Лев Остерман - О, Солон ! История Афинской демократии

«… Если землю пощадил Я родную и тирана власть суровую не взял,

То свое, тем самым, имя не покрыл позором я

И мне нечего стыдиться: так скорее всех людей Я склоню к себе…» (Там же)

Солон верил в то, что конфликт можно уладить путем разумного соглашения, закрепленного законодательным путем. Он понимал, что победа любой из сторон окажется пагубной для Афин — ведь побежденные будут стремиться к реваншу и не будет конца междоусобице. Цель его состояла в том, чтобы склонить афинян к взаимным уступкам и устойчивому гражданскому миру на их основе. Для тех жестоких времен это была очень необычная цель, попытка с весьма сомнительными, как казалось, шансами на успех. Плутарх рассказывает, что пришедший в Афины мудрец Анахарсис… «…стал смеяться над его работой: он мечтает удержать граждан от преступлений и корыстолюбия писанными законами, которые ничем не отличаются от паутины: как паутина, так и закон, — когда попадаются слабые и бедные, их удержат, а сильные и богатые вырвутся. На это Солон, говорят, возразил, что и договоры люди соблюдают, когда нарушать их невыгодно ни той, ни другой стороне; и законы он так приноравливает к интересам граждан, что покажет всем, насколько лучше поступать честно, чем нарушать законы».(V) А ведь в этом что-то есть! Значит, заключать договоры (особенно в конфликтных ситуациях) следует, имея в виду не столько выгоду для обеих сторон, сколько закрепление такого положения дел, когда нарушение договоренности было бы явно невыгодно для каждой из них. Что же сделал Солон? Да ничего особенного! Он начал с того, что предложил афинянам некий, как мы бы теперь сказали, компромисс. Новый закон объявлял отмену всех долгов, выкуп за государственный счет проданных в рабство должников и запрещение такой продажи впредь. Земля же оставалась в собственности ее прежних владельцев. В первый момент это предложение породило всеобщее неудовольствие. Богатые были возмущены отменой долгов, а бедные обманулись в своих надеждах на передел земли. Все были недовольны! Но не настолько, чтобы решиться на гражданскую войну, результат которой мог оказаться плачевным для любой из сторон. Вместе с тем, принятие закона без кровопролития и риска обеспечивало всем афинянам некие ощутимые блага. Аристократы под его защитой сохраняли свои угодья, а бедняки освобождались от долговой кабалы. Спустя некоторое время понимание этой реальной выгоды пересилило первую реакцию разочарования. Закон был принят. Имея в виду, что уважение к закону в немалой степени зависит от нравственной позиции законодателя, Солон позаботился о том, чтобы и самому оказаться среди потерпевших — перед опубликованием своего закона он дал в долг весьма значительную сумму денег, которых и лишился. Собранием народа Солону было поручено разработать весь комплекс законоположений о новом государственном устройстве, какие только он сочтет необходимыми. В основу своего законодательства Солон положил два принципа. Первый исполнительную власть следует доверять только людям компетентным и достойным. Второй — судьба народа должна быть в его собственных руках. Компетентность предполагала некоторый опыт руководства, инициативы, а также определенный уровень образованности. Все это в Афинах той поры можно было найти только в среде людей состоятельных. Кроме того, Солон полагал, что из этой среды легче избрать граждан бескорыстных, побуждаемых к общественной деятельности лишь благородным честолюбием. Наконец, занятие государственными делами, тогда еще не оплачиваемое, требовало свободного времени, обеспеченного достатком. Поэтому Солон разбил всех свободных граждан на четыре разряда по величине их доходов и установил, что на важные государственные должности правителей (архонтов), казначеев и сборщиков налогов могут быть избраны (по жребию) только граждане, принадлежащие к двум высшим разрядам. Вместе с тем, во избежание злоупотреблений, порождаемых бесконтрольностью и привычкой к власти, выбирать их следует только на один год и каждого — лишь однажды. При сдаче должности все они должны отчитываться в своей деятельности перед народом. Во времена Солона торговля была еще в зачатке и сословия скороспелых богачей не существовало. Состоятельные люди, как правило, принадлежали к сравнительно узкому кругу потомственной военной аристократии, традиционно игравшей руководящую роль в общественном устройстве древней Греции. В большинстве случаев они пользовались авторитетом и уважением сограждан. Законы Солона сохраняли повседневную государственную власть в их руках. Архонты по окончании своего годичного срока и при условии одобрения собранием народа их деятельности оставались пожизненно в составе ареопага — государственного совета, которому поручалось наблюдение за выполнением законов и сохранением традиций. Этот, тоже аристократический по своему составу, совет не был наделен властью, но, в силу заслуженного авторитета и несменяемости его членов, выполнял важную функцию суда общественного мнения. С другой стороны, для обеспечения суверенитета народа законодательную власть Солон передавал общему собранию полноправных граждан, каковыми являлись все свободнорожденные мужчины, достигшие двадцати лет (кроме иностранцев). В компетенцию Народного собрания входило и решение важнейших вопросов жизни страны: о войне и мире, государственных доходах, внешней торговле и пр. Оно же заслушивало отчеты всех должностных лиц. Очень важно, что закон предписывал собирать Народное собрание регулярно. Хотя население Аттики в ту пору было еще настолько невелико, что все оно могло бы сойтись в Афины, в этом не было необходимости. Собрание со свободным доступом, насчитывающее 6–8 тысяч участников, можно было считать вполне представительным. Для того, чтобы избежать принятия поспешных и непродуманных решений, все вопросы, выносимые на обсуждение Народного собрания, должны были быть предварительно рассмотрены Советом из четырехсот членов. В этот Совет избирались только граждане, достигшие тридцати лет и принадлежащие к трем первым разрядам. По-видимому, законодатель стремился оградить решения собрания от горячности молодежи и опасался крайних настроений беднейших слоев народа. Наконец, защиту от любого притеснения или несправедливости властей каждый гражданин мог найти в учрежденном для этой цели Народном суде (гелиее). Закон ставил Суд выше любой администрации. Между тем, в его состав избирались на один год граждане уже из всех четырех разрядов (тоже достигшие тридцатилетнего возраста). В одном заседании принимало участие пятьсот, а иногда и тысяча судей. Точнее, это были не судьи, а «присяжные заседатели». Выслушав речи обвинителя и обвиняемого, они тайным голосованием решали вопрос о виновности подсудимого, а затем и о мере наказания. Каждый свободный житель Аттики — в том числе женщины и иностранцы — имели право обжаловать перед этим судом любое решение администрации. В компетенцию гелиеи входило и рассмотрение дел о злоупотреблениях или нарушениях законов, если таковые обнаруживались при сдаче отчета или в ходе текущей деятельности должностных лиц любого уровня. Таким образом в государстве Солона осуществлялось сочетание демократического и аристократического начала. Сам он об этом писал так: «Власть даровал я народу в той мере, в какой он нуждался, Чести его не лишил, но и не дал ему лишних прав. Также о тех позаботился я, кто богатством и силой Всех превзошел, — чтобы их не опозорил никто. Встал я меж тех и других, простерев мощный щит свой над ними, И запретил побеждать несправедливо других». (Плутарх. Солон. XVIII) Спустя два столетия Аристотель одобрит найденное Солоном решение основного вопроса о власти в государстве. В своем капитальном труде «Политика» великий философ древности напишет: «… над чем собственно должна иметь верховную власть масса свободнорожденных граждан, т. е. все те, кто и богатством не обладает и не выдается чем-либо в своей добродетели? С одной стороны, допускать таковых к занятию высших магистратур не безопасно: не обладая развитым в достаточной степени чувством справедливости, не обладая политическим смыслом, они могут поступать то несправедливо, то ошибочно. Но, с другой стороны, рискованно и устранять их от участия во власти: когда в государстве много лиц лишено политических прав, когда в нем много бедняков, тогда такое государство неизбежно бывает переполнено враждебно настроенными элементами. Остается одно предоставить всей этой массе участвовать в законосовещательных и судебных органах власти. Поэтому-то и Солон, и некоторые другие законодатели указывают этой массе определенное место в государственной организации, предоставляя ей право принимать участие в выборе магистратов и в контролировании отчета об их деятельности по окончании ими службы».(III, 6, 6)

Для нас критерий «богатства и силы», разумеется, неприемлем, да и лишен смысла. Но если вернуться к исходному требованию Солона — компетентности и достоинства тех, кому вручается власть в государстве, то политическая концепция Солона и Аристотеля становится вполне современной. Но вернемся к реформе Солона. В своде его законов есть и такие, где видна забота о нравственных основах общественной жизни. Есть, например, закон, наказующий пассивность или безразличие к судьбе общества: «Из основных законов Солона, — пишет Плутарх, — особенно характерен и странен закон, требующий отнятия гражданских прав у гражданина, во время междоусобия не примкнувшего ни к той, ни к другой партии. Но Солон, по-видимому, хочет, чтобы гражданин не относился равнодушно и безучастно к общему делу, оградив от опасности свое состояние…» (Солон. XX) Мне кажется, что Плутарх не совсем прав, предполагая лишь осуждение обывательского эгоизма. И вряд ли своим законом Солон, только что погасивший начало гражданской войны, хотел придать размах будущим вооруженным столкновениям. Представляется другое. Знакомясь с политической жизнью и историей многих народов, Солон, вероятно, не раз наблюдал, как кучке заговорщиков удавалось подчинить себе целый народ только потому, что граждане были разобщены. Каждый сомневался, не окажется ли он в одиночестве, выступив против притеснителей. Если же, опасаясь бесчестия, они сумеют преодолеть свою нерешительность и возьмутся за оружие, то окажутся в таком большинстве, которое легко обратит в бегство узурпаторов. Еще один закон разрешал любому гражданину привлечь к суду не своего обидчика, а того, кто нанес урон другому, даже совсем постороннему человеку, т. е. выступить на защиту любого пострадавшего. Закон призывал граждан к взаимопомощи и сочувствию. Сам Солон, видимо, придавал большое значение духу этого закона. Когда его спрашивали, в каком государстве жизнь устроена всего лучше, он отвечал: «В таком, где за обижаемых не менее их самих вступаются и наказывают обидчика люди, не задетые этим лично».(Там же, XVIII) При заключении брака Солон запретил требовать приданое, разрешив невесте взять с собой только три платья и несколько недорогих вещей. «По его мысли, — пишет Плутарх, — брак не должен быть каким-то доходным предприятием или куплей-продажей; сожительство мужа с женой должно иметь целью рождение детей, радость, любовь».(XX) Реформы Солона подрывали традиционную родовую организацию в Аттике, а тем самым и власть родовой аристократии. Особенно важен был закон, разрешавший произвольное завещание земли. Раньше земля была собственностью рода и завещатель мог ее передать только тому, кто принадлежал к его роду. Новый закон о завещаниях утверждал частную собственность на землю. Между прочим, в этом законе была оговорена недействительность завещания, составленного в состоянии болезни, принуждения или… под влиянием женщины (!). Солон понимал, что скудная земля Аттики не сможет прокормить растущее население и потому будущее Афин должно быть обеспечено развитием торговли с внешним миром. Поэтому его законы поощряли занятие ремеслами, к чему до той поры афиняне относились с высокомерным пренебрежением. В частности, ремесленникам-иностранцам, переселившимся в Афины со всем имуществом и семьей, он предоставил полное афинское гражданство. Один из законов освобождал сына ремесленника от обязанности содержать в старости своего отца, если тот не обучил его ремеслу. В законах Солона ничего не говорится о рабах. В ту пору их еще было очень мало — главным образом женщины в услужении у аристократов и пастухи. Законы Солона спускались даже до таких, казалось бы малозначащих, бытовых подробностей, как запрещение брани и словесных оскорблений в судах, правительственных местах и общественных процессиях. За нарушение закона был назначен штраф в пять драхм — сумма по тем временам немалая, равная стоимости быка. Из них три драхмы шли в пользу оскорбленного, а две государству. Впрочем, по сравнению с отмененными Солоном законами Драконта, где даже мелкая кража каралась смертью (отсюда наше искаженное выражение «драконовы законы»), наказание за брань было не слишком суровым. Плутарх так комментирует снисходительность законодателя в этом случае: «Нигде не сдерживать гнев — это признак человека невоспитанного и необузданного; везде сдерживать — трудно, а для некоторых и невозможно. Поэтому законодатель при составлении закона должен иметь в виду то, что возможно для человека, если он хочет наказывать малое число виновных с пользой, а не многих — без пользы».(XXI) Стремление найти решения общественных проблем, приемлемые для подавляющего большинства граждан и в наименьшей степени опирающиеся на принуждение, характерно для всего законодательства Солона — в большом и малом. Впрочем, разумеется, даже лучшие из законов не могут быть по душе всем без исключения, и Солону, по-видимому, приходилось проявлять определенную твердость духа. У Плутарха мы читаем по этому поводу следующее: «Хотя он отказался от тирании, однако во время своего правления не проявлял особенной мягкости и слабости, не делал уступок лицам влиятельным и в законодательной деятельности не старался угодить тем, кто его избрал. Там, где дело обстояло вполне хорошо, он не применял врачевания и не вводил ничего нового, из опасения, что „если в государстве перевернуть все вверх дном, то у него не хватит сил поставить все на место“ и упорядочить наилучшим образом. Он применял лишь такие меры, которые, по его расчету, можно было провести путем убеждения, или такие, которые при проведении их в принудительном порядке, не должны были встретить сопротивления. По этому поводу он сам говорит: „Я принуждение с законом сочетал!“ Вот почему впоследствии, когда его спросили, самые ли лучшие законы он дал афинянам, он ответил: „Да, самые лучшие из тех, какие они могли принять“».(XV)