Ольга Гурьян - Ивашка бежит за конём

Глава двадцать третья

ВОЕННАЯ ХИТРОСТЬ

Прокоповы слова показались Ивашке очень обидны. "Не моего ума дело! Да что я, всех, что ли, глупей? Меня Аннушка всегда очень хвалила, что я хорошо выдумываю. И тётка Любаша тоже хвалила. И Ярмошка слушал. Неужто я сам, без дяденьки Прокопа, военную хитрость не выдумаю, Аннушку не добуду? Сколько я за неё всего натерпелся. И за конём бежал, и в плену был, и Данилу Богатого обувал-разувал, а за Кобякичевой козой по камням карабкался. Больше терпел, меньше осталось!" Вот он стал выдумывать хитрость, а ничего в голову не идёт. От этого он ещё больше огорчился, домой повеся голову пришёл, смирнёхонько забрался с ногами на стол, вдевает нитку в иглу. А у самого глаза мокрые, он сквозь этот туман и ушко не разглядит, мимо тычет. "Эх, туговат я думать! Мешковат я. И вправду без добрых, без злых людей мне бы сюда вовек не добраться. А теперь здесь я, а на столе сижу. Сижу я на столе, и Аннушка близко, а мне её не добыть". Вот день проходит, и другой, и третий. Ивашка сидит, поджав ноги, шьёт и порет, порет и шьёт. Уж господин Гензерих его прилежанию удивляется, стал ласков, обещает научить, как петли промётывать - о, это хитрое искусство, не каждому дано. Каждый полдень и ещё раз ввечеру смотрит Ивашка в окно, не пришёл ли Прокоп. А Прокопа нету. Вон человек прошёл, а за ним лохматая собака бежит, прихрамывает. Не Прокоп ли с Махмуткой? Нет, чужие, и у собаки два уха целы торчат. Ещё погожу, до десяти посчитаю, может, придёт. Семь, восемь, де-вять, де-де-десять! Нет, не придёт, приходится до завтрего ждать. А на четвёртое утро, ещё до полдня далеко, глянул Ивашка в окно - а там стоит Прокоп и Махмутка с ним. Увидал их Ивашка, так обрадовался. Со стола скатился кувырком, платье недошитое бросил на пол - и фьють, нет его! - Вас ист дас? Что такое? - кричит господин Гензерих, поскорей свою работу сложил, побежал за Ивашкой. Он выскочил в дверь, видит - вдали Ивашка с чужим человеком, с собакой куда-то поспешно уходит. И так ему стало любопытно, куда же это они идут, по какому делу спешат, что решил он их выследить, за ними пошёл. Ох, нехорошо это быть любопытным! От этого большие неприятности случаются. Ивашка руку Прокопу в руку сунул, спрашивает: - Ты придумал? - Блестящий план, - говорит Прокоп. - Сам Александр Македонский лучше не сумел бы выдумать. Передовой отряд, мои друзья-приятели, идёт на приступ крепости. К месту боя стягиваются вспомогательные войска. Вперёд, всех победишь! - А Ярмошка знает? - Твой друг Ярмошка оповещён. К сожалению, ему не удалось проникнуть в мастерскую - предупредить Аннушку. Но это пустяк и не помешает выполнению плана. Больше Прокоп ничего не желал говорить, был занят своими мыслями. Ивашка смотрит снизу ему в лицо, восхищается, такое это лицо геройское - глаза у Прокопа горят, шрам кровью налился, ноздри, как у копя, раздуваются, пламенем пышут. Вот они пришли во Влахерну, мимо Лаврентьева госпиталя, сворачивают в тихий переулок. По одну сторону - высокая стена, а в ней ворота. У ворот сидит привратник и злая собака зубы скалит. По другую - два-три домишка, в окно какой-то человек лениво смотрит. Тут они остановились, Прокоп пробормотал: - Трубы нет! - сунул два пальца в рот и пронзительно свистнул. И, откуда ни возьмись, в переулке по одному, по двое стали появляться Прокоповы приятели. Одни будто моряки, а немного и на разбойников смахивают. Другие, похоже, вроде мастеровые, рабочего фартука не сняли, у одного в руке молоток, у другого - сапожная колодка. Ещё трое пришли гуляки, молодые господа, богато одеты. Собралось их человек двадцать, немного поболе. Они между собой пересмеиваются, друг друга подталкивают. Один выковырнул булыжник из мостовой, на руке его взвешивает, рукав засучил, швырнул булыжник в стену. За ним и другие стали камни выворачивать и кидать в стену. Сами хохочут, грозными голосами кричат: "Долой!", "Громи их!" Сперва будто лениво кричали, а там разошлись, орут что есть силы. Тут человек, который в окошко глядел, не выдержал. Выскочил в окно с тяжёлой табуреткой в руках, стал ею в ворота колотить. А за ним и другие к воротам кинулись. Привратник ужас как перепугался, шмыгнул в ворота, изнутри заперся. Так торопился, своей злой собаке хвост прищемил. А уж переулок полным-полон людей, толпа человек сто. Это, кто улицей проходил и шум услышал, сбежались посмотреть, что тут такое за происшествие. А как увидели, что ворота ломают, они не стали расспрашивать, а тоже бросились помогать. Ворота тяжёлые, из крепких досок шиты, окованы железом, не поддаются. А толпа нажимает, кто чем в те ворота бьют, и грохот стоит такой, будто земля рушится. А за стеной слыхать женский визг, пронзительный, оглохнуть можно. Прокоп толкает Ивашку, кричит: - Отойди в сторонку, задавят! Но Ивашкой овладел воинский дух. Он рот раскрыл, вопит, у самого звенит в ушах, лезет в самую гущу. Вдруг ворота поддались, доски треснули, запоры рухнули, створы распахнулись, и вся толпа хлынула внутрь. Они бы все от толчка попадали, да больно тесно, некуда падать. Ивашку с толпой внутрь двора внесло. Его ноги едва касаются земли, будто волной его вперёд выбросило. "И впрямь задавят", - думает Ивашка, хочет выбраться, да где там! Двор невелик, а всё же посвободней, чем в воротах. Здесь уж стало можно меж чужих локтей протиснуться. Рубаху на Ивашке изодрали, лицо ссаднили, а всё же удалось ему пробраться в сторону. Стоит, тяжело дышит. По одну сторону двора склад, по другую - длинное низкое здание: не иначе, это мастерская и есть. Толпа к складу кинулась, стала двери ломать. А Ивашка подбежал к мастерской, толкнул дверь, она не заперта.

Он внутрь заходит, а там рядами станки и на них многоцветные ткани, а людей не видать. Все со страху разбежались. Аннушка-то не предупреждённая. Неужто и она сбежала? Где её теперь искать? - Аннушка, где ты? - кричит Ивашка. А не все разбежались, иные не успели, за станками попрятались. Выглядывают из-за станков блестящие глаза. А как увидали Ивашку, что он мальчишка ещё, не страшный, осмелели, стали девушки понемногу показываться. И вдруг рядом с Ивашкой Ярмошка. Кричит: - А скорее, такой-сякой! Чего копаешься? Уж за городской стражей послали! - Аннушка! - кричит Ивашка. А она вот она - Аннушка. Она в корзину с шпульками схоронилась, сразу не сумела вылезти. Она кидается к Ивашке, да Ярмошка им долго здороваться не дал, схватил за руки, они поскорей выбежали вон. Во дворе столпотворение. Склад грабят. Краем глаза увидел Ивашка господина Гензериха. Он одну штуку шёлка зажал под мышкой, вторую у другого человека из рук выдирает, орёт что-то по-своему. Ивашка с Ярмошкой, с Аннушкой жмутся к стене мастерской, обходят толпу, к воротам пробираются. А к ним подбегает Прокоп, впереди себя их гонит, скорей, скорей. Они в переулок выбрались, бегом-бегом его пробежали, а уж вдали слыхать бряцанье оружия, тяжёлый топот, городская стража приближается. Тут уж они успели свернуть в другой переулок, пошли тихо, будто по своему делу идут, никакие чужие дела их не касаются. Они-то уходят, а уже городская стража нагрянула во двор мастерской. Из Прокоповых приятелей никого не застали, они все вовремя скрылись. Стража стала хватать тех, кто увлёкся грабежом и не успел убежать. Первым схватили господина Гензериха. У него в руках две штуки шёлка - с поличным поймали. Связали его верёвкой, потащили в тюрьму. А уж остался ли он там или удалось ему выбраться - это нам всё едино. Нам до него больше дела нет.

Глава двадцать четвёртая

МОЛОДЕЦ, ИВАШКА!

Вчетвером они спустились к набережной, и отсюда лодочник перевёз их через Золотой Рог, в предместье Сикэ. Этот берег высокий и холмистый, и белые домики Сикэ карабкаются по нему, будто козочки. Но беглецы не стали взбираться вверх, а пошли берегом, пока последний домик остался далеко позади. И тут Прокоп привёл их в маленькую бухту. С берега её закрывали густые деревья и кусты, с моря заслонял высокий круглый камень. Кто не знал бы, что здесь эта бухточка есть, хоть сто лет бы искал, не нашёл бы её. - Ложитесь, отдыхайте, - сказал Прокоп. - Мы здесь пробудем до вечера. А как стемнеет, приедет за нами чёлн, отвезёт вас на морскую крутобокую ладью, а та уж вас доставит до места. Да вы не опасайтесь. Люди на той ладье мне друзья и приятели, и им хорошо заплачено, чтобы вас довезти в сохранности. - А кто же им заплатил? - спрашивает Ярмошка. - Твой хозяин, Аннушка. Тут они все рассмеялись, и Ярмошка сказал: - Да он, такой-сякой, скорей лопнет, а ни с одной монеткой, пока жив, не расстанется. - А плачено не деньгами, а драгоценным шёлком, - ответил Прокоп. - И хозяина не спрашивали, а сами со склада унесли, что понравилось. У этих людей такое уж ремесло. Пошлины с купцов что император, что ваши князья берут непомерно велики. С одного Царьграда боле двадцати тысяч золотых монет в день. Уж правда ли, ложь ли, а так говорят. И оттого товары дороги. А эти мои приятели пошлины не хотят платить, товар возят тайком, потайно его доверенным людям сбывают задёшево. И обмануть меня они не посмеют, потому что вся их жизнь на доверии держится. Сегодня я их на склад навёл, а случись с вами что, я на их след наведу чиновников, сбирающих пошлины, отомщу за вас, и тут им казни не миновать. И поэтому ничего не бойтесь, ложитесь, поспите до вечера. И сам выбрал тенистое местечко, лёг и тотчас захрапел. Аннушка сидит вся бледная от пережитого страха и нечаянной радости. А Ивашка ей говорит: - Ещё недолго потерпи. Месяца не пройдёт, будем дома. У Аннушки на глазах слезы, она горестно вопрошает: - А где у нас дом? И нету его! Наше село Малое разрушили, пожгли. От нашего дома, верно, одна печная труба осталась и та, поди, завалилась. - Нас другой дом ждёт, получше, - отвечает Ивашка. - В богатом селе, в Лодейницах, дяденька Мудрила с тёткой Любашей нас к себе в дети принимают, будут нам наместо родных батюшки с матушкой. Тут Ярмошка закручинился: - Хорошо вам у Мудрилы жить будет! А меня мой дядька, такой-сякой, с ремнём в руках дожидается. Не успеем свидеться, отлупит меня. И оттого я не очень тороплюсь домой ворочаться. - Ты не печалься, - говорит Ивашка. - Ты у твоего дядьки лишний рот, он тебя охотно отдаст. А мы Мудрилу попросим, он тебя возьмёт в ученики, будешь с нами жить. На том и порешили. Все успокоились, полегли на травку в тени и задремали. Вот настал вечер, небо потемнело, прохладный ветерок подул, разбудил их. Вода в Золотом Роге тихо плещет. А то не вода, то вёсла неслышно гребут. Пристаёт к берегу чёлн. Настало время прощаться. - Прощай, Прокоп-Всех-Победишь! - говорит Аннушка и низко ему кланяется. Спасибо тебе, что спас меня, из злой неволи выручил. Такой ты добрый! - Не я один тебя выручал, - отвечает Прокоп. - И добрые люди, и злые, каждый по-своему помогли. А спас тебя Ивашка, что он тогда по твоему следу за конём побежал, трудностей не убоялся, всякие бедствия претерпел, а духом не пал, волей не ослабел, довёл дело до благополучного конца. Молодец, Ивашка! - Он у меня молодец! - говорит Аннушка. - Молодец, такой-сякой! - вторит Ярмошка. Тут они ещё раз простились с Прокопом, сели в чёлн и поплыли домой. За морями, за горами, за широкими реками ладейник Мудрила с женой Любашей своих желанных деток ждали - дождались.