Энтони Бивор - Вторая мировая война

Незадолго до полуночи 8 мая в Берлине, в штабе Жукова в Карлсхорсте, началась церемония подписания капитуляции. По бокам советского маршала сидели главный маршал авиации Теддер, генерал Спаатс и генерал де Латр де Тассиньи. Ввели генерал-фельдмаршала Кейтеля, генерал-адмирала фон Фридебурга и генерал-полковника Ганса-Юргена Штумпфа, представлявшего люфтваффе. После подписания акта о капитуляции их немедленно вывели из помещения. Затем началось невероятное ликование. По всему городу началась стрельба – это офицеры и солдаты Красной Армии, которые запасали для этого торжественного момента водку и любые другие крепкие напитки, выпустили в воздух чуть ли не все боеприпасы, которые у них были в наличии. Во время этого импровизированного салюта Победы погибло немало людей. Женщины Берлина, хорошо понимавшие, к чему приведет такое безудержное пьянство, дрожали в ожидании.

Сталин, опасавшийся той огромной популярности, которую имел Жуков в СССР и за границей, начал придираться к нему по пустякам. Он обвинял его в том, что тот не нашел Гитлера, хотя к тому времени СМЕРШ уже идентифицировал труп. Они нашли помощницу дантиста Гитлера и заставили ее исследовать мосты на его челюсти. Жуков узнал о находке тела только через двадцать лет. Сталин также использовал эту выдуманную неясность, чтобы предположить, что Гитлер сбежал в Баварию, оккупированную американцами. Это было частью его кампании инсинуаций о секретном пакте американцев с фашистами.

Желание политических перемен в рядах Красной Армии сделало советское руководство очень подозрительным. Солдаты и офицеры стали открыто критиковать коммунистическую систему. Советские власти также боялись внешнего влияния, после того как их солдаты увидели намного лучшие условия жизни в Германии. СМЕРШ снова ссылался на угрозу «декабристских» настроений – так называлось движение молодых офицеров, которые вернулись из Парижа после поражения Наполеона и считали, что Россия была политически примитивной. «Против таких настроений должна вестись безжалостная борьба», – таким был вывод в докладе СМЕРШ. Резко возросло количество арестов за «систематические антисоветские разговоры и террористические намерения». В тот победный год, когда сражения продолжались всего чуть более четырех месяцев, 135 056 офицеров и солдат Красной Армии и 273 высших офицера были арестованы за «антисоветские выступления». В самом Советском Союзе повсюду работали информаторы, а НКВД вновь, как и раньше, арестовывало на рассвете.

Количество заключенных в ГУЛАГе и численность так называемых трудовых батальонов выросли до наивысших значений за время своего существования. В число вновь осужденных входили как гражданские лица, так и, по различным оценкам, почти три миллиона бывших солдат Красной Армии, осужденных за сотрудничество с немцами и службу в вермахте в качестве бойцов вспомогательных войск или просто за то, что сдались в плен. Большое количество заключенных, включая одиннадцать генералов, были расстреляны после жестоких допросов в фильтрационных центрах СМЕРШ и НКВД. Брошенные неумелыми или испуганными командирами в 1941 г., советские солдаты голодали в неописуемых ужасах немецких лагерей. Теперь к ним относились как к «предателям Родины», потому что они не покончили с собой. Те, кто пережил этот второй этап наказания, оставались запятнанными до конца своей жизни и не могли заниматься ничем другим, кроме самого простого физического труда. Даже в 1998 г., через много лет после падения коммунизма, официальные анкеты продолжали требовать от тех, кто их заполнял, подробностей о любом члене семьи, который побывал в немецком плену. Кровавые бунты в лагерях ГУЛАГа в послевоенные годы почти всегда возглавляли бывшие солдаты и офицеры Красной Армии.

Тот ужасный хаос, который нацисты принесли на европейский континент, лучше всего можно было понять, увидев сотни тысяч перемещенных лиц. «Сегодня на дорогах Германии, – писал Годфри Бланден, – вся история Европы или даже мира». Миллионы рабочих, насильно согнанных в рейх из Франции, Италии, Нидерландов, Центральной Европы, Балкан и более всего – из Советского Союза, начали свой путь домой пешком. «Идет старая женщина, – писал Василий Гроссман, – она идет из Берлина, на ее голове платок. Она выглядит точно так, как если бы она шла в паломничество – паломничество по просторам России. На плече у нее зонт. На ручке зонта висит огромная алюминиевая кастрюля».

Бланден наткнулся на группу молодых американских пленных, дошедших до крайней степени истощения: с «ксилофоновыми ребрами», запавшими щеками, тощими шеями и «тонкими руками». Они «впали в легкую истерику» от радости встречи с кем-то, кто говорит по-английски. «Некоторые из пленных американцев, которых я встретил этим утром, показались мне самыми жалкими из тех, кого я когда-либо встречал. Они попали в Европу только в прошлом декабре, сразу оказались на передовой и попали под каток немецкого контрнаступления в Арденнах. С того времени, как их взяли в плен, они перемещались почти постоянно с одного места в другое. Они рассказывали о своих товарищах, забитых немецкими охранниками палками до смерти просто за то, что вышли из строя, чтобы подобрать свеклу на поле. Их было особенно жалко, потому что они были просто хорошими парнями, призванными из хороших семей в хорошей стране, не знавших ничего о Европе, они не были такими жестокими, как австралийцы, или такими хитрыми, как французы, или такими непоколебимо упрямыми, как англичане. Они просто не понимали, что творится вокруг».

Среди перемещенных лиц было много бывших военнопленных, которые были ожесточены отношением к ним и жаждали отомстить немцам. Свободно перемещаясь, грабя и насилуя, они распространяли хаос и страх. Начальники военной полиции издавали приказы о том, чтобы правосудие чинилось на месте. «Тех, кого изобличают как убийц и насильников – расстреливают», – записал один английский солдат. Тем не менее, немецкие граждане, которые обращались к оккупационным властям с жалобами на воровство продуктов принудительно завезенными в Германию рабочими, встречали мало сочувствия. Мало кто из немцев сострадательно относился к ним, когда у власти были нацисты.

Для Черчилля одной из самых насущных проблем в этот первый послевоенный период была проблема Польши. Отсутствие премьер-министра на похоронах Рузвельта удивило и поразило людей по обе стороны Атлантики. Несомненно, как бы он позже ни хвастал их дружбой, политика Рузвельта по умиротворению Сталина его серьезно разочаровала. Вначале Черчилль надеялся, что Гарри Трумэн, новый президент, будет готов занять гораздо более жесткую линию по отношению к Сталину, в основном под влиянием Аверелла Гарримана.

Внезапное заявление Рузвельта в Ялте о том, что он собирается вывести американские войска из Европы как можно быстрее, встревожило Черчилля. Одна Англия была слишком слаба, чтобы противостоять и мощи Красной Армии, и угрозе местных коммунистов, на руку которым играло разорение Европы. Черчилль ужасался сообщениям о советском возмездии и репрессиях за «железным занавесом», как он его уже назвал, используя, к сожалению, термин, придуманный Геббельсом.

Не прошло и недели после капитуляции Германии, как Черчилль созвал своих начальников штабов. Он поразил их вопросом: можно ли отбросить Красную Армию назад, чтобы обеспечить «справедливость для Польши»? «Это наступление, – сказал он, – должно состояться 1 июля, до того, как военная мощь союзников на Западном фронте будет ослаблена демобилизацией и переброской соединений на Дальний Восток».

Хотя планирование возможной операции «Немыслимое» проходило в большой тайне, один из «кротов» Берии на Уайтхолле передал подробности в Москву. Самой взрывоопасной была подробность об указаниях для Монтгомери о сборе вооружений сдавшихся немцев, чтобы, если понадобится, вооружить вновь сформированные части вермахта для участия в этом безумном предприятии. Неудивительно, что Советы почувствовали, что сбываются их худшие подозрения.

Создатели этого плана тщательно проработали сценарий, хотя он во многом основывался на допущениях. Они абсолютно неправильно представляли реакцию английских войск, полагая, что те будут выполнять такой приказ. Это было совсем не так. Подавляющее большинство английских военнослужащих хотело поскорее вернуться домой. А после всего, что они слышали о колоссальных советских жертвах, которые избавили их от огромных собственных потерь, даже предположение о возможности войны со своим союзником было для них недопустимым. Разработчики плана делали также маловероятное допущение, что американцы будут готовы присоединиться к затее Черчилля.

К счастью, главные выводы их доклада были очевидны. Это был очень «опасный» проект и, даже если бы Красная Армия была вынуждена отойти после первых успехов англичан, конфликт стал бы долгим и дорогим. «Идея, безусловно, фантастичная, а шансы на успех – ровно никаких», – записал в своем дневнике фельдмаршал Брук. «Выводы этой проработки, – добавил он позже, – выявили, что лучшее, на что мы могли надеяться, это отодвинуть русских назад примерно до той линии, которой достигли немцы. А что потом? Мы должны будем оставаться мобилизованными неизвестно сколько, чтобы сдерживать их там?» Вторая мировая война в Европе началась из-за Польши, и идея о Третьей мировой войне по тому же сценарию представляла собой ужасающее повторение.