Сабатино Москати - Цивилизации Древнего Востока

Труднее разрешить вопрос, касающийся культур Крита и Инда. Мы считаем, что лучше не включать эти культуры в наше исследование, хотя многие историки придерживаются противоположного мнения. Древние цивилизации Инда лежат за пределами основного района Средиземноморья, их невозможно соотнести с органичным и цельным развитием нашего региона. А крито-микенская цивилизация, несомненно, оказала огромное влияние на наш регион и сама подверглась его влиянию, – но почва, вскормившая ее корни, географически и этнически всегда была обособлена от рассматриваемого региона.

Наконец, отдельный случай представляет собой древняя южно-аравийская цивилизация. По месту и времени ее очень трудно исключить из общей картины древнего Ближнего Востока. Но важно также то, что этот район окружен защитным поясом пустыни, который изолирует его одновременно и от остальных частей региона, и от общего для них тяготения к Средиземноморью. Эту брешь удалось преодолеть только исламу. Соответственно, если мы считаем возможным ориентироваться скорее на исторические, нежели на географические факторы, то можем смело игнорировать южно-аравийскую цивилизацию – ее правильнее отнести к истории арабов или предыстории ислама. Но необходимо добавить, что в свете новых знаний это решение, возможно, придется подвергнуть ревизии. В настоящее время у нас есть лишь случайные обрывки информации об отношениях между северными южно-аравийскими колониями и другими государствами Ближнего Востока; но с появлением новых данных картина может решительно измениться.

Внутри обозначенной территории можно в принципе провести дальнейшее деление по нескольким вполне понятным принципам, но ни одной серьезной исторической причины для такого деления не существует. Особенно это относится к Египту – ведь его изучают в рамках специализированной дисциплины и рассматривают, как правило, вне связи с Западной Азией, хотя ей не присуще какое бы то ни было историческое единство, которое можно было бы противопоставить единству Египта. В сущности, нам следует либо заниматься историей отдельных регионов и народов, их населявших, – а именно египтян, шумеров, вавилонян и ассирийцев, евреев и т. д., – либо рассмотреть более широкое историческое объединение. В данном случае таким объединением может стать только Ближний Восток в целом, включая и Египет, – вот подлинный предмет нашего исторического исследования; несмотря на разнообразие компонентов, мы будем рассматривать его как четко определенное составное целое.

Есть еще один вопрос, тесно связанный с вопросом места и не менее противоречивый, – вопрос времени. История Древнего Востока начинается с первых найденных документов, которые относятся к началу 3-го тысячелетия до н. э. Но как далеко мы имеем право продлить ее?

По этому вопросу существует три мнения; хотя, поскольку эти позиции не обсуждаются в открытой дискуссии, лучше сказать, что существует три точки зрения, которых на практике придерживаются ученые. Во-первых, окончание периода можно отнести к 538 г. до н. э. или чуть позже – к тому времени, когда пал Вавилон, а империя Ахеменидов с Дарием во главе начала контактировать с греками. Во-вторых, его можно обозначить 330 г. до н. э. и связать с решительной победой Александра Македонского над персами. Наконец, в-третьих, можно продлить этот период до времени Христа и рассматривать историю Древнего Востока как пролог христианской эры.

Мы считаем, что первая и третья позиции не выдерживают критики. С одной стороны, какие у нас основания полностью или частично исключать из рассмотрения империю Ахеменидов? Оспаривать тот факт, что империя эта принадлежит истории Древнего Востока, невозможно. С другой стороны, зачем включать историю эллинистических государств? Они, конечно, располагались на завоеванном Востоке, но по происхождению и форме правления принадлежали западной цивилизации.

Таким образом, у нас остается лишь одна разумная временная граница – победа Александра Македонского. Вплоть до этой даты Восток существовал под властью восточных же империй; после нее Восток становится объектом западного влияния. Более того, переход от независимости к подчиненности сразу же отразился в самых разнообразных областях культуры, а потому сможет послужить нам естественной временной границей.

В рамках места и времени, которые мы определили, на исторической сцене действовал целый комплекс народов, разных по происхождению и образу жизни; именно взаимодействие этих народов и объединение их в различные группы определило ход истории Востока. Посмотрев на историю в целом, мы не увидим в ней какой-нибудь одной постоянно доминирующей группы или народа; каждый из них по очереди принимает на себя лидирующую роль и оставляет свой след в одном из периодов – в своем собственном периоде – истории. В целом же нельзя сказать, что какой-либо из народов сыграл здесь преобладающую роль. Поэтому история Востока очень сложна, и ее единство строится на синтезе очень разнородных элементов. Свое окончательное и полное выражение этот синтез нашел в период правления Персидской империи, которой удалось незадолго до своего падения объединить под своей властью весь регион.

Мы можем, хотя и очень приблизительно, классифицировать народы по различным географическим зонам Ближневосточного региона; зоны эти различаются по условиям существования, а потому движение народов в них управляется различными импульсами и законами.

Ядро нашего региона, Аравийская пустыня, является родиной семитов, пастухов-кочевников; засушливый климат родной земли вновь и вновь заставляет их устремляться прочь, в плодородные соседние области. Концепция семитов как стремящейся к единству отдельной группы племен основана не на сомнительных расовых характеристиках, а на исторической общности происхождения и – самое главное – на близком языковом родстве всех племен группы.

В регионах, дугой окружающих Аравийскую пустыню, – на территории «плодородного полумесяца» – с самого начала времен и даже раньше семиты пустыни вступали в контакт с различными народами, смешивались с ними и образовывали в разных районах различные этнические комплексы. На западе, в долине Нила, семитские и хамитские элементы объединились с образованием египетского народа; этот процесс нашел свое отражение и в египетском языке. С этнической точки зрения хамиты менее однородны, чем семиты; лингвистически их языкам не хватает единства семитских языков[2]. Непросто также определить время и характер египетского смешения народов из-за тесной связи между хамитскими и семитскими языками, которая в последнее время находит в среде ученых все большее признание.

На другом конце полумесяца, в Междуречье, семиты встречаются с шумерами. Происхождение этого народа неясно, а их язык, агглютинативный по типу, не выказывает генетической близости ни с одним из прочих известных нам языков. Даже этнический тип шумеров остается неясным, поскольку результаты антропологических исследований противоречат данным, полученным в результате изучения предметов искусства. Трудно сказать, как далеко зашло этническое смешение семитов и шумеров. Два языка продолжали использоваться на равных, но применение обоих не ограничивалось исключительно представителями соответствующего народа. По общему мнению, история Месопотамии представляет собой результат противостояния двух народов; но такое суждение не согласуется с известными фактами. Более вероятным представляется вариант, что эти народы мирно сосуществовали и сотрудничали в определении общей политики, а также в экономической и общественной жизни.

На сирийско-палестинской береговой полосе, соединяющей две речные долины, семиты с доисторических времен встречали народы, о которых мы теперь можем сказать только одно: оставшиеся после них географические названия говорят о том, что они не были семитами. В этом регионе семиты взяли верх и стали доминирующей нацией; на разных стадиях проникновения управление брали на себя разные группы, но доминировали в истории региона и его письменных документах всегда семиты. Однако эта область играет в регионе весьма своеобразную роль и неизменно является для соседних культур местом встречи и обмена, а потому всегда отражает происходящие вокруг великие политические перемены – и чем дальше, тем больше усложняет и без того сложную этническую ситуацию.

За «плодородным полумесяцем», на плоскогорьях Анатолии и Ирана мы вновь обнаруживаем кочевые племена, – но это не пастухи, как в пустыне, а охотники и коневоды. У них разные корни, но их объединяет один существенный факт: их масштабное вмешательство в ближневосточную историю неразрывно связано с миграцией индоевропейских народов, которые составляют по крайней мере часть их правящей верхушки. Таким образом, здесь тоже присутствует элемент единства – узнаваемый и определяемый, как и прежде, преимущественно лингвистически, – который уравнивает массу различных племен и оправдывает их включение в общую концепцию, несмотря на разнообразие составляющих элементов.