Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 2

Председатель. — Вы числа не помните?

Щегловитов. — Число я боюсь сказать, но я думаю, это было, когда уже собралась Дума. Дума началась 1 ноября, — так что поэтому это было в ноябре; но во всяком случае — до назначения Трепова, это — безусловно; значит — в этот промежуток… Распутин выскочил и говорит: «Ну что же? — председателем, председателем!…». Я говорю: «Это еще что такое?». Он опять: «Да да!…». Тут Сазонов его поддержал: «Да, это вопрос конченный…». На что я возразил, что я не могу… Затем Распутин очень быстро повернулся и исчез. Я Сазонову говорю: «Что же мне делать? Я не могу, это совершенно невозможная вещь, я ни при каких условиях председателем не буду!…». «Ничего, — говорит, — вам нужно только добиться диктаторских полномочий».— «Что я буду делать с этими диктаторскими полномочиями? — легко сказать! — какое же употребление из них сделать.» — «Какое угодно.» Вот, каким образом все это происходило… После этого было двоекратное обращение ко мне Распутина… Я не помню, когда он был убит…

Завадский. — 17 декабря прошлого года.

Щегловитов. — Следовательно, это было, вероятно, дней за 10, может за две недели… Первый разговор по телефону был такой: я спрашиваю: «Что нужно?». — Мне отвечают: «Ваш приятель, Добровольский, годится в министры юстиции?». Я говорю, что — «Опять, с этими назначениями?!». — «Да, нет! — говорит, — годится он или нет?»…

Председатель. — Он сам говорил по телефону или кто-нибудь по его поручению?

Щегловитов. — Повидимому, он сам: оттенок его речи… Я сказал, что мое мнение: он (Добровольский) не годится… Он говорит: «Как же так? — он хороший человек: это один из тех людей, которых я люблю»… На этом разговор и кончился… Другой разговор был такой. Он говорит: «Председателем Совета министров»… — «Как? Опять старая песня? Никогда, ни при каких условиях!»… Вот, собственно говоря, что было…

Председатель. — Вы не можете объяснить, что побудило его говорить, что вы хотите назначения, — «Щегловитов хочет», — но что сам он, будто бы, высказал несколько отрицательное к вам отношение?…

Щегловитов. — Я вам изложил все. Судите сами — насколько это соответствует действительности…

Председатель. — Я возвращаю вашу мысль к 20 числам декабря. Вы решаете усилить правую группу Государственного Совета некоторыми лицами… Но ведь перед вами, как юристом, не мог не стать юридический вопрос о законности: о том, есть ли законный путь это сделать? И является законным или нет тот путь, на который вы стали?…

Щегловитов. — Это — вопрос, который у меня почти не возник… Я говорю — почти, потому что, конечно, как юриста, каждый вопрос, который приходится решать, он всегда и непременно своей юридической стороной заинтересует… Статьи Учр. Государственного Совета, относящиеся к этому вопросу, известны, и нечего их повторять. Но дело заключается вот в чем, — что с самого существования так называемого обновленного Государственного Совета была принята практика, в силу которой ежегодно не опубликовывался (как это говорится, кажется, в 9-й ст. Учр. Гос. Совета) список членов Государственного Совета по назначению, а стали опубликовывать лиц, назначаемых в Государственный Совет, в форме именных указов, дававшихся Государственному Совету. Это установилось с первого дня существования обновленного Государственного Совета. Итак, первый осуществивший эту форму, был покойный Э. В. Фриш, который скоро занял место председателя Государственного Совета, так что к 1 января 1917 года это появилось в такой форме, и тут же было допущено исключение из состава присутствующих (перечень которых помещался в указе) без ходатайства лиц, которых это касалось… Затем тот же порядок соблюдался и при преемнике Фриша — М. Г. Акимове. Таким образом, практика разрешила этот вопрос именно в том смысле, что в прерогативы монарха входит замена из числа призываемых к присутствованию на каждый год одних лиц — другими, по своему усмотрению, без прошения. И создалась, таким образом, категория членов Государственного Совета, назначаемых — присутствующих и членов Государственного Совета, назначаемых неприсутствующих… Статья 9 или 11, которая говорит о том, что увольнение членов Государственного Совета может последовать не иначе, как по их о том прошению, получила на практике разрешение в том смысле, что она касается самой должности членов Государственного Совета, а не вопроса о том, присутствуют ли члены Государственного Совета или нет… По вопросу о лишении этого звания, этой должности, указанная статья связывает монарха, но по вопросу об устранении или неустранении из числа присутствующих — не связывает. Эта практика и побудила меня на этом вопросе не останавливаться. Я советовался по этому вопросу с лицом, которое я считал довольно посвященным в этот вопрос, — с государственным секретарем Крыжановским, который мне говорил: «Да, статьи Учр. Гос. Совета дают возможность так и этак истолковывать этот вопрос, но практика его разрешает в таком смысле…» Поэтому, я не скрою от Комиссии, что перед монархом вопроса о том, возможно ли произвести такую замену, притом в таком большом количестве, — потому что замена свелась, кажется, к 17–18 лицам, — я не поднимал…

Председатель. — Скажите, в состав реформ или изменений, которые предполагалось ввести правой группой Государственного Совета, входило изменение положения о Государственной Думе?

Щегловитов. — Нет.

Председатель. — Вы знали о том, что изменение правового положения Государственной Думы входит в проект реформ, выработанных в кружке лиц, при участии Римского-Корсакова?

Щегловитов. — Я этого не знал… Но могу вам пояснить, что этот вопрос, по крайней мере, по тем сведениям, которыми я располагал, — этот вопрос еще несколько ранее возникал…

Председатель. — Где?

Щегловитов. — Возникал, мне кажется, главным образом, под влиянием дневников покойного Мещерского… Если бы вы остановили ваше внимание на этих дневниках, — они закончились в половине 1914 года, когда умер Мещерский, — то увидели бы, что в последнее время он очень настойчиво подчеркивал мысль о том, что положение царя России является ненормальным, ибо если царь приходит к убеждению, что та или другая мера необходима для блага родины, то царь в осуществлении ее стеснен вотумами своих законодательных палат, которые в той или другой палате могут оказаться неблагоприятными для меры, которая была предрешена… Затем, еще и раньше, собственно говоря, приблизительно в 1909–10 г.г. (я точно удостоверить не могу, помню, что личное собеседование у меня происходило по этому вопросу), значит, в 1909, но, повторяю, может быть, и в 1910 году, — после одного из всеподданнейших докладов, мне было указано (вы догадаетесь сами, где мне было указано) — в виде вопроса: считаю ли я такой порядок нормальным, при котором отклоненное одной из законодательных палат уже на вершину не поступает? На что я сказал, что вопрос ведь, собственно говоря, как всякое положение правовое, может представлять известные, так сказать, неудобства, потому что человечеству достигать абсолютного совершенства не дано. То положение, которое усвоено со времени издания Основных Законов, может быть, и содержит в себе то неудобство, на которое мне было указано, но что я его считаю, как юрист, неизбежным во всяком правовом построении. И тогда мне было сказано: «Вы все-таки об этом подумайте и побеседуйте по этому вопросу только с одним лицом, именно с председателем Государственного Совета» (которым был тогда Акимов)… Я помню, что, едва успев переодеться дома, я отправился к Акимову и говорю: «Вот какого рода поручение я имею»… Старик пришел в полный ужас и говорит, что это такое положение… что на этом вопросе даже останавливаться нельзя!… Я говорю: «Во всяком случае, я лично уже высказал мнение, собственно говоря, совершенно отвергающее возможность этого решения, но вот мне поручено побеседовать с вами»… Но он говорит: «Я в первую же аудиенцию, которая мне будет дана, этот вопрос тоже покончу, чтобы он не возникал»… И потом, как он мне лично передавал, он сказал государю, — это было свойство Михаила Григорьевича, довольно резко высказывать свои суждения: — «Такой-то передал ваше поручение, но я могу по этому поводу сказать только одно: худ или хорош этот порядок, — но на нем помирился весь мир, и поэтому мириться с ним нужно и вам. И нечего рассуждать, что его нужно ломать»…

Председатель. — Это он передал вам после аудиенции у императора?

Щегловитов. — Потом со мной разговор на эту тему не возобновлялся, и я также со своей стороны…

Председатель. — То, что вы сейчас сообщили, покойный Акимов передавал вам после беседы с государем?