Андрей Ястребов - Боже, спаси русских!

Все эти жеманные блоковские сравнения России с женой напоминают картинку из эротического сна – все такое раздетое и заманчивое. Сексуальный потенциал в стихе зашкаливал за астрономические цифры. Даже обидно, что ничего не произойдет. Хотя, если честно, не обидно.

Тематика критических работ при видимом разнообразии очевидно скудна: люблю без оговорок, хотя куда без них; ненавижу, как соседа с верхнего этажа; печалюсь о себе; пусть родина сама меня полюбит. Пафос многих критических штудий традиционен, но с курсивной поправочкой: «Не повезло мне родиться в этой стране». Настроение других критических работ более радикально: «Запад есть Запад. Все остальное – Восток... Во всем, что у меня плохо, виновата Россия, именно в этом корень ее проблем».

Некоторые авторы видят все наши горести в том, что мы так и не стали частью мирового процесса. Да полно, вспомним, как мы стали. Россия 1990-х – нулевых гордилась, что стала частью этого самого мирового экономического процесса, и была настолько одержима судьбой доллара, что достаточно было кому-нибудь на нью-йоркской бирже не вовремя чихнуть, на улицах Костромы или Томска начинали плакать старушки и дети. Видимо, какого-то другого мирового процесса мы стали частью. Но не того, какого надо.

Есть теоретики, которые с рассудочным сочувствием рассуждают о том, как было бы здорово, если бы Россия взглянула на их идеи и приняла их. Сразу. Не раздумывая. Тогда бы возникла чаемая интеллектуальная и духовная совместимость, которая непременно породила бы непринужденность и спокойное удовольствие, испытываемые в присутствии друг друга. Хочется им, чтобы России нравилось смотреть, как они что-то делают: заваривают чай, терзаются немыслимыми мыслями, переворачивают страницы книг, томно потягиваются на диване. Чтобы в этой их дружбе не было и намека на чувство вины. Потому ни один из них не будет считать себя зависимым от другого. Им нравится смотреть на Россию во сне, потому что в первую очередь их дружбу-созерцание скрепляет очень редкое чувство любви, точнее, его отсутствие.

Эта позиция напоминает восьмидесятипятилетнего профессора-игруна, который с трудом находит собственные колени и часто его рука попадает на колено сидящей рядом аспирантки.

Отдельная тема – истории про отечественную историю.

Есть истории, прочитав которые сразу же представляешь автора – этакий сумасшедший ученый из фильма ужасов, долго просидел в одиночке, и теперь ему нужно высказаться. От таких историй исходит порыв нарастающей силы, рядом с ними трудно дышать, как во время грозы, наводнения, пожара, торжественного мероприятия.

Есть и идеи, настолько притянутые-растянутые, что кажутся снятыми с плеча борца сумо. Многие авторы исторических произведений о России на самом деле сказители, несостоявшиеся былинники, обладающие эго размером с трехтомник сказок Афанасьева. В этих концепциях русской истории все как-то нагромождено, весь обеденный стол устлан торжественными цитатами, но приобщиться к пышной трапезе не выйдет, нет даже места, куда девать локти – сплошные торжественности.

Слушать легендарные истории из легендарного прошлого России невыносимо. О боже, что угодно, только не это. Лучше уж предаваться несбыточным мечтаниям, чем пересказывать нелепейшие благостности. Поверить в них даже не пытайтесь. Сплошная гимноргастика. И ничего более. Все эти легенды про безутешную вдовицу, бредущую с сыном-малолеткой по снеговой пустыне, про встречу с царем, про подаренный рубль.

У авторов этих рассказов вид человека, который наблюдает деревья и траву только по телевизору. Эти истории подыгрывают желанию каждого из нас – иметь честную, справедливую предысторию – и внушают пасторальное видение прошлого. Нас кормят горсткой сладеньких мифов, нам пытаются внушить мысль о распрекрасном прошлом. Родина не в этом. Совсем не в этом.

От этих мифов несет скукой, как от белья с высохшим, застарелым потом, скукой смертной, способной нагнать тоску на развеселого Петрушку, и он с трудом сдерживает зевоту, даже челюстям больно.

Ну как, скажите, может человек, вместо того чтобы думать о будущем, столь настойчиво бальзамировать прошлое, сокрушаясь по ушедшим старым добрым дням прошлого года, прошлого месяца, прошлой недели.

Наша история часто похожа на дымящийся пистолет. Чей-нибудь труп лежит неподалеку. Человека убили, идею ухлопали, надежду завалили. Всегда дымящийся пистолет. Не все так просто.

Нельзя обойти вниманием и критиков-печальников. Раньше им родина нравилась, им было что сказать друг другу. Теперь печальники не ощущают былого душевного комфорта, лишь недосказанность, лишь ощутимая холодность на демонстрации, лишь очевидная вялость в лозунгах, лишь безвольное усилие, которое требуется, чтобы поинтересоваться: куда несешься ты?.. И все, пока все. Скандалы, обиды, подозрения, прямые обвинения, внезапный страх – эти удовольствия еще только ждут.

Особая статья – рок-н-ролл о России. Здесь мало не покажется. Эти парни просто чума. На уме только ураган, слезы, кровь и всякая подобная дребедень.

В песнях обязательно осенние декорации, чтобы этак философски сказать: ах, на кого ты нас оставил, Александр Сергеич! Непременная эпитафия Руси. Припев: Русь, встань с колен. Снедающая тревога о себе, некрасивом, нелюбимом девушкой и ею же непонятом. Депрессивные муки эгоистического раскаяния, слезы о том, что осенью с девушкиной любовью как-то хреновато получается. Любовь стекает в канализацию. Вновь эпитафия Руси. И обязательно под коду: «Русь, встань с колен!»

Все это мифы, все это мысли, все это песни о Родине. Какую бы стратегию в выборе правильных мифов, мыслей, песен мы ни выбрали, чему бы ни доверили свою судьбу и надежду, ничего хорошего не жди. В жизни мифов нет компаса, нечем измерить их широту и долготу. В этой жизни точно одно – человек, в полусне сознания, рассматривает себя. И Родину.

Нужно быть строже, честнее. Надо признать, что в истории было все, и доказать, что прошлое, которое достанется нашим внукам, будет красивым и оптимистичным.

Нет никакого желания усомниться в правоте традиционной цепочки «причина – следствие»: я гражданин России, поэтому я люблю Россию. Все это так, но при этом... При этом все существует не потому, что действует, и даже не потому, что мыслит (в принципе это и есть разновидность действия), а лишь потому, что уже связано некими отношениями со всем остальным. Причина и следствие есть лишь частное проявление существующих отношений.

Вот примерно этими словами хочется описать свою любовь к Родине.

Примером самой обидной книги о русских вот уже более полутора столетий служат путевые записки маркиза Астольфа де Кюстина, написанные им после посещения России в 1839 году. Сам маркиз был уверен: наиболее оскорбительной явилась бы книга «Русские глазами самих же русских». В искусстве ругать себя ни один иноверец и инородец с нами не сравнится. Кто, к примеру, выглядит симпатичнее – крестьяне в рассказах Ивана Бунина или представители народа, описанные Астольфом де Кюстином? Язвительный француз считает русский народ трудолюбивым, талантливым, одаренным художественным чутьем, а Бунин отказывает этому самому народу даже в умении пахать, сеять и печь хлеб.

С другой стороны, если мы, русские, начинаем себя хвалить, тоже не можем удержаться в рамках здравого смысла – непременно договоримся до того, что Иван Грозный – святой, или еще чего-нибудь в этом роде. Как будто нужно непременно оправдать все, что творилось в русской истории.

Возникает закономерный вопрос: можем ли мы увидеть себя объективно, без самобичевания и самовосхваления? Каков русский национальный характер, что такое пресловутая загадочная славянская душа, которая так удивляет иностранцев? Каждый народ жаждет хоть в чем-то отличиться: французы прославились как галантные и изысканные любовники, англичане гордятся своими традициями и чопорностью, испанцы – страстностью в решении даже самых ничтожных вопросов и так далее. Нации выбирают из ограниченного объема добродетелей, свойств, привычек и причуд наиболее оригинальные, безопасные и симпатичные. Русские же, по меткому наблюдению иноземца, гордятся своими недостатками, а потому рисуют свой нелицеприятный портрет размашистой кистью. Хоть и нельзя сказать, что такие-то черты свойственны всем или большинству представителей нации, существуют определенные стереотипы, которые сами по себе представляют немалый интерес, потому что позволяют понять, как мы сами видим себя и что о нас думают другие.

Быть может, наиболее кратко, емко и притом сдержанно описывает распространенное представление о русском характере французский ученый Жюль Легра: «Русские наименее дисциплинированный народ в Европе, но народ этот отличается смутным влечением к высшему, и это, по-своему, – глубокая религиозность, более мистическая, чем во Франции. Основные свойства русского народа: природное изящество, обаятельность, гостеприимство, мягкость, любовь к детям, женственность, ловкость, ум, способность к публичной речи, любовь к пассивным удовольствиям, гуманность, доброжелательность, жалость к страдающим, широкая натура, щедрость, неорганизованность».