Александр Широкорад - Битва за Украину. От Переяславской рады до наших дней

Между тем, по признанию писательницы, эти законы как раз и нарушаются. “Пускай наши периодические издания имеют немного читателей, но эти читатели, – сколько уж их есть, – могут привыкать к ежедневно употребляемым литературным словам – и при этом одинаково могут привыкнуть как к хорошим словам, так и к плохим, то есть плохо созданным, или не соответственно употребленным… Наш газетный язык полон неологизмов, но не в том еще дело, что это новые слова, а в том, что они плохие, плохо созданные. Язык получается неряшливым, сухим, полным чужих, или неудачных, даже непонятных слов”.

“Крестовому походу” явно грозило фиаско, “крестоносцы” теряли веру в своих предводителей. “Приверженцы проф. Грушевского и введения галицкого языка у нас очень враждебны ко мне, – отмечал И. С. Нечуй-Левицкий, – хотя их становится все меньше, потому что публика совсем не покупает галицких книжек, и проф. Грушевский лишь теперь убедился, что его план подогнать язык даже у наших классиков под страшный язык своей “Iсторії України-Руси” потерпели полный крах. Его истории почти никто не читает”… М. С. Грушевский вынужден был оправдываться, заявлять, что хотя язык, который он пытается насадить на Украине, действительно многим непонятен, “много в нем такого, что было применено или составлено на скорую руку и ждет, чтобы заменили его оборотом лучшим”, но игнорировать этот “созданный тяжкими трудами” язык, “отбросить его, спуститься вновь на дно и пробовать, независимо от этого “галицкого” языка, создавать новый культурный язык из народных украинских говоров приднепровских или левобережных, как некоторые хотят теперь, – это был бы поступок страшно вредный, ошибочный, опасный для всего нашего национального развития”»[54].

Некий литератор Модест Левицкий предложил начать тотальную войну за очищение украинского языка от «москализмов», но тут же признавался, что слова, с которыми нужно бороться, – не совсем «москализмы», так как широко распространены в украинском народе, особенно на Левобережной Украине, но тем энергичнее, по его мнению, нужно очищаться от них. Далее следовал перечень примеров таких широко употребляемых народом, но «неправильных» с точки зрения «национальной сознательности», «полумосковских» слов: «город» (Левицкий рекомендовал употреблять тут «правильное» слово – «місто»), «год» (по Левицкому, нужно: «рік»), «хозяйка» («господиня»), «спасли» («врятували»), «колодязь» («криниця»), «погибло» («згинуло»), «льод» («крига»), «можно» («можна»), «приятний» («приємний»), «клад» («скарб»), «бочонок» («барильце»), «грахвин», то есть «графин» («сам не знаю какое, но должно быть наше древнее слово»[55]), «зділай милость» («литературный “москализм”, вместо нашего “будь ласка”, постоянно, к сожалению, встречается у такого знатока языка, как Карпенко-Карий»[56]).

«Наконец, это придуманное, взятое у русских слово еврей. Оно не наше, оно – “москализм”, а заведено оно в наш язык только для того, чтоб не гневались на нас жиды, которые не умеют отличить наше обычное, необидное слово “жид” от русского черносотенного ругательства. Я протестую против такого калечения нашего языка только из-за того, что другие люди не понимают его хорошо… Если уж некоторые наши писатели так очень боятся, чтобы жиды на них не гневались и из-за непонимания не записали бы их в черносотенцы и для этого непременно хотят выбросить из употребления наше древнее слово “жид” и поставить вместо него “еврей”, то пусть бы уже они писали его “яврей” – все-таки оно более украинизировано»[57] (то есть пишите как угодно, только не так, как в русском языке).

Модест Филиппович всячески бранил «москализмы», бранил и «этих оборотней крестьян, которые стыдятся своего собственного языка и пытаются говорить по-русски»[58].

Как видим, несмотря на то, что все ограничения по использованию украинской мовы были в 1905 г. отменены царизмом, все население Малороссии по-прежнему отторгало чужой, искусственный украинский язык. Город говорил на русском с вкраплениями малороссийских или старославянских слов, а деревня – на нескольких диалектах (суржиках), куда более близких к великорусскому, чем к галицийскому диалекту украинского языка.

Император Николай II заявил: «Нет украинского языка, а есть только говор неграмотных малороссийских мужиков». Тем не менее если бы самостийники были честными людьми, то они бы в Киеве соорудили два памятника основателям «украинской державы» – Николаю II и Лазарю Кагановичу. О Лазаре Моисеевиче речь впереди, а Николай II своим бездарным руководством испортил все, что мог, настроил против себя образованную часть общества России и дал отличный козырь националистам всех мастей от финнов до украинцев.

Вот, к примеру, основная проблема империи – аграрный вопрос. Своевременная передача помещичьей земли крестьянам автоматически консолидировала бы страну от Москвы до самых до украин. Резко повысилась бы боевая мощь русской армии (крестьянской на 90 %). Мужик, как и французский крестьянин конца XVIII в., знал бы, что он воюет за свою землю. Можно было бы найти «маленького капрала» впереди «больших батальонов». Им мог стать тот же генерал Маниковский или Слащев (еще не Крымский).

Вместо этого царь посылал в Прибалтику и Малороссию карательные отряды, которые расстреливали эстонцев, латышей и украинцев, защищая поместья немецких и польских помещиков. А те же немцы и поляки использовали расстрелы как весьма убедительные аргументы пропаганды сепаратизма и русофобии.

В XIX в. в Галиции австро-венгерские власти проводили политику запретов и дискриминации коренного населения, называвшего себя русинами, при одновременной всемерной поддержке и финансовой подпитке «украинствующих».

Немцы, поляки и «украинствующие интеллигенты» фактически разделили этнически единое население Галиции на русских и украинцев. В результате многие историка конца XIX – начала ХХ в. писали, что украинец – это не национальность, а партийность.

Воспитание ненависти к другой национальности, а в данном случае просто к инакомыслящим рано или поздно приведет к большому кровопролитию.

В 1912 г. на Балканах началась кровопролитная война между славянскими государствами и Турцией. Война еще более обострила русско-австрийское противостояние. И тут «украинствующие» потребовали у австрийского правительства физической расправы над русинами.

«Депутат австрийского рейхстага Смаль-Стоцкий на заседании делегаций от 15 октября 1912 года в своей речи заявил от имени “украинского” парламентского клуба и “всего украинского народа”, что после того, как все надежды “украинского народа” соединены с блеском Габсбурской династии, этой единственно законной наследницы короны Романовичей, – серьезной угрозой и препятствием на пути к этому блеску, кроме России, является тоже “москвофильство” среди карпато-русского народа. “Это движение, – сказал он, – является армией России на границах Австро-Венгрии, армией уже мобилизованной…”

В том же смысле высказались от имени “всего украинского народа” с парламентской трибуны и депутаты Василько, Олесницкий, Окуневский, Кость Левицкий и целый ряд других… Достаточно сказать, что в ответ на речь Смаль-Стоцкого в делегациях министр Ауфенберг ответил, что “те, кто обязан, силою прекратят русское движение в Галичине”.

Подобные заявления приходилось тоже очень часто читать и на столбцах галицкой “украинской” печати. Так, например, в июле 1912 года газета “Дiло” заявила, что “когда Восточная Галичина станет “украинской”, сознательной и сильной, то опасность на восточной границе совершенно исчезнет для Австрии”. Поэтому ясно, что Австрии следует поддержать “украинство” в Галичине, так как, дескать, все то, что в карпато-русском народе не носит знамени “украинского”, является для нее (Австрии) весьма опасным. “К уразумению этого, – читаем дальше в той же статье «Дiла», – приходят уже высшие политические круги Австрии”… А там, после такого удачного дебюта, дальше все дело пошло еще лучше и чище. Как бы в глубокомысленное развитие и разъяснение декларации доносчиков на заседании делегаций от 15 октября это же “Дiло” в номере от 19 ноября 1912 года писало буквально следующее: “Москвофилы ведут изменническую работу, подстрекая темное население к измене Австрии в решительный момент и к принятию русского врага с хлебом и солью в руках. Всех, кто только учит народ поступать так, следует немедленно арестовывать на месте и предавать в руки жандармов…”»[59]

Не отставали и поляки. «Красноречивым выразителем взглядов этой части галицко-польского общества и польской администрации в крае был злопамятный наместник Галичины М. Бобжинский, заявлявший, между прочим, в 1911 году в галицком сейме, что “я борюсь против русофильства потому, что оно является опасным для государства, но борюсь с ним и как поляк, верный польской исторической традиции”»[60].