Ромеи и франки в Антиохии, Сирии и Киликии XI–XIII вв. - Брюн Сергей Павлович

Империя по-прежнему сохраняла тесные связи с франками Заморской земли. В период болезни и смерти императора Мануила в Константинополе находились граф Жослен III Одесский, возглавлявший посольство от лица иерусалимских и антиохийских франков, и Бодуэн Ибелин — один из наиболее известных баронов Иерусалимского королевства, прибывший чтобы просить у императора средства для выплаты своего выкупа Салах-ад-Дину[1639]. Пережив кончину Мануила и воцарение его сына — Алексея II, франкские послы смогли завершить переговоры с принявшей регентство вдовствующей императрицей Марией. Невзирая на долгие месяцы ожидания, связанные со сменой власти в византийской столице, переговоры вряд ли были сложными, т. к. отныне франкам Заморской земли приходилось иметь дело сродной им «Антиохийской» императрицей. К сентябрю 1181 г. Жослен III и Бодуэн вернулись в Левант. Бодуэн Ибелин получил 200.000 безантов, необходимых для выплаты султану; Жослен III Эдесский, от лица иерусалимских и антиохийских франков, подтвердил прежние соглашения с империей. То, что соглашения, заключенные графом Жосленом III, в равной степени касались Иерусалима и Антиохии, вряд ли следует подвергать сомнению. Жослен III был вполне способен представлять оба государства, ведь, с одной стороны, он был сенешалем Иерусалимского королевства, но, при этом, входил в число вассалов Боэмунда III Антиохийского[1640]. Посещавший Константинополь годом ранее архиепископ Гильом Тирский сходным образом исполнял дипломатические поручения, касавшиеся княжества Антиохийского, и передавал обращения василевса с князю и Патриарху Антиохии[1641]. О том, что франки Заморской земли не порывали еще с империей в период воцарения Алексея II и регентства Марии Антиохийской, прямо пишет и Евстафий Солунский. По словам архиепископа Фессалоникийского, князь Боэмунд III Антиохийский и король Бодуэн IV Иерусалимский «после смерти императора Мануила, обязаны были оказывать поддержку и искреннюю дружбу (…) его сыну Алексею»[1642]. Слова Евстафия вновь подтверждают то, что Антиохийская междоусобица 1181 г. и развод Боэмунда III с Феодорой Комниной не стали «разрывом» князя Антиохии с империей.

Период, непосредственно последовавший за смертью императора Мануила, вне всякого сомнения, можно считать пиком латинского влияния в пределах Ромейской державы. Помимо «антиохийской» вдовствующей императрицы, латиняне среди императорской семьи были представлены женой молодого императора Алексея II — Агнессой, дочерью короля Франции Филиппа II Августа, Ренье Монферраттским — женившимся на дочери императора Мануила — Марии, и перешедшим в лоно Православной Церкви, приняв титул кесаря и имя «Иоанн». В эти годы резко возрастает и влияние итальянских торговых республик. Венецианцы были изгнаны из пределов империи василевсом Мануилом, однако в 1180–1182 гг. в византийских портовых городах все сильнее ощущалось настоящее господство других итальянских купцов, в частности — пизанцев и генуэзцев. Это непомерное усиление латинян в империи вызывало неуклонно нараставшее негодование ромейского населения, достигшее апогея в мае 1182 г.

На волне антилатинских настроений в Константинополь вошли войска ромейских динатов, во главе с двоюродным братом покойного василевса — Андроником Комниным. Приход к власти этого человека был ознаменован истреблением латинского населения Константинополя, вошедшего в историю как «резня латинян» (Σφαγή των Λατίνων). Восставшие горожане и ромейские войска громили кварталы пизанцев, генуэзцев и амальфитанцев и разоряли латинские церкви города; ромеи даже ворвались в константинопольский госпиталь Св. Иоанна, больные, служащие и монахи которого были вырезаны. Отрубленную голову папского легата, диакона Иоанна, привязали к хвосту собаки, которую толпа гоняла по городу. Массовые убийства охватили весь Константинополь — от бухты Золотого Рога, где ромейские воины и моряки топили перегруженные беженцами итальянские суда, до собора Святой Софии. По словам Никиты Хониата, «Андроник объявил войну находившимся в Константинополе латинянам, выслав против них триеры, которые перешли к нему вместе с великим вождем, а равно и отборнейшую часть воинских отрядов, которые присоединились к нему на пути. А так как и жители города поднялись против них, согласившись между собой произвести дружное нападение, то в одно время началась битва и на море, и на суше. Латиняне, будучи не в состоянии противиться окружившей и опоясавшей их повсюду двойной толпе врагов, бросались кто как мог спасать себя, оставив на произвол грабителей свои дома, полные всякого богатства и многоразличных благ (…) одни рассеялись, как случалось по городу, другие укрылись в знатных домах, иные же, добравшись до длинных кораблей, которые заняты были их единоплеменниками, кое-как избегли опасности погибнуть от меча»[1643].

Наиболее подробное и страшное описание константинопольской «резни латинян» оставляет Гильом Тирский — один из наиболее активных сторонников союза между франками и Византией. «Невзирая на многочисленные договоры и все те услуги, которые наш народ оказал империи, греки хватали всех тех, кто мог оказать сопротивление, поджигали их дома, мгновенно обратив в пепел целый квартал. Женщины и дети, старые и больные, все погибли в огне. Однако разрушение светских зданий не удовлетворило их нечестивой ярости, и они обратились против церквей, поджигая храмы, оскверняя святыни и уничтожая всех, кто искал там убежища. Они не проводили различий между клиром и мирянами, разве что обращая еще большую ярость против тех, кто был облечен священным саном. Монахи и священники становились особой, избранной жертвой этих безумцев, подвергаясь неописуемым пыткам. Среди этих несчастных был и почитаемый муж Иоанн, иподиакон Римской церкви, направленный папой в Константинополь по делам церкви. Они схватили его и, отрубив ему голову, привязали ее к хвосту мерзкой собаки, в знак презрения к нашей Церкви»[1644].

Латинская община Константинополя, насчитывавшая, по словам архиепископа Евстафия Солунского, более 60.000 человек, перестала существовать[1645]. Прорвавшиеся из Золотого Рога итальянские корабли, прежде чем взять курс на Запад, нанесли ответный удар, разорив несколько православных монастырей на островах Мраморного моря: «сжегши на этих островах несколько святых обителей, латиняне поспешно выступили оттуда на всех веслах и с распущенными парусами. Так как никто не преследовал их, то они, где хотели, высаживались на берег и делали римлянам все зло, какое только могли»[1646]. Мария Антиохийская была взята под стражу и заключена Андроником водном из монастырей Константинополя; спустя четыре месяца, в сентябре 1182 г., она была удушена по приказу, составленному Андроником и подписанному ее безвольным сыном — Алексеем II. Описывая убийство Марии, Хониат вновь отмечает (и оплакивает) красоту этой гордой «антиохийской» императрицы: «Так погибла эта красавица, радость очей и утешение для глаз человеческих, и была засыпана песком на тамошнем морском берегу. О солнце! Какое черное преступление! О безначальное слово Божие! Как непостижимо Твое долготерпение!»[1647]. Для архиепископа Гильома Тирского как деятельного сторонника союза империи с франками Заморской земли резня латинян и убийство Марии были особо тяжким ударом. Те, кого он ранее именовал «верными Христовыми», обращаются в вероломных схизматиков; благословляющие Андроника и последующих василевсов священники и монахи — в «псевдо-монахов»; более того, отчаявшийся от подобного вероломства архиепископ Тира, более не сдерживая себя, именует истреблявших латинян ромейских воинов и жителей Константинополя «еретиками»[1648].