Нина Рабкина - Отчизны внемлем призыванье...

В 1856 году оставались в живых 42 бывших декабриста. Из них 19 были поселенцы Сибири, 7 находились там же на жительстве, 6 — служащих в Сибири, 7 возвратились с Кавказа из действующей армии. Остальные были «прощены» раньше. Половина декабристов (21 человек) на грани 50–60-х годов печаталась в русских газетах и журналах. А. Н. Муравьев, П. Н. Свистунов, А. Е. Розен, М. А. Назимов, Е. П. Оболенский служили по крестьянскому делу. Барон Розен, князь Оболенский и Назимов были мировыми посредниками. Розен устроил школу и крестьянский банк. Тот же Розен писал: «Во мне таится сила и стремление 120 товарищей, которые желали содействовать к освобождению крестьян, но были сосланы после 14 декабря и не дожили»[4].

Среди неопубликованной переписки декабристов мы находим утверждение Оболенского: «Вопрос крестьянский останется на первом плане — когда он решится, тогда и остальные вопросы найдут свое место»[5].

«Пугачев собрал до 80 тысяч человек, — отзывается из Твери Матвей Иванович Муравьев-Апостол в частном письме, побывавшем, однако, в руках его многочисленных почитателей, — не потому, что он имел нелепость называть себя каким-то Петром, а, вероятно, потому, что поднял тот же крестьянский вопрос»[6].

Крестьянский вопрос — гвоздь экономической и социально-политической жизни России, самое радикальное разрешение его — залог дальнейшего общественного развития, единогласно утверждают бывшие декабристы в 50–60-е годы прошлого века.

Оболенский, наиболее умеренный из стариков, и тот горячо ратует за больший земельный надел крестьянину, выходящему из крепостной неволи, за обеспечение выкупной операции. Он спорит с «прогрессистом-консерватором» Яковом Ростовцевым, в руки которого царем было отдано на откуп крестьянское дело, против института принуждения бывших крепостных, который ему видится во введении должностей уездных начальников. В 1859 году, за пять лет до судебной реформы, Оболенский пишет о мировом суде. Наконец, когда Ростовцев просит некогда оклеветанного им «друга» выразить Герцену письменное осуждение по поводу нападок последнего на «прогрессиста-консерватора», Оболенский отвечает: «…пусть пишет и он. Наши общественные язвы глубоки, пусть раскрывают их, оне скорее залечатся»[7].

Резкой критике было подвергнуто крепостное право в записках декабристов Сергея Григорьевича Волконского «О великом вопросе освобождения крестьян» и Николая Васильевича Басаргина «Некоторые рассуждения о крепостном состоянии».

Итак, не равнодушными и даже не пристрастными созерцателями общественной борьбы выступают вернувшиеся из сибирских снегов декабристы. Они, как видим, зачастую оказываются на передовой линии сражающихся за будущее России.

Критерием оценки политических позиций героев 1825 года могло являться также их отношение к «Колоколу» Герцена.

Большой политический резонанс имела литературная деятельность Николая Ивановича Тургенева — эрудита, теоретика, писателя, некогда воспетого Пушкиным в десятой главе «Евгения Онегина». Именно Николаю Тургеневу посвящены пушкинские строки, приведенные в качестве эпиграфа к данному разделу:

Старик Тургенев 30 марта 1861 года обратился с письмом к Александру Ивановичу Герцену и Николаю Платоновичу Огареву, и письмо это словно знаменует передачу эстафеты революционных борцов: «Хотя я и чувствую, что не имею довольно сил для действия на старом поприще, я не мог однако же не сказать Вам сих немногих слов о дальнейших подробностях освобождения. Вам предстоит славная обязанность дальнейшего труда, дальнейшей борьбы. Когда-нибудь народ русский узнает и Ваши подвиги, и Ваше горячее усердие к его благу, и благословит Вас признательным воспоминанием»[8].

С бесцензурной демократической печатью Герцена — Огарева были связаны декабристы Михаил Бестужев, Владимир Раевский, Матвей Муравьев-Апостол, Владимир Штейнгель, Николай Цебриков, Иван Якушкин, Иван Пущин, Александр Поджио.

Последний гостил в Лондоне у Герцена, очень подружился с ним, вспоминал о лондонском изгнаннике в своих мемуарах и в них же без обиняков называл себя сторонником крестьянской революции.

Мы упомянули о связи Пущина с герценовскими изданиями. Эти утверждения о «первом, бесценном» друге Пушкина можно подкрепить документом. 14 марта 1858 года из Москвы в Марьино пишет Пущину сын его соузника Якушкина — Вячеслав: «Герцена ничего нет под рукою. Что из его сочинений появляется в последнее время, то появляется так мимолетно, что не только списать, но даже и прочесть порядком некогда было. Взамен сочинений, посылаю Вам его изображение, снятое с год тому, и, как говорят, поразительно схожее»[9].

Подробность за подробностью, факт за фактом, документ за документом создают цельную картину жизни, деятельности декабристов-шестидесятников, способствуют пониманию их мировоззрения.

Но поиски ведут нас еще дальше.

Н. И. Тургенев. С портрета неизвестного художника.

И. Д. Якушкин. 1816 г. С портрета Н. Уткина.

Е. И. Якушкин. Литографированный портрет начала 1860 гг.

Иван Пущин — скромный, милый человек, отличавшийся исключительной добротой, мужеством и лишенный каких-либо претензий на собственную исключительность, до конца своих дней оставался убежденным и яростным противником крепостного права. В письме к М. И. Муравьеву-Апостолу от 16 марта 1858 года, хранящемся в Центральном Государственном архиве Октябрьской революции, он с искренним негодованием восклицал: «Уже самое преступление не развязать этого узла!.. Тогда (имеются в виду 20-е годы. — Н. Р.) шептались об этом, как же не радоваться, что теперь об этом говорят, пишут, вразумляют, убеждают, ищут исходной точки. Как жаль, что я Вам не могу теперь послать речь Александра Николаевича (Муравьева. — Н. Р.) при открытии комитета в Нижнем. Я ее послал жене, когда привезет, непременно сообщу. Писано с теплотой. Может быть, впрочем, Вы и читали»[10]. «Я читаю все, что пишут и печатают об этом вопросе»[11],— заверял там же декабрист.

Пущин становился тверд, неумолим, когда дело касалось официальной лжи о декабристах, гражданской фальши. Барон М. А. Корф, автор верноподданнической угодливой книги «Восшествие на престол императора Николая I», однокашник Пушкина и Пущина по лицею, называя себя старым приятелем «заговорщика», послал ему свою книгу с дарственным автографом. Пущин сообщает об этом тому же Муравьеву-Апостолу в письме от 23 августа 1857 года: «Корфова книга Вам не понравится — я с отвращением прочитал ее, хоть он меня уверял, что буду доволен. Значит он очень дурного мнения обо мне… Убийственная раболепная лесть убивает с первой же страницы предисловия — истинно мне жаль моего барона»[12].

Гавриил Степанович Батеньков — феномен в декабристском движении, «мещанин во дворянстве», исповедовавший в 50–60-е годы революционное просветительство, интересовал Николая Гавриловича Чернышевского. В отношении декабриста и вождя разночинной интеллигенции к фактам общественной и государственной жизни наблюдаются иногда прямые совпадения.

Корреспондент Герцена — декабрист В. И. Штейнгель — был близко знаком и дружен с революционером-разночинцем Н. А. Серно-Соловьевичем и называл юношу своим «внуком по духу». Штепнгель познакомил с Серно Батенькова. «Прошу тебя, мой друг-брат, — пишет он Батенькову в Калугу, — принять доставителя сих строк, как бы ты принял меня самого, даже с тою же доверенностью к его благородным чувствам. Это воспитанник Лицея под руководством моего сына: и стало быть, внук мой по духу»[13]. Интересно, что молодой Соловьевич вызвал сердечную приязнь не только Штейнгеля и Батенькова. Он был рекомендован Ростовцеву — председателю редакционных комиссий, занимавшихся подготовкой освобождения крестьян, Оболенским. «С рекомендованным тобою мне Серно-Соловьевичем я познакомился; он у меня был и мы с ним побеседовали; я нашел в нем образованного и приятного человека»[14],— писал 23 сентября 1859 года декабристу довольно сдержанно «юный Иаков», как едко называл службиста Ростовцева Герцен.

Практическая деятельность декабристов не исчерпывалась заседаниями в губернских присутствиях, корреспонденциями, личными знакомствами. Они писали мемуары, выступали с оригинальными предложениями и оценкой реформ, участвовали в общественных обсуждениях наболевших социальных, политических, культурных вопросов. Так, например, в Калуге на общественные обсуждения крестьянского вопроса приглашались вместе с местными передовыми деятелями декабристы Е. П. Оболенский, Г. С. Батеньков, П. Н. Свистунов, С. Н. Кашкин, его сын петрашевец Н. С. Кашкин, а затем участие в этих домашних собраниях приняли соратник Чернышевского — Серно-Соловьевич и известный поэт, один из авторов «Козьмы Пруткова» А. М. Жемчужников.