Альберт Шпеер - Воспоминания

Как бы для иллюстрации того, что должно было произойти в Германии по воле Гитлера, я получил непосредственно после этой беседы телеграмму начальника транспортной службы, датированную 29 марта 1945 г.: «Цель состоит в создании „транспортной пустыни“ в оставляемых нами областях… Недостаток материалов для проведения подрывных работ делает необходимым проявление изобретательности для использования всех возможностей с целью произвести разрушения трудноустранимого характера». Сюда относились, специально перечисленные в директиве, любые мосты, железнодорожные пути, централизационные посты, все технические сооружения на сортировочных станциях, депо, а также шлюзы и судоподъемники на всех наших маршрутах. Одновременно должны быть полностью уничтожены все локомотивы, пассажирские и товарные вагоны, все торговые суда и баржи. Затопив их, предполагалось создать мощные запруды на реках и каналах. Следовало использовать любые боеприпасы, прибегать к поджогу или подвергать важные детали механическому разрушению. Только специалист может определить, какая беда обрушилась бы на Германию, если бы был осуществлен этот тщательно разработанный приказ. Эта директива также показывала, с какой педантичностью претворяли в жизнь каждый общий приказ Гитлера.

Оказавшись в своем маленьком временном жилище во флигеле министерства, я довольно устало повалился на постель, мысли мои были в беспорядке и я думал о том, как мне ответить на 24-часовой ультиматум Гитлера. Наконец, я поднялся и принялся формулировать письмо. Вначале я шарахался от попытки убедить Гитлера, пойти ему навстречу к неотвратимой реальности. Но затем я продолжал со всей резкой прямотой: «Ознакомившись с Вашим приказом о тотальных разрушениях (от 19 марта 1945 г.) и вскоре после этого с жестким приказом об эвакуации, я усмотрел в этом первые шаги к реализации этих намерений». В этом месте я дал ответ на его заданный в ультимативной форме вопрос: «Но я не могу более верить в успех нашего благого дела, если мы в эти решающие месяцы одновременно станем методично разрушать основы жизни нашего народа. Это такая большая несправедливость по отношению к нашему народу, что судьба больше не сможет быть благосклонной к нам… Поэтому я прошу Вас не совершать этот шаг, когда дело идет о самом народе. Если Вы сможете решиться на это в какой бы то ни было форме, мне вновь удалось бы обрести веру и мужество для того, чтобы продолжать работать с максимальной энергией. От нас уже не зависит, — отвечал я Гитлеру на его ультиматум, — какой будет наша судьба. Только провидение способно еще изменить наше будущее к лучшему. Наш вклад в это может состоять только в твердой позиции и непоколебимой вере в вечное будущее нашего народа».

Я завершил свое письмо не принятой в таких личных посланиях фразой: «Хайль, мой фюрер». Мои последние слова были адресованы тому, кто оставался теперь уже единственной нашей надждой: «Боже, храни Германию» 9 «». Перечитав это письмо, я решил, что оно написано слабо. Может быть, Гитлер усмотрел в нем мятежный дух, который вынудил бы его принять ко мне меры. Потому что когда я попросил одну из его секретарш перепечатать это получившееся неразборчивым предназначенное ему лично и поэтому написанное от руки письмо на специальной пишущей машинке с крупным шрифтом, она вскоре позвонила мне: «Фюрер запретил мне принимать у Вас письма. Он хочет видеть Вас здесь и услышать Ваш ответ от Вас лично». Вскоре мне было приказано немедленно явиться к Гитлеру.

Около полуночи я поехал по совершенно разрушенной Вльгельмштрассе с находившейся в нескольких сотнях метров Рейхсканцелярии, не зная, что мне делать — или что сказать. 24 часа прошли, а ответа просто не было. Я решил, что буду отвечать по обстоятельствам. Гитлер стоял передо мной, неуверенный в себе, почти робкий, и коротко спросил: «Ну?» Я на мгновение смешался, но затем, словно для того, чтобы что-нибудь сказать, не раздумывая и не вкладывая в это какого-либо смысла, изрек: «Мой фюрер, я безоговорочно с Вами».

Гитлер ничего не ответил, но мой ответ растрогал его. Помедлив немного, он протянул мне руку, чего не сделал, приветствуя меня, его глаза, как это теперь случалось часто, наполнились слезами: «Тогда все хорошо», — сказал он. Было ясно видно, какое облегчение он почувствовал. Я тоже на мгновение был потрясен его неожиданно теплой реакцией. Мы вновь испытали что-то вроде прежнего чувства, связавшего нас. «Если я безоговорочно с Вами, — тут же заговорил я, чтобы воспользоваться ситуацией, — тогда Вы должны поручить осуществление Вашего приказа мне, а не гауляйтерам». Он поручил мне составить бумагу, которую он собирался немедленно подписать, но, когда мы начали ее обсуждать, он продолжал настаивать на разрушении промышленных объектов и мостов. Так я распрощался с ним. Уже был час ночи.

В соседнем помещении в Рейхсканцелярии я сформулировал «Директиву по осуществлению» приказа Гитлера о тотальных разрушениях от 19 марта 1945 г. Чтобы избежать дискуссий, я сначала даже не предпринял попытки отменить его. Я задержался только на двух моментах: «Осуществление приказа возлагается исключительно на инстанции и органы, находящиеся в подчинении рейхсминистра вооружений и военного производства. Инструкции по осуществлению с моего согласия издает рейхсминистр вооружений и военной промышленности. Он имеет право давать специальные указания рейхскомиссарам по вопросам обороны». 10 «». Таким образом, я снова оказался в обойме. Далее я добился от Гитлера формулировки, позволявшей, если речь шла о разрушении промышленных объектов, «достичь той же цели путем их парализации». Я, по-видимому, успокоил его, включив оговорку, что, по его указанию, буду отдавать приказ о полном разрушении наиболее важных заводов. Такое указание ни разу не поступило.

Гитлер поставил подпись карандашом, почти без обсуждения, сделав несколько поправок дрожащей рукой. О том, что он оставался на высоте положения, свидетельствовала поправка в первой фразе этой бумаги. Я сформулировал ее как можно более обще и хотел только зафиксировать, что эти мероприятия по тотальному разрушению преследуют исключительно цель «не допустить усиления боеспособности противника» вследствие использования им мощностей наших объектов и предприятий. Устало сидя за столом для карт в помещении, где проводились оперативные совещания, он собственноручно ограничил это замечание промышленными объектами.

Я думаю, Гитлеру было ясно, что теперь часть его намерений не будет осуществлена. В результате последовавшего за этим разговора мне удалось сойтись с ним на том, что «выжженная земля не имеет смысла для такого небольшого района, как Германия. Она может достигать своей цели лишь на больших пространствах, например, в России». Достигнутые по этому поводу соглашения я зафиксировал в протоколе.

Как и в большинстве случаев, Гитлер двурушничал: в тот же самый вечер он приказал главнокомандующим «довести до фантастической активности борьбу с оживившимся противником. При этом в данный момент интересы населения не могут играть никакой роли». 11 «»

Уже через час я собрал всех имевшихся в моем распоряжении связных-мотоциклистов, автомобили, вестовых, задействовал типографию и телетайп, чтобы использовать свою вновь обретенную власть для того, чтобы остановить уже начавшиеся разрушения. Уже в четыре часа утра я рассылал свои инструкции по осуществлению приказа, даже не получив визу Гитлера, как это было условлено. Без стеснения я вернул законную силу всем своим директивам о сохранности промышленных объектов, электростанций, газовых заводов и насосных станций, а также предприятий пищевой промышленности, которые Гитлер объявил недействительными 19 марта. Для тотальных разрушений в промышленности я предусматривал специальные постановления, так и не последовавшие. Не получив от Гитлера полномочий, я тем не менее в тот же день распорядился, что, поскольку строительные отряды «Организации Тодт» «подвергаются опасности окружения противником», необходимо отправить от 10 до 12 эшелонов с продовольствием в районы, находящиеся в непосредственной близости от окруженной со всех сторон Рурской области. С генералом Винтером из оперативного штаба вермахта я договорился о директиве, имевшей целью остановить мероприятия по подрыву мостов, которому, однако, воспротивился Кейтель; с обергруппенфюрером СС Франком, в ведении которого находились склады обмундирования и продовольствия вермахта, я договорился о раздаче запасов гражданскому населению. Мальцахер, мой представитель в Чехословакии и Польше, должен был не допустить уничтожения мостов в Верхней Силезии. 12 «».

На следующий день я встретился в Ольденбурге с Зейсс-Инквартом, генеральным комиссаром Нидерландов. По пути туда я во время одной из остановок впервые потренировался в стрельбе из пистолета. Неожиданно для меня сразу после неизбежных вводных фраз Зейсс-Инкварт тут же согласился открыть путь противнику. Он не хотел разрушений в Голландии, хотел предотвратить планируемое Гитлером затопление больших площадей. В таком же согласии я расстался с гауляйтером Гамбурга Кауфманом, к которому я заехал на обратном пути из Ольденбурга.