Александр Васильев - О древнейшей истории северных славян до времен Рюрика, и откуда пришел Рюрик и его варяги

В Валаамском монастыре есть предание о кончине в нем короля Магнуса; чтобы объяснить его, необходимо сделать отступление и представить исторические выписки о судьбе короля, столь памятного Шлиссельбургу.

Из изысканий и соображений Карамзина видим, что Магнус был легкомысленным, надменным, нескромным сластолюбцем, верившим в возможность загладить грехи свои насильственным обращением в католичество не только идолопоклонников (как поступали тогда датчане в Эстляндии), но и христиан греческого исповедания… Но вызов его новгородцев на религиозный спор, причем предлагая свой переход в греческое вероисповедание, если греческая религия окажется правильной, выказывает в нем тайное колебание в вере и более страсти к богословским спорам, чем католического фанатизма. Из всех событий того времени видим, что истинным бичом католических государей был страх отлучения от церкви и непостигаемая дерзость пап; Климент VI приказал спросить у короля датского Вольдемара III, как он осмелился ездить на поклонение Святому гробу, не спросив его дозволения!

Для католиков это был век ханжества, веры в возможность загладить преступления всей жизни делом фанатическим, век сомнений в истинности прав папы и, следственно, в истинности догматов римских.

Из истории Швеции видим, что слабый Магнус был в высшей степени безрассуден, бесхарактерен и несчастен; Швеция тогда волновалась неудачным походом против россиян и ужасным мором, перешедшим от Средиземного моря во Францию, Англию, немецкие земли, Данию и Швецию[48]. К этому присоединилось пристрастие злобной и властительной королевы Бланки, жены Магнуса, к хитрому и недобросовестному союзнику Вольдемару III, королю датскому. Магнус, увлеченный Бланкой и в надежде найти в Вольдемаре защиту от недовольных подданных, уступил ему Шонию и обручил своего сына Гакина с шестилетней дочерью Вольдемара Маргаритой, тем самым озлобив шведов и возбудив междоусобную войну.

Как отец семейства, Магнус был столь же бесхарактерен и столь же несчастлив: старший сын его Эрик силой оружия принудил отца принять себя соправителем; воинственный Эрик выгнал Вольдемара из Шонии и, карая мать свою Бланку за покорность министру, ее любимцу Бенедикту Альготсону, направлявшему во вред Швеции политические дела, отстранил мать от управления и казнил министра. Бланка, шведская Екатерина Meдицис[49], уверила Эрика в своем раскаянии, в нежности к нему и отравила его вместе с женой его Беатрисой.

В междоусобной битве 1366-го у Иекепингена Магнус был взят в плен, свергнут с престола, был судим и осужден виновным в презрении к церкви, в измене государству (отдании Шонии), в нарушении клятвы и в позорной жизни; содержался семь лет в замке Стокгольмском; сын его Гакин, король Норвежский, призванный шведами на шведский престол и свергнутый ими в 1364 году, был ранен в битве Уенкенигена, но ушел в Норвегию; Магнус, получив свободу, отправился к сыну в Норвегию… Но тут теряются исторические о нем сведения, и писатели просто прибавляют – «где и умер». Но некоторые шведские историки говорят, что Магнус утонул в море, и, вероятно, гадательно, присовокупляют – у Бломесгольма, при возвращении в Норвегию. А в русских летописях (Никоновская лет. III, 200; Первая Софийская лет. 1851. С. 225) есть завещание Магнуса, в котором он изъявлял раскаяние в войне с Россией вопреки крестному целованию и во взятии Орехова. Шведские историки упоминают об этом завещании, но опровергают его достоверность.

Теперь представлю сказание Валаамского монастыря. В 1572 году пустынники нашли на берегу своего острова изнемогавшего шведа, спасшегося с разбитого сильной бурей шведского судна. Швед объявил себя королем Магнусом, ушедшим из темницы Стокгольма и пробирающимся в Норвегию. Святые отцы приняли его со всем усердием, представили ему явность воли Божией покаяться, обратиться к первой христианской, следственно, истинной вере, греко-российской, и, оставив волнения мира, искать душевного спасения в жизни инока. Магнус принял крещение, поступил в монастырь под именем Григория, написал сказанную духовную и в мире опочил в вечность.

На тихой гробнице его была простая плита. В «Географическом словаре» Щекатова (1801) сказано, что «эта плита была уже тогда раздавлена лошадью, и надписи на ней никакой не было, но пустынники рассказывали свое предание». Неизвестно, кто впоследствии написал на деревянной доске надпись, видимо только, что она новейших времен, сочинена уставом наших крестьян-стихослагателей. Содержание ее не вполне согласно с историей и даже с преданием монастыря, переданным мне отшельниками.

В доказательство «истины» сказания монастыря представляю: 1) темноту преданий шведских историй об освобождении Магнуса из темницы, так что необъяснимо – ушел ли Магнус с помощью сына, как писано в завещании, освобожден ли волей нового короля или судом мятежников; 2) нет нигде фактического доказательства ложности сказания Валаамского, то есть нет могилы Магнуса; 3) в сведениях о его гибели в море, по дороге в Норвегию, нигде не говорится о свидетелях гибели корабля; 4) Магнусу, бежавшему, вероятно, на малом судне, удобнее было искать дорогу из темницы Стокгольма через Финский залив, Ладожское озеро (тогдашнее Нево) и нынешние Олонецкую и Архангельскую губернии (новгородцы этой дорогой ходили воевать Норвегию в 1350 году, норвежцы этой же дорогой ходили к Новгороду)[51], чем идти Балтийским морем и океаном; очень вероятно также, что Магнус боялся быть пойманным на Балтийском море, особенно при проходе одного из проливов (Зунда и Бельтов); и 5) выше упомянуто, что некоторые шведские историки говорят о гибели Магнуса в море, и, по-видимому, этим опровергается предание, что «он погибал в озере», но, напротив, тут-то и есть поддержание предания.

Повторяю: чтоб писать историю народа, чтоб проверить его предания, не подкрепляемые фактами, необходимо войти в народ – и многое непонятное представится тогда в другом виде.

По-фински море называется Нев, Нево; Ладожское озеро звалось тогда Нево, то есть «море»[52].

Опровергать местные предания, поддерживаемые сказаниями историческими, внесенными в древние летописи, есть педантизм или (исчезающая, слава Богу) смешная покорность всем рассказам иностранцев. Шведам не хочется сознать гробницу их короля в Валааме, потому что вместе с нею они должны будут признать и завещание Магнуса, где он говорит: «А приказываю своим детям и своей братии, и всей земли Свейской: не наступайте на Русь, на крестном целовании, занеже нам не пособляется». И по описании всех поражений шведов заключает: «А кто наступит, на того Бог, и огнь, и вода, имже мене казнил – а все ми сотворил то Бог, к моему спасению».

И все войны шведов с россиянами, от времен Магнуса до наших времен, подтверждают предсказанное заклинание.

Но, вслед за опровержением шведов, и многие русские готовы без разыскания истины объявить ложью и Софийскую летопись, и сказание монастыря.

Допустив же сбыточность кораблекрушения Магнуса на Нево – ныне Ладожском озере, делается вероятным и все предание… Магнус, по вере своей в возможность замолить делом, угодным Богу, преступления всей жизни, по несчастьям, испытанным им, по убеждению во враждебности к нему католического духовенства за взятие церковных денег на войну за католицизм, по потере надежд на папу, по испытании измены в дружбе Вольдемара, короля датского, видя ужас злодейств в собственном семействе, Магнус мог действительно пожелать успокоения души в недрах религии, всегда чистой от поощрения фанатизма и презрительных злодейств[53]. Если бы я имел средства разыскать на месте предание Валаама, подробнее сверить его сказание со сказаниями Швеции, Норвегии, Дании, то предание монастыря, вероятно, обратилось бы в исторический факт. В народе финском также таятся сведения об этом событии… Лет двадцать назад приходили в Валаам финны из глубины Финляндии – служить панихиду на гробнице «короля Магнуса»; это до такой степени озадачило почтенного архимандрита, как он сам мне рассказывал, что он не иначе разрешил просьбу, как с условием служить общую панихиду обо всех погребенных на кладбище, и в хлопотах не озаботился даже узнать, откуда именно были пришельцы. Быв в 1857 году в Сердоболе, я нашел там умного дельного человека, ныне достаточного купца и владельца графитной ломки, Петра Петровича Ламберга, – он во время прихода финнов в Валаам жил в нем в звании послушника для изучения греческо-русской веры, веры предков своих; как финляндец, он говорил с теми финнами и запомнил, что они из прихода Юламандского – одного из самых отдаленных Валааму и из ближайших к Швеции.