Абдурахман Авторханов - Технология власти

Образование треугольника диктатуры, этого своего рода "троевластия" на вершине Кремля, есть расширение социальной базы режима, с одной стороны, и вынужденный, а потому и непрочный компромисс баланса властных сил, с другой. "Троевластие" беспрецедентно в истории коммунистической России и резко противопоказано былой монолитной природе режима. Оно и есть результат разрыхления монолита власти, разъедаемой внутренними противоречиями. Официальная догма, конечно, по-прежнему утверждает, что в СССР правит лишь одна партия, как ведущая и направляющая сила. Но на деле эта партия, после кратковременного торжества сначала над полицией (казнь Берия), потом над армией (свержение Жукова), вынуждена при Брежневе признать, что она теперь иначе не может управлять страной, как в союзе с теми же полицией и армией. Этот сговор трех сил происходил в глубоких джунглях Кремля, без драматических потрясений и внешних эффектов, а потому и остался вне поля наблюдения советологов, тем более, что полиция и армия разрешают идеологам партии кричать сколько угодно о своей ведущей роли, лишь бы она не нарушала баланс сил.

Пусть нас не обманывает выпячивание роли "генсека" — он не диктатор, а лояльный проводник компромиссного курса "треугольника", который искусственно делает его единоличным вождем с целью эффективного представительства своих интересов внутри и вне страны. Поэтому газета "Правда" в каждой передовой, члены Политбюро в каждой речи должны цитировать ими же сочиненные "глубокие высказывания" "генсека", человека, который ничего не решает, но через которого все решается. Поэтому не имеют никакого смысла беспочвенные гадания иностранцев, кто будет его преемником. Это имело значение, когда в Кремле действительно сидели диктаторы (Ленин, Сталин, Хрущев) или в самом Политбюро имелись выдающиеся личности. Сейчас фундаментальное значение имеет совершенно другая проблема — насколько длительным окажется "троевластие" и к какому углу треугольника диктатуры переместится, в конце концов, вся власть.

Попытаемся теперь подвергнуть анализу эту проблему в свете внутренних противоречий, которые существуют между самими властными группами. Прежде всего спросим себя, что объединяет и что разъединяет группы "треугольника"?

Несмотря на кажущуюся простоту, все же вопрос что и как объединяет властные силы в один союз — является достаточно сложным, особенно касательно одной из этих сил — армии. Не вдаваясь в подробное рассмотрение всей проблематики в целом, можно выставить ряд априорных истин: их объединяет система обрядовых догматов, идентичность интересов фракций одного господствующего класса, убежденность в глобальной миссии Октябрьской революции и решимость в деле ее осуществления, инстинкт самосохранения как против возможного взрыва изнутри, так и против воображаемого предупреждающего удара извне. Конечно, органическое единство здесь существует только между партией и полицией, ибо полиция партийная, а партия насквозь полицейская, единство же с ними армии — историческая условность. Армия в этом "треугольнике" вообще находится в довольно ложном положении — в марксистские догматы она верит лишь по долгу службы и только на службе, но вот в мировую историческую миссию России и русской армии она верит испокон веков ("Москва — третий Рим"). Однако в истории России никогда не было и едва ли будет другое такое правительство, которое безоговорочно поставило бы всю мощь страны, даже в ущерб ее национальным интересам, на службу такой глобальной миссии, как это делает коммунистическое руководство. Это импонирует Советской Армии, как это импонировало бы любой другой армии в мире. Сказанным, я ограничусь в отношении единства трех сил. Перейду к их противоречиям.

За 20 лет своего монопольного господства при Сталине полиция наносила партаппарату и офицерскому корпусу такие зияющие раны, которые редко заживают, но еще реже прощаются. Поэтому они и уничтожили физически всю чекистскую гвардию Сталина во главе с тремя министрами госбезопасности. В аппарат полиции были направлены десятки тысяч мобилизованных коммунистов, в том числе большая группа старших и высших чинов Советской Армии, а над самой полицией поставили коллективное руководство в виде Комитета госбезопасности (КГБ), в состав которого на каждом уровне входят представители партийного комитета. Операция эта проводилась от имени партии, но партаппарат мог провести ее, только опираясь на армию. Однако смена головки полиции не повлияла на бесперебойное функционирование самой машины полиции, основные кадры которой не только остались в полной неприкосновенности, но и оказались в состоянии завербовать со временем на свою службу и самих партийных контролеров. Более того. В последние годы началось и обратное движение в виде заметного роста инфильтрации чекистских кадров в руководящие партийные органы. Претендующий на право контролировать полицию партаппарат и борющаяся за полное восстановление своего исторического права на бесконтрольность политическая полиция, — таково первое противоречие между партией и полицией. Это противоречие не внешнее, а глубинное. Борьба здесь происходит, как выразился бы Сталин, "тихой сапой" и при помощи свойственных этим обоим учреждениям методов изощренных подвохов, провокаций и шантажа. Поскольку по этой части все преимущества на стороне КГБ, то партаппарат ведет здесь неравную борьбу. У КГБ есть и другое, более решающее преимущество в этой борьбе — если партаппарат, как учреждение, все еще находится вне полицейской компетенции КГБ, то сами партаппаратчики, как живые люди, были и остаются объектами его постоянных наблюдений. Ведь партаппаратчики — аскеты только на партсобраниях, а в жизни они, как и все, люди со своими человеческими слабостями, и вот как раз эти слабости чекисты систематически заносят в их досье, чтобы их шантажировать когда нужно, или убрать, когда они стали бесполезными. Теоретически нет ни одного партаппаратчика от райкома до ЦК, которого не могли бы дискредитировать кагебисты, тогда как первичные парторганизации в сети КГБ не имеют ни права административного контроля над учреждениями КГБ, ни права интересоваться их внутренними и внешними операциями.

Все-таки идеалом полиции был и остается ее сталинский статус, при котором партаппарату отводилась подчиненная роль исполнителя чекистских акций и идеологического рупора по их обоснованию. В период борьбы с "культом личности" полицию лишили не только этого исключительного положения, но еще был принят ряд законодательных актов, которые ограждали ее действия и возвращали полицию к ее собственной профессиональной функции: к охранению устоев режима. Однако с тех пор, как при ее участии был свергнут инициатор названных актов Хрущев, кагебисты открыто перешли в наступление для восстановления утраченных позиций. Это наступление они вели по двум линиям: 1) по линии реабилитации Сталина через своего человека в партаппарате — Суслова; 2) по линии массового преследования любого проявления свободомыслия среди интеллигенции, которая развенчание Сталина поняла как начало "весны либерализма".

Поскольку даже брежневский партаппарат в собственных же интересах не был склонен отменить хрущевские уголовно-процессуальные законы, ограничивающие права КГБ (запрещение физических пыток, расширение прав подследственных и защиты, ликвидация "Особого совещания", введение гласного судебного разбирательства и т. д.), то КГБ начал обходить эти законы, вербуя в свою сеть милицию, уголовный розыск, прокуратуру, суд. Через них-то кагебисты и узаконивают свои беззакония. Эти действия кагебистов вызвали беспрецедентные в истории СССР противодействия передовой интеллигенции: появились Демократическое движение, движение защиты прав человека, Эмнести интернэшонал, движение евреев за право на эмиграцию, движение крымских татар за право возвращения в Крым, самиздат, тамиздат, "Хроника текущих событий", возрождение религиозности и религиозного движения.

Не требуется особой проницательности в понимании психологии и взаимоотношений КГБ и КПСС, чтобы видеть, что во всем этом полиция винит партию с ее разоблачениями Сталина и НКВД, а партаппарат винит полицию за ее неумение предупреждать такие события. Все это приводит к обострению второго противоречия между полицией и партией по самому кардинальному вопросу: кто кем должен в полицейском государстве править — полиция партией или партия полицией! Если в Политбюро вообще есть деление людей на группы, то оно, вероятнее всего, в оценке роли и места партии и полиции во внутренней политике. Зато во внешней политике существует несомненная гармония между ними. Советская внешняя политика — функция и служанка ее внутренней политики. Материальное содержание нынешней внешней политики, ее приоритеты, ее методы тоже определяет не один партаппарат, а партаппарат вместе с военным и полицейским аппаратом. Советский дипломатический аппарат подбирается тоже не Министерством иностранных дел, а партаппаратных дел, а партаппаратом вместе с Министерством госбезопасности почти в равной пропорции из профессиональных дипломатов и профессиональных чекистов (отчет комиссии Рокфеллера говорит, что сегодняшнее соотношение между дипломатами и чекистами в советском дипломатическом аппарате в США 60:40 в пользу дипломатов). Но деление советских служащих за границей на дипломатов и чекистов — дело весьма условное. Безо всяких оговорок: каждый дипломат чекист, а каждый чекист — первоклассный дипломат. Сама пресловутая "разрядка" — продукция чекистского мозгового треста из КГБ, методами научно-организованной дезинформации и создания разветвлений сети так называемых "агентов влияния" из высокопоставленных лиц в западных парламентах, правительствах, прессе, университетах, корпорациях, партиях, профсоюзах, церквах. В этом и причина, почему во внутренней хозяйственной политике Кремля, где верховодит партаппарат — застой, провалы, коррупция, а во внешней политике, которой фактически руководит КГБ, — больше триумфов, чем поражений.