которое наилучшим образом служит его интересам. Его современник Т. Пейн называл это право «верховной властью народа».

Государство («государственная машина») является лишь реализатором политической власти. Государство делает политическую власть фактом общественной жизни. Государство в узком смысле есть «Администрация» политической власти. Таким образом государство становится субъектом политической власти, а политика («общественное управление») становится одной из функций государства. Сегодня главная роль государства в политической системе — контроль над национальными ресурсами, а осуществление политической власти означает максимальный доступ к ним, который принадлежит современной «олигархии».

Так называемые «политические элиты», как писал немецкий социолог М. Вебер, «включают лиц, осуществляющих в государстве власть на основе гегемонии, принимающих в рамках политической системы главные решения, отдающие приказы и контролирующих посредством бюрократического аппарата их выполнение. …Элиты представляют собой относительно организованные меньшинства, осуществляющие политическую власть над обществом в целом…, они выполняют посредническую функцию и функцию управления государством».

Сегодня ни один президент страны не может повторить слова Людовика XV: «государство — это я!» Напротив, в современных странах нередки случаи, когда «правители» (президент, королева или глава правительства) не имеют никакой политической власти. Не обладают политической властью и многие парламенты или конгрессы, через посредство которых она осуществляется политическими «партиями», то есть фактически — определенными общественными группами («финансово–экономическими кланами»).

Ещё американский мыслитель XVIII в. А. Гамильтон рассматривал государство как «полезное орудие», которое во имя законности и порядка должно служить интересам властей предержащих и сдерживать активность тех, кто власти лишён. Критерий силы государства заключается в его способности защищать привилегии меньшинства от анархии большинства. «В наиболее общем виде концепция глобализации мирового сообщества заключается в концентрации мировых ресурсов под управлением единого субъекта; стандартизация политических, экономических, социальных и других институтов и процедур, а также в формировании единых стереотипов восприятия действительности».[38]

В свете всего вышеотмеченного, становится понятным то, что латиноамериканский континент (и страны Карибского бассейна) стал первым плацдармом «революционной» войны против экспансии «мирового правительства» (прежде всего США) — центра действительной «политической власти» в странах Латинской Америки, где «правительства» («государственная машина»), созданные «национальными» элитами, выполняли (и выполняют) лишь роль её Администрации. Поэтому имеет смысл подчеркнуть, что «Латиноамериканская революция» сегодня является политическим процессом, который на рубеже XX и XXI веков отражает актуальные проблемы кризиса современного общества в его глобальном измерении. Вместе с тем она представляет собой не локальные и временные «очаги» «партизанского движения», а континентальный перманентный («латентный») процесс, истоки которого находятся глубоко в истории континента.

Особый феномен «Латиноамериканской революции» обусловливает необходимость концептуального уточнения самого понятия «революция», стереотипно закрепившегося в европейском политическом сознании соотвественно марксистской парадигме. На протяжении всего XX века именно В. И. Ленин считался в «марксистских кругах» мира величайшим (и единственным) теоретиком и стратегом революции. Этот миф привел к многочисленным трагическим «ошибкам» революционного движения XX века во многих странах мира, в том числе и в Латинской Америке, и стоил цивилизации XX века огромных человеческих жертв. Между тем нигде и никогда революции не совершались по ленинскому сценарию, в том числе и в России в 1917 году.

Современный политолог С. Кара — Мурза пишет сегодня: «В данном случае исключительно узкое и ограниченное марксистское понятие служит фильтром, который не позволяет нам увидеть целые типы революций, причем революций реальных, определяющих судьбу народов. Большинство образованных людей… не видят даже революций, которые готовятся и происходят у них прямо на глазах — они считают их не слишком существенными явлениями. Тем более они не могут почувствовать приближения таких революций. Значит, общество теряет саму возможность понять суть того исторического выбора, перед которым оно оказывается в момент революции».[39]

Жан — Жак Руссо в свое время писал: «Сильнейший никогда не бывает достаточно силён, чтобы быть постоянно господином, если только он не превращает свою силу в право, а повиновение в долг…»

Политическая власть во многих современных государствах (прежде всего, в Латинской Америке) сегодня все чаще переходит допустимую грань государственного насилия, тем самым провицирует насильственное сопротивление, которое в конечном счете, рано или поздно, приводит к революционной смене политической власти и типа государства.

Ещё Мартин Лютер провозгласил, что, когда правительство вырождается, порождая тирана, нарушающего законы, его подданные освобождаются от обязанности повиноваться. Французская Декларация прав человека сформулировала следующий принцип: «Когда правительство нарушает права народа, восстание является для народа самым священным его правом и самой важной его обязанностью».

Современная теория революции, в том числе Латиноамериканской революции, должна исходить из понимания того, что субъектом революции всегда является народ.

И за народом остается последнее слово в истории!