В. Сиповский - Родная старина Книга 1 Отечественная история с IX по XIV столетие

Великое дело совершил смиренный монах, составивший «Повесть о первых временах русской истории». Из летописи этой мы и узнаем про нашу древнейшую старину.

Вслед за первым летописцем стали и другие монахи вести летопись. Почти во всех древнейших монастырях были летописцы.

Кроме летописей, от старинной письменности осталось немало отдельных сказаний о достопамятных событиях, житий, княжеских грамот, договоров и прочего, — все это — письменные следы древней русской жизни.

Со временем в древних монастырях все больше и больше накоплялось разных рукописей. Целые груды их лежали в монастырских книгохранилищах в полной неизвестности. С XVI века стали у нас печатать книги; да долго никто и не думал печатать древние летописи. Для того чтобы разобрать старинные рукописи, отличить важные от неважных, нужны были не только труд и усердие, но и знания и умение, а этого-то и недоставало у наших предков. Не умели они даже и беречь рукописей: много их погибло и от пожаров, и от сырости да пыли.

Только с прошлого столетия в нашем отечестве стали являться настоящие знания, настоящая наука. Нашлись и ученые люди, которые понимали цену древним рукописям. Сначала ученые у нас были из немцев, а потом принялись за науку и русские. Рукописи стали старательно собирать, разбирать, изучать, печатать. Довольно труда пошло на это дело. Затем нашлись и такие, которые попытались написать русскую историю с древнейших времен, да написать не так отрывочно, как писали летописцы, а связно, чтобы видно было, как одно событие происходит от другого. Дорога родная старина для всякого, но дороже всего она тому, кто всю жизнь кладет на изучение ее. Историки-ученые усердно роются в грудах старинных рукописей, изучают иностранные сказания, изучают и темные предания, и сказки народа, изучают древние здания, церкви, старинные вещи, даже могилы древние раскапывают; всюду ищут следов старины, как золотоискатели золота.

И не напрасен их труд: все больше и больше набирается сведений о старине, все яснее и яснее возникает прошлое пред нами, словно оживает пред нашими глазами. На что уж, кажется, могила безмолвна, а ученому и она может многое сказать: оружие, утварь, монеты, найденные в древних могилах, иной раз очень помогают ему объяснить старину. На что уж причудлива и темна иная народная сказка. На нее сам народ уже смотрит как на выдумку, годную на потеху ребятам. Рассказывает дед малым внукам о небывалом царстве, да смеясь и приговаривает: «Я сам там был, мед, пиво пил — по усам текло, да в рот не попало». А ученые и в этих сказках открывают драгоценные следы старины, узнают из них, во что верил в глубокой древности народ, какие помыслы его занимали, чего искал он, от чего сторонился. Настоящие ученые не дают повадки своему сердцу, не говорят только о том, что им нравится, что им приятно, а всю правду говорят, как она есть, без прикрас. Правда, даже горькая и тяжелая правда, дороже для них сладкой лести, легкого обмана. У народа нашего сложились пословицы: «Правда светлее солнца», «Правда дороже золота», «Без правды не живут люди, а только маются». Как же ученым людям не ценить правды? Много они написали книг. Из них-то и узнаем мы про нашу старину, узнаем подробнее и вернее, чем из летописей, народных преданий и песен. Да беда в том, что книги эти не всякому и грамотному под силу: немало надо поучиться, чтобы понимать их.

Неграмотный же люд узнает свое прошлое до сих пор тем же способом, как предки его за тысячу лет тому назад, — из рассказов стариков, из преданий да из песен. На юге у нас до сих пор еще есть народные певцы (кобзари); теперь большей частью это — нищие-слепцы. Ходят они за своими поводырями (вожатыми) из села в село. Везде они желанные гости. Всякому хочется послушать песни о старине, о казацких временах: около кобзаря скоро собирается толпа и старого, и юного люда. Играет кобзарь на своей кобзе и под звуки ее струн поет свои песни. Поет он о том, как казаки попадали в татарскую или турецкую неволю, о муках нестерпимых, какие выносили они в руках басурман, — уныло звучит старческий голос певца, струны кобзы жалобно стонут. Тоскливо сжимаются сердца слушателей; стоят они недвижно, с опущенными головами, словно слышат они стоны предков своих, — слышат, а помочь не могут… Кончил свою песню кобзарь. Смутно у всех на душе. Но вот снова настроил он свою кобзу. Снова запел он, и запел другую песню. Поет он про степь широкую, вольную, поет о том, как по ней разливалась удаль казацкая, поет про лихие подвиги прадедов, про силу их могучую. Звонче гудят живые струны; крепнет голос старого певца, будто молодость вернулась к нему; подымаются опущенные головы слушателей, расправляют свои согнутые спины старые казаки, а у молодых и глаза блещут, — почуяли они, что и в их жилах течет казацкая прадедовская кровь…

Страна наша громадной равниной раскинулась от Ледовитого моря до Черного, от Уральских гор до Карпат и Балтийского моря. На Крайнем Севере большую часть года стоит лютая зима; белой пеленой снег покрывает промерзлую почву; страшной стужей веет с Ледовитого моря; ночной сумрак полгода висит над землей. Не будь тут хорошей рыбной ловли, охоты за пушным зверем и птицей да быстрого и выносливого северного оленя, нельзя было бы и жить человеку на Дальнем Севере. Край здесь совсем бесплодный: ничего ни посадить, ни посеять нельзя. Коротким летом поверхность промерзлой болотистой почвы (тундры) оттаивает лишь на несколько вершков. Расти на ней может только мох — пища северного оленя. К югу от этого дикого и бесплодного края появляются деревья, сначала — в виде мелкого кустарника, а далее идут дремучие сосновые и еловые леса. Средняя полоса нашей страны богата и теперь лесами, а за тысячу лет назад лесу было гораздо больше. На целые сотни верст тянулись непроглядные, непроходимые лесные дебри. Много тут озер и болот. В лесной глуши привольно было водиться всякому лесному зверю. Белки, зайцы, волки, медведи, лисицы, куницы наполняли их.

Дикие кабаны, серны, зубры целыми стадами бродили тут. Приволье было здесь и всякой лесной птице. На севере в лесах больше всего встречаются хвойные деревья — ель да сосна, а южнее идут клен, дуб, липа и другие лиственные деревья. Здесь в изобилии роятся пчелы и кладут свой мед в дуплах старых деревьев.

К югу от лесной полосы идут по берегам рек богатые луга, поля, а дальше расстилается широкая, неоглядная степь. В древности она была совсем не заселена. Весною покрывалась она густыми, высокими травами. Словно волны ходили по этому зеленому травяному морю, когда вольный степной ветер разгуливал здесь на просторе. Раздолье было в степи травоядным животным и степной птице. Стрепеты, дрофы, дикие голуби, горлинки целыми стаями носились над степью. Рои мелких голосистых пташек наполняли воздух своим свистом и пением. Летом пестрела степь яркими цветами; запахом от них полон степной сухой воздух. Богатая пожива тут пчелиным роям.

Степи спускаются к берегам Черного и Азовского морей. Чем дальше уходят они на восток к Каспийскому морю, тем низменнее и бесплоднее становится почва; попадаются тут местами и голые пески, пропитанные солью (солончаки): в глубокой древности здесь было морское дно. Дальше на востоке наши степи сливаются с азиатскими.

Вся страна наша с ее степями, полями, лесами представляет равнину. Исходи ее всю вдоль и поперек, а гор не встретишь; разве попадутся кое-где небольшие возвышения да холмы. Внутри страны почва незаметно подымается и образует плоскую возвышенность (Алаунскую). Здесь много лесов, болот, озер. С этой возвышенности берут начало наши большие реки. С западной части ее (Валдайская возвышенность) течет на восток Волга сначала маленькой речонкой. Справа и слева к ней бегут ее притоки — ручьи и речки; все полноводнее, глубже и шире делается она, а когда сливается с рекой Камой, то становится такой широкой, что с одного берега еле-еле видишь другой. Здесь Волга поворачивает на юг, медленно и важно несет свои воды через дремучие леса, через широкие степи в Каспийское море. С этой же возвышенности берет начало и славный Днепр. Немало храбрых воителей носил он в древности на своих волнах. Немало и казацкой удали унес он в Черное море. И он начинается маленькой речкой, а потом все растет и растет, принимая в себя воды притоков, и тихо, не спеша пробирается чрез густые леса к вольной степи. В одном месте тут заслонили было ему путь камни да скалы (пороги); забурлили его воды; тесно им после приволья да простора степного пробираться по узким проходам между камнями. Пробился Днепр сквозь пороги, свободно и вольно разливается он вширь и впадает в Черное море таким широким устьем, что и не разберешь, где кончается река и где начинается море. С Валдайской же возвышенности течет Западная Двина в Балтийское море. Тут неподалеку начинаются реки, текущие в озеро Ильмень; из него Волхов идет в Ладожское озеро, а оно рекою Невою вливается в Балтийское море. От Валдайской возвышенности идет на восток к Уральским горам холмистая возвышенность (Алаунская гряда); с нее текут на север притоки реки Северной Двины, а на юг притоки Волги. Кроме этих рек, множество других пересекают страну по всем направлениям. Из средины ее они с бесчисленным множеством притоков расходятся на север и юг, на запад и восток. Многие из этих рек полноводные, рыбные, текут на целые сотни верст, текут спокойно, не спеша чрез леса, поля и степи.