Сергей Мельгунов - Судьба императора Николая II после отречения

325

Петербургский «День» 3 декабря отмечал даже прокламацию, которая появилась на местных заводах по поводу предстоящей оккупации столицы и возведения на престол наследника Алексея с регентством одного из германских принцев.

См., напр., запись Бунина 9 февраля в дневнике «Окаянные дни» о настроениях в земской среде: «немцы, слава Богу, продвигаются».

Роль самого в. кн. Павла Ал. в этих попытках связаться с немцами пока не поддается учету. Эту роль отмечает вскользь, между прочим, М. Маргулиес в своем дневнике.

Немецкий штаб находился в Ковно.

Едва ли надо прибавлять, что досужей фантазией является утверждение английского журналиста Вильтона, что в Москве собрался съезд представителей всех партий, где официальный делегат Германии сделал предложение о восстановлении монархии.

На другой день в конспиративном письме, написанном по-русски «сестре Серафиме»: «…Такой кошмар, что немцы должны спасти всех и порядок наводить. Что может быть хуже и более унизительно, чем это? Принимаем подарок из одной руки, когда другой они все отнимают. Боже, спаси и помоги России! Один позор и ужас. Богу угодно это оскорбление России перенести: но вот это меня убивает, что именно немцы – не в боях (что понятно), а во время революции, спокойно продвинулись вперед и взяли Батум и т.д. Совершенно нашу горячо любимую родину общипали… Не могу мириться, т.е. не могу без страшной боли в сердце это вспоминать… Только бы не больше унижения от них, только бы они скорее ушли…»

Володарский в заседании петроградского комитета открыто заявил, что «на верхах что-то творится, о чем партии не говорят».

Левая социалистическая печать в Германии резко нападала на большевиков, заключивших мир не с немецким народом, а с немецкими империалистами.

Характерно, что реальные политики, в лице Ленина, Сталина, Свердлова, Сокольникова и Смилги, «воздержались» при голосовании пункта об ответе главковерху по вопросу об уничтожении, в случае отступления, военного материала, полезного для Германии.

Иоффе считал обязательным подписание мира в том случае, «если бы народ требовал от нас мира…» «Пока этого нет».

Этими шестью были: Урицкий, Иоффе, Ломов (Оппоков), Бухарин, Крестинский, Дзержинский; воздержалась Стасова.

Сам Троцкий, много раз заявлявший, что «русская революция не склонит голову перед германским империализмом» и пойдет только на «почетный мир», в заседании 18-го предлагал «затребовать формулировку немецких требований», считая, что «предложить переговоры – значит идти на отказ».

Посредничество Садуля началось еще накануне открытия переговоров о мире. Садуль имел беседу с Троцким 8 ноября, и последний развил ему свой план, по которому немцы должны были отклонить предложение о перемирии, «основанном на принципах русской революции», а большевики декретируют «священную» войну, но не на основе национальной обороны, а во имя интернациональной защиты социалистической революции. В действительности, как видно из заявления Троцкого в Ц. К. 11 января, он всегда считал «революционную войну» нереальным вопросом. «Докучал» Садуль и Ленину. Этот попросту втирал очки наивному капитану, состоявшему при французской военной миссии и не облекшемуся еще в коммунистическую тогу, и уверял его, что большевики заключат мир только при соблюдении демократических принципов, и что сторонники мира во что бы то ни стало составляют незначительное меньшинство в партии. Садуль, питавшийся иллюзиями, что большевики станут оборонцами и будут защищать свое отечество, соблазнял Ленина возможностью присылки из Франции квалифицированных специалистов для восстановления армии и парализования саботажа русских специалистов…

В заседании Ц. К. 11 января Ленин приводил доказательство того, что затягивание войны в интересах французских, английских и американских империалистов, предложение, сделанное в Ставке Крыленко американцами, уплачивать 100 рублей за каждого русского солдата, но Ленин умолчал, что и его «соблазнял» Садуль, и что он сам вел переговоры с представителем американской миссии Кр. Креста Робинсом о снабжении России военным материалом (между Лениным и Робинсом был в этом отношении заключен, как утверждал Покровский, соответствующий «договор»).

В архиве партии она не сохранилась, но напечатана, как мы видим, в воспоминаниях Нисселя.

Бухарин заявил о своем выходе из Ц. К.

Французы поспешили тотчас же принять все меры к сотрудничеству и подготовке разрушения железнодорожных путей, считая это полезным, если даже будет решен вопрос о мире.

По другому контексту протокола Ленин заявил, что идет на открытый разрыв, идет «в агитацию».

Луначарский впоследствии говорил, что Троцкий в дни Бреста «прокладывал свой путь прямолинейно».

Бывший перед тем съезд коммунистической партии 6 марта высказался за «похабный мир» 28 голосами против 12. Оппозиция на нем держалась «озлобленно и мрачно» (воспоминания Ильина-Женевского).

Эта партийная большевистская организация еще в декабре объявила «беспощадную войну с буржуазией всего мира».

В заседании комитета Володарский называл рассуждения в пользу подписания мира «обывательскими» рассуждениями людей, не понимающих смысла и значения «октябрьского переворота».

Ленин наедине говорил Троцкому: «…вчера еще крепко сидели в седле, а сегодня только лишь держимся за гриву».

«Положение было бы отчаянным, если бы мы разуверились в международной революции», – заявлял Зиновьев в петроградском совете при обсуждена политики Совета нар. комиссаров в вопросе о «принятии неслыханно тяжелого мира, навязанного нам под угрозой вооруженного напора на истерзанную Россию германских империалистов».

Документ этот был опубликован в полемическом ответе на книгу б. французского посла Палеолога, который в книге, озаглавленной «Вильгельм II и Николай», делал до известной степени немцев ответственными за гибель царской семьи.

Для Вильтона и Свердлов только немецкий агент.

Кроме того, автор предисловия к книге Соколова, кн. Орлов, определенно свидетельствует, что Соколов, пензенец по рождению и по месту службы, «после большевистского переворота» «переоделся крестьянином, ушел из Пензы и слился с мужичьей средой».

Мирбах до войны долгое время жил в Петербурге, состоя в германском посольстве.

Германский министр ин. д. в инструкции своему представителю на Украине гр. Мумму с ясностью определял: «главная цель нашей оккупации – обеспечение хлебом экспорта» – это «наше единственное условие в мирном договоре с Украиной».

По словам Деникина, категорическая вначале формула Добр. армии – «борьба с немецким нашествием» – постепенно была заменена боевым лозунгом: «никаких сношений с немцами».

Тайная организация, возглавлявшая спектр политических течений, создавших в 17 г. Московский совет общественных деятелей с расширением в сторону более крайнего консервативного сектора.

Лукомский вспоминает, как настойчиво в Киеве ему доказывал этот тезис политик и как он, генерал, утверждал противоположное.

Реально политика вынужденного сепаратизма, естественно, могла быть здоровым началом в целях государственного единства лишь в том случае, если областные правительства не превращались в «немецкие куклы», т.е. не следовали на практике за «планом» расчленения России, который в теории преследовала официальная германская политика. Характерно, что этот образный термин «немецкие куклы» употребил в официальном донесении не кто иной, как представитель австрийского военного командования на Украине.

Милюков весьма искусственно пытается объяснить продвижение немцев вглубь Украины, ее оккупацию страхом перед возрождением «восточного фронта» – объяснение это противоречит всем официальным свидетельствам самих немцев (см. воспоминания Людендорфа).

Отсюда видно, с какой осторожностью надлежит относиться к показаниям современников – с. р. Евгения Ратнер на московском процессе категорически заявляла, что все кадеты с Милюковым во главе из антантофилов превратились в германофилов.