Валерий Ярхо - Иноземцы на русской службе. Военные, дипломаты, архитекторы, лекари, актеры, авантюристы…

Когда пришла пора задуматься об устройстве судьбы принцессы, забот у кардинала прибавилось — несмотря на высокое происхождение и статус воспитанницы папы, Зоя Палеолог не считалась «выгодной партией». Попытка вьщать ее за кипрского короля Якова II не увенчалась успехом — король не заинтересовался этим предложением. Совсем уже было дело решилось, когда с подачи кардинала византийские принцы сговорились о браке сестры с богатым и знатным итальянским князем Параччиолой, но по какой-то причине и этот сговор распался.

Меж тем время шло, Зое уже исполнилось 24 года — в те времена, когда замуж шли между четырнадцатью и семнадцатью, такие «перестарки» обычно принимали монашеский постриг. Но тут пришло известие о вдовстве московского великого князя, да вдобавок обнаружилась некоторая связь с его двором через московскую диаспору итальянцев.

Не теряя времени, кардинал отправил в Москву своего слугу Георгия, чтобы начать новое сватовство, третье уже по счету. Саму Зою не очень и спрашивали о ее желаниях — она была во всем послушна Висссариону, а тот сказал, что так будет лучше для всех. Из Рима великий князь Иван виделся надежным и сильным союзником в борьбе с турками, а кроме того, там лелеяли надежду склонить его к принятию унии. О том, какое значение придавали этому возможному брачному союзу в Ватикане, говорит факт отнесения на счет папы всех издержек Георгия и родственников Джана Батисты делла Вольпе в их путешествии до Москвы.

Приманка была, что и говорить, весьма соблазнительна: женитьба московского князя на чистокровной византийской принцессе превращала его в родственника византийских императоров, а рожденные ими дети становились продолжателями династии константинопольских правителей. Предложение кардинала Виссариона было принято вполне благожелательно, и едва об этом стало известно в Риме, как немедленно последовало продолжение: в феврале 1469 года в Москву прибыло посольство придворного принцессы Зои — знатного грека Юрия Траханиота, которого сопровождал племянник Ивана Фрязина, синьор Антонио Джисларди. Они вели уже официальные переговоры о заключении брака, и дело не обошлось без изрядной доли лукавства — скрыв от князя то, что Зоя-Зинаида воспитывалась как католичка, Юрий Траханиот передал великому князю грамоту от кардинала Виссариона, в которой она именовалась Софьей, исконной православной христианкой из византийского императорского дома. Не афишируя две неудачные попытки устройства брака принцессы, Виссарион писал, что ее руки просил король французов и герцог Миланский, но византийская патрицианка, не желая перехода в «латинство», намерена идти только за православного. Не подозревая об истинном положении вещей, в пользу брачного союза с племянницей византийского императора высказались призванный великим князем в советники московский митрополит Филипп и одобрившая невесту матушка Ивана Васильевича, вдовствующая великая княгиня Мария Ярославовна. Не нашлось противников женитьбы князя на греческой принцессе ни среди «старшой дружины», ни среди бояр. Посему решено было «делу быть», и уже в марте того же 1469 года послы Виссариона отправились в обратный путь. Вместе с ними ехал и Джан Батиста делла Вольпе, он же великокняжеский «монетчик» Иван Фрязин, которому поручили «посольскую должность править», ведя в Риме переговоры о сватовстве.

Во время визита на историческую родину синьор Джан Батиста во всем блеске проявил талант незаурядного интригана. Он выдавал себя за знатного княжеского вельможу, принимая дары и почести, и щедро сулил покровительство всякому, кто пожелает вести дела с московским двором.

Сменивший умершего Пия II римский папа Павел II был уроженцем Венеции, а потому очень близко к сердцу принимал усиливавшиеся притязания турецких султанов, грозивших интересам его родины. Ловкач делла Вольпе быстро подобрал ключики к его сердцу: при папском дворе он назвался католиком, скрыв то, что в Москве переменил веру, много говорил о возможности принятии унии московским князем и его участия в военных делах против турок. Результатом подобных усилий Ивана Фрязина стало приглашение в Рим московского посольства для сватовства.

На возвратном пути синьор Джан Батиста заехал в Венецию, где был встречен с большим почетом, и посулил сенату республики провести в Золотую Орду дипломатического агента, который должен был договориться с ханом о выставлении против турок войска в 200 тысяч всадников. Отправляясь в дальнейший путь, он включил в свиту своего племянника Антонио Джисларди, состоявшего на дипломатической службе Венецианской республики, и секретаря венецианского сената Жана Батисту Травизиана, скрыв его истинный статус и назвав другим своим племянником, который едет по торговым делам.

В Москву посольство Ивана Фрязина вернулось в 1471 году, доставив князю Ивану рисованный на доске портрет принцессы Зои-Софии и подробный отчет о переговорах. К моменту возвращения посольства в Москве стало известно, что умер папа Павел II, но точно не знали, кто занял ватиканский престол после него. Во всяком случае, со свадьбой решили не тянуть, и Ивану Фрязину приказано было опять собираться в путь — 16 января 1472 года он снова выехал в Рим во главе посольского каравана. Из-за такой спешки при подготовке княжеской свадьбы переправить венецианца Травизиана в Орду он не успел, и тот остался в Москве вместе с Антонио Джисларди, чтобы дождаться возвращения делла Вольпе с княжеской невестой.

К концу мая 1472 года делла Вольпе добрался до Рима, где выяснилось, что грамота, которой его снабдили в Москве, по недостатку верных сведений была написана на имя папы Калликста, а понтификом стал Сикст IV. Тем не менее русский посол был принят, предстал перед тайной консисторией и, несмотря на изъян верительной грамоты, смог достойно объясниться. Тут очень пригодились дорогие подарки, поднесенные папе, — синьор делла Вольпе вручил его святейшеству шубу из драгоценных северных мехов и в добавок к тому семьдесят соболей, что произвело самое благоприятное впечатление на понтифика. Разрешение на брак Зои Палеолог и русского князя Ивана было дано, дело пошло по накатанной стезе, причем княжескому послу пришлось символически заменить персону своего господина во время обряда обручения с невестой. Пышная церемония состоялся 1 июня в базилике Св. апостолов Петра и Павла, куда Зою-Софию сопровождала пышная свита.

Папа Сикст 24 июня 1472 года принял Зою в ватиканских садах, и во время этой прощальной аудиенции поднес ей щедрые подарки, а сверх того пожаловал в приданое шесть тысяч дукатов. В тот же день она навсегда покинула Рим. С нею в Москву ехал папский легат, епископ Антон Бонумбре, которому было поручено склонить московских правителей и церковных иерархов к принятию унии.

Огромный караван княжеской невесты проследовал от Рима к Флоренции, оттуда в Сиену, далее в Болонью, Виченцу, на Нюрнберг, и всюду на его пути местные власти устраивали триумфальные шествия и праздники, длившиеся по нескольку дней. По немецким землям они проехали до Любека, где сели на корабли, которые доставили их в Ревель, а оттуда в Дерпт.

К границе русских земель караван принцессы Палеолог приблизился 11 октября 1472 года. Едва ступив на русскую землю, принцесса иначе как Софьей не звалась. Она демонстративно подчеркивало свое православие и весьма резко одернула епископа Бонумбре, выказавшего пренебрежение православным иконам. В Пскове встречали ее торжественно и радостно, но там путешественники не задержались, отправившись в Новгород, а оттуда в Москву, куда прибыли 12 ноября.

Сразу же по приезде принцесса Софья отправилась в Успенский собор, который тогда перестраивался, и отслужила молебен. Из храма она прошла в кремлевский терем матери жениха, вдовствующей великой княгини Марии Ярославовны, и там впервые увидела своего суженого. Через несколько часов после первой встречи коломенский протопоп Осия повенчал их в деревянном шатре, устроенном внутри недостроенного собора. Еще неделю спустя, 18 ноября, в далекой Равенне скончался кардинал Виссарион, и тем самым оборвалась последняя связь супруги великого князя с римской юностью. Началась новая жизнь — гонимая принцесса-сирота Зоя стала Софьей Фоминичной, великой княгиней Московской.

Миссия епископа Бонумбре успеха не имела — основательно подготовившись к прениям о вопросах веры, Митрополит Московский Филипп выставил против епископа московского книжника Никиту Поповича, который так прижал оппонента своими аргументами, что тот вынужден был спасовать, заявив, что у него нет под руками нужных книг, после чего свернул дискуссию. Проведя в Москве одиннадцать недель, епископ не добился никаких значимых результатов, кроме очень общих уверений благорасположения.

Единственным его дипломатическим успехом можно было посчитать удар, который епископ Антоний нанес по позициям венецианцев. Сам Антонио Бонумбре по рождению был генуэзцем, носил сан епископа острова Корсика, принадлежавшего Генуэзской республике, которая остро конкурировала с венецианцами в морской торговле. Это противостояние распространялось и на Причерноморье — позиции генуэзцев были традиционно сильны в крымской Кафе, но в Тане, как называли Азов, верх брали венецианцы. Узнав еще в Риме о миссии Травезиана, генуэзец Бонумбре сообщил ближайшему окружению великого князя, что в московском доме монетного мастера Ивана Фрязина живет тайный венецианский посол, едущий в Орду, который выдает себя за купца. Отношения Москвы с Ордой тогда были напряженными, а потому, заподозрив измену и тайные козни, Иван Васильевич распорядился схватить Ивана Фрязина, Жана Батисту Травезиана и Антонио Джисларди. Дом Фрязина отдали на разграбление, а его самого отправили в Коломну, где заключили в темницу. Посла Травезиана посадили до выяснения всех обстоятельств под замок, а Антонио Джисларди спешно отправили в Венецию, дабы он привез объяснения от венецианского сената.