Владимир Гущ - Морские рассказы

- Ну что же, молодец,- констатировал он. Послеоперационный период идет гладко; спокойный, я задремал. Проснулись мы оба. Матрос начал жаловаться на боли внизу живота.

Прошло десять часов после операции, а он все еще не мочился, хотя очень хочет - но не может. После введения спазмолитиков решил катетеризировать его сначала мягким, а потом жестким катетером. Не получилось, манипуляции лишь вызвали повреждение слизистой до появления сукровицы. Заволновался. Мочевой пузырь отчетливо пальпируется над лобком в виде плотного эластичного шара. "Да, - думаю, - не хватало еще мне разрыва мочевого пузыря". Еще раз безуспешно попробовал ввести жесткий катетер. Прошло еще несколько часов. Больной уже стоял на коленях над тазиком и под шум вытекающей струи из-под крана пробовал рефлекторно помочиться, стонал от напряжения и боли. Пошел на пункцию мочевого пузыря, но, по-видимому, от волнения не смог ее эффективно сделать, иголка постоянно соскальзывала, не прокалывая раздутый пузырь. Исчерпал все свои профессиональные ресурсы и пошел к командиру, объяснив ему сложившуюся ситуацию.

- Да, - сказал он, - все одно к одному, весело. Буду выходить на связь и просить сократить время перехода до базы. Через час мы получили разрешающий ответ и увеличили скорость, а через сутки всплыли и в надводном положении устремились в базу. Буквально через час после разговора с командиров в лазарете послышался душераздирающий крик, и с огромной силой неудержимой струей кровавая моча ударила в дно тазика, быстро заполнив его на треть. Такого количества мочи, отделяемой за один раз, я до этого случая в своей практике не наблюдал. Совершив сей физиологический акт, больной крепко заснул, проснувшись же сказал, что совершенно здоров и что у него ничего не болит.

Мы вернулись на базу на двое суток раньше графика. На пирсе наряду с встречающимися командирами невдалеке стояла скорая помощь, готовая отвезти тяжелого больного в госпиталь. Каково же было удивление встречающих врачей, когда я спустился с лодки на пирс вместе с матросом, который самостоятельно передвигался и сам сел в санитарный транспорт. Врачи пошутили:

- Что, Володя, надоело тебе в море, вот ты и решил раньше вернуться, а чтобы это получилось, придумал и операцию, и осложнения... Несмотря на наши мечты, сразу в отпуск мы не пошли, а поехали отдыхать лишь поздней осенью.

Немой случай

Пролетела первая неделя подводного плавания, закончились нервотрепка первых дней и утряска всего уклада жизни в замкнутом пространстве. Люди постепенно вживаются в иные биологические ритмы, привыкают к вахтам, боевым и аварийным учебным тревогам. За неделю отоспались, появилось новое ощущение ритмичности и стабильности всего процесса.

В лодке тепло, сухо, равномерно и почти неслышно гудят вспомогательные механизмы, лампы дневного освещения, вентиляторы и фильтры. Возникает ощущение, что ты не в море на глубине 150 метров, а где-нибудь в закрытой лаборатории НИИ на берегу.

Делаю регулярные обходы по отсекам лодки, периодически выношу на большом блюде влажные спиртовые тампоны для протирания открытых мест личного состава. Хоть и понимаю архаичность этой процедуры, перешедшей от дизельных подводных лодок, - ведь моряки могут принимать регулярно душ и соблюдают неукоснительно правила личной гигиены.

К моему удивлению, обращений за медицинской помощью немного, поэтому больше внимания уделяю контрольным замерам газового состава, температуры, влажности, радиационной безопасности, вредных примесей - все эти показатели в норме. Наряду с обязательными измерениями проводил и дополнительные, специальные - с помощью уникальных приборов и датчиков, которые были одобрены на кафедре Подводного плавания и аварийно-спасательного дела Военно-медицинской академии. Оценивал психофизиологические параметры, умственную работоспособность, состояние иммунобиологической реактивности у подводников и все это увязывал со средой обитаемости и интенсивностью службы.

В общем, вырисовывалась интересная работа. Лодка была последнего проекта, над ее обитаемостью работали известные научно-исследовательские институты, и меня радовало, что их рекомендации были грамотно воплощены в жизнь, что в целом подтверждалось и моими дополнительными исследованиями.

Экипаж постепенно врабатывался в поставленную задачу, вахты нес слаженно, четко, что вселяло уверенность. В этом походе, как довольно часто бывало, принимало участие несколько офицеров из Главного штаба флота, которые в случае необходимости готовы были оказать посильную практическую помощь. К нашему удовлетворению, командование и личный состав корабля самостоятельно справлялись с возложенными на них задачами.

Мне даже показалось, что эти офицеры немного заскучали, и чтобы активизировать свою деятельность по прямому указанию старшего адмирала, начали проявлять излишнюю инициативу, которая заключалась в плотном контроле личного состава, объявлении на боевых постах дополнительных учений, тренировок, заканчивающихся "разносами". Все это создавало нервозность обстановки. Эти кавалерийские наскоки проверяющих отрицательно сказывались на работе личного состава, и в курительных комнатах с большим неудовольствием обсуждались действия этих офицеров. Свои мысли по этому поводу я неоднократно доносил командованию лодки, отмечая ухудшающийся микроклимат у матросов механической боевой части; мое мнение принималось к сведению, но все оставалось по-прежнему.

Однажды, уже на третьей неделе похода, открывается дверь амбулатории, и мичман Евсеев заводит старшину II статьи Фиряго, который как-то глупо улыбался. Зная, что последний должен быть на вахте, я поинтересовался причиной посещения. Отмечу, что за веселый нрав, манеру поведения и своеобразные черты характера этот матрос получил странную, на французский лад, кличку - Жан-Жак Фирягу, которая ему полностью не подходила. Матрос был из-под Рязани, внешний вид соответствовал простому русскому парню с копной рыжих волос.

На мой вопрос о причине прихода он лишь широко улыбнулся и смог выговорить лишь:

- ...й!, ый!, ой!, уй-уй, - и так далее.

Ни одного понятного слова, лишь гортанные звуки и мучительное желание что-то рассказать. Если бы я его раньше не знал, то подумал бы, что передо мной немой. Сначала у меня мелькнула мысль о довольно глупой шутке с его стороны, но мичман Евсеев подтвердил, что подобное состояние у Фиряго длится уже около десяти минут, он не знает, как его исправить, и ясно, что только я смогу оказать ему помощь.

Мои вопросы моряк понимал, но из-за своей беспомощности ответить не мог, и по щекам его текли слезы. Было не до шуток. Вызвал к себе командира отсека, в котором Фиряго нес вахту, сходил за заместителем командира по политической части. Они быстро собрались и в недоумении уставились на издававшего нечленораздельные гортанные звуки матроса.

- Доктор, а что это с ним?

- Не знаю, но, кажется, психогенная немота. Однако, в чем ее причина, мне сказать трудно.

Стали выяснять предшествующую ситуацию, расспросили вахтенных, мичмана. И вот что оказалось. Заступив на вахту во вторую смену (с 16:00 до 20:00), матрос четко ее нес. Открылась переборка, и в отсек в сопровождении мичмана вошел строгий капитан I ранга из группы прикомандированных.

- Так, - сказал он, - вахту несете, вижу. А вот правильно ли Вы ее несете, моряк? А знаете ли Вы инструкции по эксплуатации вверенной Вам материальной части? По боевому расписанию - отвечайте быстро, какие Ваши действия при..., - спросил он суровым голосом. Фиряго открыл было рот, чтобы ответить, но изо рта вырывались лишь гортанные звуки, похожие на смех.

- Ах, Вы еще смеетесь надо мной! - сказал грозно капраз. - Все будет доложено непосредственному начальнику. И за этим, я Вам обещаю, последует наказание! - быстро вышел из отсека, ругаясь про себя.

- Я с вопросами к Фиряго, и так, и этак, а он только молчит и размахивает руками, - говорил мичман. - Вот я и привел его к Вам. Мы переглянулись.

- Да, по-видимому, психогенный мутизм (немота), - сказал я. - Вот до чего народ доводят! Так может еще чего-нибудь случиться: со страху не тот клапан откроют, или, не дай Бог, еще что-нибудь!..

Заместитель командира по политической части молниеносно исчез, а я уложил матроса в лазарет, назначил лечение и стал размышлять, пройдет ли у него это состояние и надолго ли оно. Открылась дверь амбулатории, вошел адмирал в сопровождении того капитана I ранга.

- Ну, что тут у вас случилось? - спросил он недовольным голосом.

- Не у ВАС, а у НАС, - ответил я. - Мы все сейчас в длительном походе, и все вместе отвечаем за его благополучный исход. И тут я высказал свое мнение об излишней ретивости прикомандированных офицеров, отсутствии у них тактичности и, на мой взгляд, несвоевременности дополнительных проверок. Ведь и без того напряженная служба усугубляется дополнительными стрессами, а ситуации на этом фоне могут перейти в нештатные...