Продолжатель Феофана - Жизнеописания византийских царей

5. Болгарский царь Крум, делая вид, будто стремится к согласию и дружбе, искал с нами мирного договора при том, однако, условии, что ежегодная дань, как и решено было предками, будет доставляться ему в уплату подати; к тому же он предложил, чтобы как болгарские, так и ромейские перебежчики были возвращены на родину. Требование о перебежчиках показалось синклиту неуместным, хотя царь Михаил, боясь утратить мир, был совершенно согласен с болгарским предводителем. [10] Однако сенат, чье мнение защищал и поддерживал магистр Феоктист, взял верх[20], и от пустых слов снова перешли к ратным делам[21]. И это безусловно правильно, ибо кто, если он только человеколюбив и сострадателен, согласится выдать свирепости ничем от диких зверей не отличающихся скифов[22] человека, который из-за превратностей жизни отказался от родины (а как говорят, ничего нет ее слаще[23]), от супруги и детей и бежал в Ромейскую державу, будто к неприкосновенному алтарю. Многие не могли вынести скифскую жестокость и дикость и бежали к нашей кротости и порядку, по этой причине и боялись их князья, как бы не обезлюдело и мало-помалу не перебежало к нам их племя, и потому неоднократно вплоть до нашего времени вели с нами долгие переговоры. Но напрасны, согласно пословице, были их песни[24]: они натолкнулись на твердых людей.

6. И вот вскоре обе стороны снарядились одна против другой. Михаил велел своему ипостратигу Льву вместе с войском быстро вернуться с Востока и переправиться, но, рассчитывая на его помощь, он лишь приобрел непримиримого врага. Осыпая ромеев градом хвастливых речей и угроз, грозил Крум людей гибелью, земли разорением, деревьев вырубанием, домов сожжением; словно весенний поток устремился он на нас и хвастался, что всех подчинит своей власти. Но царь выступил против него и сразу пресек эти непомерные угрозы и только что не вынудил оставаться в собственных пределах, не переходить границ и не грабить нашей земли. Не раз из рядов своих вызывал противника Михаил, но тот, зная о своем бессилии, не осмеливался и не решался поднять меч на царя. И доволен был царь, что и без боя (никогда не ясен его исход!) удалось ему дать отпор натиску Крума и смирить дерзость его воинов. «Поскольку, – сказал царь, – мы не можем из наших рядов вызвать врага на битву, но он уклоняется от боя и остается на месте, что надо нам делать?» И пожелал царь тихо, спокойно вернуться в свое царство, однако Льву показалось недостойным для ромейского царя обращать спину врагу: так он расценил прекрасное царское решение потому, что не умел мыслить честно и здраво, а только дурно и коварно, а еще потому, что сам замыслил взять всю власть над Ромейской державой. «Двинем на врагов, царь, – сказал Лев, – и еще сегодня увидишь ты, как я их одолею и завоюю победу, ибо твоей молитвой и твоим упованием обрету мужество и пойду в бой». Взволнованный и увлеченный такими речами Михаил распорядился развязать сражение. Но не успела начаться битва, как Лев, постоянно мечтающий о царской власти, повернул назад и устремился в бегство. Какое-то время ни враги, ни сам Михаил не могли ничего понять, ведь еще не случилось ничего такого, что обычно происходит в сражениях, ни с той, ни с другой стороны не успел отличиться ни один воин, битва только начиналась и даже было неясно, сошлись ряды или нет. Вот почему и болгары и вообще все решили, что это – хитрость и что ромеи хотят увлечь их за собой, а потом повернуть ряды и напасть на них. Когда же до тех и других дошло, что бегство это настоящее, а не из хитрости, враги напали на бегущих и победно учинили великую резню[25]. Михаил же с немногочисленными своими воинами пытался лишь спасти самого себя и даже не помышлял [11] сопротивляться врагу. Именно так изображают это сражение некоторые авторы, но есть и такие, которые приписывают спасение войска и мужество в бою Льву, в то время как замыслили зло и покинули боевые порядки якобы не воины Льва, а царские отряды[26]. Как бы то ни было болгары неожиданно взяли верх, ромеи же, удрученные страшным и тяжким поражением, отослали прочь царя, тревожившегося за свою душу. И вот он направился к царским покоям, а Льва, как некий оплот, оставил следить за врагами, чтобы не учинили они большого разбоя. А тот, воспользовавшись удобным случаем, принялся подстрекать солдатский сброд и понуждал его поносить царя. «Не пристало, – говорил он, – начальствовать над львами оленю (это по басне[27]), который ныне пустился в бегство и бежит к жене под юбку, а нас, свое войско, оставил на растерзание врагу». Не успел он закончить перед сообщниками такие речи, как подхваченные толпой болтливых льстецов, стали они претворяться в дело. И вот немедленное провозглашение, и в один день, в какие-то мгновения превратился Лев из частного лица в императора[28].

7. Не успело войско провозгласить Льва, как обуяли мятежника ужасы и страхи. То ли он ломал комедию, чтобы иметь оправдания на будущее, то ли вправду задумался над последствием своих действий (перед самым деянием нередко слабеет воля у посягающих на чужое), а, главное, не знал, как он, стоя лагерем вдали и под открытым небом, сможет проникнуть во дворец. Однако предстояло Льву занять царские покои, и потому мерзкий дух обуял Михаила Травла и грозил смертельно ранить Льва, если только тот не примет благосклонно провозглашения, а все трудности и как проникнуть во дворец – это де его забота. Так все и случилось.

8. Некий муж по имени Иоанн Эксавулий, которому были доверены забота и попечение о стенах, узнав после возвращения императора, что для охраны оставили Льва, сказал (а был он наделен даром издалека распознавать природу людей): «Не приведет к добру его начальство над войском». Так подал он царю совет поразмыслить и под благовидным предлогом сместить мужа. Впрочем, надо было обнаружить волка под овечьей шкурой[29] и, как золото в тигле, испытать Божьих избранников. Подобному соизволено время от времени случаться, и, думаю, происходит это по демонской просьбе (как это было с Иовом[30]), дабы познать и различить благочестивых, изгнать и удалить дурных.

9. Еще не кончил говорить Эксавулий, как упреждающая молва уже возвестила о провозглашении узурпатора. Когда это случилось, город от такого известия разве что ума не лишился и пришел в неистовство в страхе перед междоусобной войной, от которой нередко гибли целые города со всеми своими жителями. Самодержец был потрясен душой, но умом не поколеблен; едва узнав о неблагодарности Льва, спокойно шепотом сказал, что де покоряться божественной воле – благо, и, освободив город от волнений и ужаса, приказал всем встречать узурпатора, дабы сохранить в целости свой город, не запятнать и не замарать его кровью сограждан. Нашлись, правда, и такие, кто побуждал, не боясь грядущих бед, с оружием в руках выступить на битву, при этом обещали блюсти верность кроткому и честному царю. И хотя согласны были с ними супруга [12] царя Прокопия и некто Мануил из амаликитян[31], в то время протостратор, сказал царь, что не хочет видеть царства, истекающего братской кровью. На это, говорят, его супруга в неистовстве и гневе[32] воскликнула, что будет страшно, если корону себе на голову водрузит Барка (так называла она жену Льва[33]). Царь сурово ее выбранил и, всего себя посвятив Богу, стал ожидать будущего. А как только разнеслась весть, что узурпатор входит в город через Золотые ворота[34], весь синклит собрался встретить его у Божьего храма Предтечи (того, что воздвиг от основания Студий[35]), приветствовал его запрокинутыми ладонями, пошел вослед и принялся превозносить до небес[36]. Приблизившись же ко дворцу, узурпатор решил остановиться у так называемой Халки[37] и вознести молитвы перед ликом божественной иконы вочеловечившегося ради нас Божественного Слова; одет он был в пурпурный плащ, который по воинскому обычаю носил без пояса (знатоки в этом деле именуют его «орлом» или «морем»[38]), но сразу его снял, а Михаил (тот самый, который отмечен пороком речи, в то время – блюститель коней Льва) взял плащ и немедленно в него облачился. И многие сочли это за знак того, что он станет царствовать после Льва. Когда же процессия оказалась в Скиле[39] (так называется место около дворцового входа), быстро шедший вслед за узурпатором Михаил неосторожно наступил ногой на край его плаща, тогда уже и сам Лев понял, что от Михаила можно ждать любой дерзости. Так и случилось в будущем. [13]

10. А когда Лев вступил в город, Михаил обрезал вместе с женой и детьми волосы и отправился в Божье святилище, именуемое Фаросом[40] (по сути и имени подобно оно александрийскому и названо так потому, что для всех зажигает свой свет и указует путь в безопасное убежище), чтобы вымолить благосклонность нового царя.