Юрий Петухов - ДОРОГАМИ БОГОВ

Мы можем сказать прямо, что, не зная исхода, попали в самую точку: сошлись удаленные друг от друга "чаша" и "череп" – сферическая оболочка!

"Капала-малин" – носящий ожерелье из черепов. "Капалин" – носящий чашу (для подаяний), носящий черепа!

Капалин, грозное божество завоевателей Кополо(н), гневный Аполлон, увешанный черепами Кухулин – случайные ли совпадения? Можно было бы сказать – да, всякое бывает. Но вероятность подобных совпадений для периода в шесть-семь тысячелетий на огромных пространствах, несших на себе – если брать период с V тысячелетия до н. э. по I тысячелетие н. э. – всего-навсего несколько миллионов человек, по всей видимости, исключается. Сомневающийся может сходить на купальский праздник, лучше где-нибудь в Белоруссии. Там сохранилось еще кое-что, и можно увидеть важнейший атрибут – конский череп на палке, украшенный цветами, гирляндами. Как мы уже знаем, прежде жертвоприношения и черепа были человеческими.

А если мы поговорим с антропологами, то они нам однозначно скажут, что такое внимание к черепам у древних не случайно. И свидетельств тому бессчетное множество – об этом говорят груды найденных в самых различных местах черепов. На протяжении десятков тысячелетий, если не сотен, излюбленнейшим кушаньем наших предков были человеческие мозги. Впрочем, если вспомнить историю с нашим современником, разжалованным африканским "императором" Бокассой, то и ныне они составляют рацион некоторых гурманов. Так было, и кое-где так еще есть. Мы не будем зарываться в самую глубокую древность. Но коснуться этого момента мы были обязаны для понимания процесса – без представления о корнях нам предстояло бы ловить призраков в тумане.

Итак, в основе первообраза грозного Кополо – охотники за черепами, обожествлявшие сам череп и его конструкцию, воплощавшую, в их представлении, мир или, попросту говоря, являвшуюся для них моделью мироздания и одновременно черепом-чашей.

С этим прообразом мы забрались значительно глубже, чем намеревались. К моменту оформления индоевропейской общности и расселения скотоводов-пастухов он не был таким ужасным, но он в несколько трансформированном виде сохранялся, обрастал мифологической плотью, поэтизировался.

Но только ли в этом суть образа? Лингвистические исследования показали, что рождавшиеся многие тысячелетия назад сочетания звуков, в основном согласных, то есть всевозможные варианты хрипов, шипов, цоканий, горловых щелчков и пр. разрастались в процессе развития речи пышными букетами и в свою очередь давали корневые основы для все новых и новых слов, понятий, обозначений. Так, по всей видимости, обстояло дело и с изначальным сочетанием согласных "кп-". Об этимологии индоевропейского корня "*куп-" мы уже говорили, это – "кипеть, страстно желать". Образ Кополо, АпЬлло, Кухолина и пр. как гневных, кипящих яростью богов нами рассмотрен в достаточной степени. Но подтвердится ли он с помощью санскрита? Откроем -словарь:

"куп" – 1. гневаться, сердиться, ссориться.

2. говорить.

3. сиять, блистать.

Совсем неплохая этимология для гневного бога, покровителя поэтов и сказителей-говорунов, сияющего и сверкающего божества света – этакого древнего Феба. Но далее:

"купайа" – кипящий гневом, "копа" – волнение, возбуждение, раздражение, ярость,

гнев на кого-то, "копай" – вызвать гнев, разгневать, волновать, колебать,

потрясать.

Имеются и прочие производные. Но с нас достаточно.

Нет нужды пояснять, почему значения слов, послуживших основой для теснима Кополо(н) и его вариантов, сохранились лучше в далекой Индии. Тут сыграли роль: 1) письменность, появившаяся у индо-ариев значительно раньше, чем у праславян, славян;

2) время ухода – значения были унесены практически в чистом виде именно с прародины или,' в крайнем случае, со второй, промежуточной прародины, не подвергаясь ни в малейшей степени обработкам в тех районах, которые мы признаем очагами цивилизации Европы, то есть, захода в Средиземноморье не было. Это еще раз подтверждает наши догадки.

Правда, непонятно, куда подевался образ первичного божества во время переноса-перехода, занявшего, по всей видимости, не менее тысячелетия. В ведической мифологии или он не просматривается, или мы, как и в предыдущем случае, ищем его с завязанными глазами. В поздних мифологиях индийцев мы искать его не беремся, нас интересуют истоки. Вопрос остается пока открытым и ждет своего разрешения.

Мы же и так получили результаты более чем внушительные – докопались до глубинного ядра образа, включающего в себя соединение понятий "череп – чаша – свод – вместилище" и "кипение – гнев – ярость – возбуждение". Почему они оказались в одном ядре, в одной отправной точке? Видимо, на каком-то ассоциативном уровне мышления древний человек, предок праиндоевропейцев, знал или ощущал каким-то образом, что эмоции, в том числе столь важные, как гнев, ярость, возбуждение, зарождаются не в груди, не в сердце или еще каком-либо органе, а именно под черепным сводом, в этой самой "чаше – сфере – вместилище". Смелое предположение? Смелое! Но других пока нет. Да и вроде бы оснований отвергать его у нас нет тоже.

Вот в какие дебри мы забрались с нашим Коп-оло-Аполло. Основа для создания образа была, как выясняется, с самых древних времен. А вот когда появился сам образ, мы так и не ответили. Может, он не попал в Индию именно по причине того, что оформился достаточно четко уже после ухода переселенцев, то есть, только во II тысячелетии до н. э.? Могло быть и так. Основа образа – это еще не сам образ. Но для нас важно, что к моменту вторжения "северных варваров" на Пелопоннес во II тысячелетии до н. э. он был уже достаточно "зрелым".

Ну, а в заключение тех, кто еще сомневается, мы можем адресовать к книге Ю. В. Андреева "Ранне-греческий полис", в которой, разумеется, нет ничего похожего на изложенное выше, но зато довольно-таки подробно, со ссылками на наших и зарубежных ученых говорится о том, что помимо более или менее известных дорийцев в XIII-XI вв. до н. э. в Грецию вторгались никому не известные северные племена. Вели они себя странно: то громили все подряд, то мирно сосуществовали рядом с аборигенами, оказывая существенное влияние на последних. По словам автора, вторжение местами имело "характер постепенного просачивания в эти районы небольших разрозненных групп пришельцев". Одновременно он же пишет, что "на страну обрушились орды северных пришельцев". И о том, что "варвары" не оставили своих "визитных карточек". Сложнейшие процессы "происходили. Ни в какие схемы они не укладываются и никогда не уложатся. Не будем говорить про всех "северных варваров". Но кое с кем мы разобрались, выяснили, что у них были за "визитки".

В этой главе речь пойдет об основном мифе индоевропейцев – краеугольном камне всех мифологий народов индоевропейской языковой семьи.

Сам миф и его основы изучены почти досконально. Но это не помешает нам приглядеться повнимательнее к стержневому и очень емкому мифосюжету хотя бы по той причине, что в школах и институтах нас не баловали его содержанием, да и вообще не намекали на существование такового. А стало быть, вперед!

Но для начала обратим свое внимание на одно немаловажное свойство всех индоевропейских мифологий, выражающееся в дуалистическом подходе к рассмотрению мира. Вселенной со всеми ее реальными и ирреальными областями, со всеми населяющими ее живыми существами и неживым веществом.

Дуализм – явление, нам очень хорошо всем знакомое, часто встречающееся в быту, в житейских оценках, имеющих, как правило, черно-белую окраску: плохой – хороший, злой – добрый, негодяй – герой, вредный – полезный и в таком духе до бесконечности. Таким видим мир мы, когда не желаем задуматься над происходящим, таким видят мир дети – маленькие дети. Таким мир. Вселенную видели первобытные люди, еще не совсем разбиравшие оттенки и многоцветье жизни. Дуализм – это архаика, это раннее детство человечества.

Но мы знаем, что впечатления, полученные в детстве, необычайно сильны, они остаются на всю жизнь. То же и с дуалистическим мировоззрением. Мы развились, стали взрослыми, кое-кто считает даже, что человечество уже стареет, перешагнув рубеж своей зрелости, но черно-белое восприятие жизни бытует наряду со всеми иными, иногда и преобладая над ними. Во всяком случае, именно оно представляет собой тот стержень, на который накручивается все прочее. Дуализм – это остов, скелет мировосприятия, это архаичная диалектика.

Дуализм есть в ядре любой мифологии. Иногда он скрыт. Иногда, напротив, выставлен наружу, как, скажем, в китайской, где противостоят друг другу и дополняют друг друга два начала: мужское и женское – янь и инь. Они же, сплетаясь, образуют гармоничный круг. Но особенно свойствен дуализм индоевропейским мифологиям. Как бы ни были сложны и многоцветны эти мифологии, какими бы поэтическими чудесами не были они расцвечены, в основе, в начале, в архаике – все тот же дуализм.