Владимир Хотиненко - Новые русские бесы

– Это было достаточно давно. Я совершенно случайно, хотя случайностей не бывает (тот, кто верит в случай, как правило, не верит в Бога), встретился с М. Швыдким, бывшим в ту пору министром культуры. Он сказал, что у него есть тема, которая может меня заинтересовать. И в двух словах рассказал мне историю Псковской миссии, о которой я не слышал ни-че-го. При этом он упомянул, что в этой миссии работал отец патриарха Алексия II. Меня эта история очень сильно «зацепила». Во-первых, потому что это совершенно неизвестная большинству страница Великой Отечественной войны. Драма невероятная. Тема тоже невероятно сложная, потому что это история священников, которые на оккупированной территории Псковской области организовали миссию – ее главой был владыка Сергий (Воскресенский) – и стали исполнять свой священнический и человеческий долг, что (и это совершенно естественно) вызывало, как минимум, двойственную реакцию. Ведь для кого-то они стали предателями… Ведь немцы поначалу помогали открывать церкви, восстанавливать их из клубов и складов. Кстати, это происходило не только в Пскове, а во многих других местах тоже. Я, когда занялся изучением этого материала, узнал много интересного: бывало, люди сами отыскивали какого-нибудь старого батюшку, который уже давно был на покое, приводили его в восстанавливаемый храм, и церковь оживала.

Ведь у этих людей на оккупированной территории, которые оказались фактически брошенными – а их было, по разным данным, от 50 до 70 миллионов человек, единственная опора, которая могла их поддержать, была в Боге и Церкви, где они могли быть рядом, вместе помолиться и укрепиться в окружавшем их неведении, в ожидании лучшего… Это нам сейчас легко рассуждать, а какого было им, когда они видели толпы пленных, бегущую армию? Это совсем другое ощущение! А, может, они думали: мало ли, вдруг это снова 300 лет «монголо-татарского ига»? Бог его знает!..

Меня эта история затронула тем, что не только священники были важны в ней, но и люди. Я вдруг понял, что об этих людях, о том, как они жили, у нас очень мало известно. Вот, например, какая-нибудь женщина, у которой на руках – тогда много было детишек – пятеро, да еще вдобавок старики родители. И что она должна была делать? Помирать? Или идти пахать, сеять хлеб? Да, немцы брали долю. Кстати, более щадяще, чем большевики.

Но когда у немцев ухудшилось положение на фронтах, они стали требовать от священников, чтобы те служили молебны во славу немецкой армии, хотя я не убежден, что они верили в силу нашей молитвы. Но я думаю, что, если кто из священников и совершал такие молебны, то эти батюшки наверняка лукавили, рассуждая: мол, ладно, отмолю этот грех, Бог с вами. А кто-то ведь отказывался. В частности, владыка Сергий (Воскресенский), на которого было устроено покушение – и он был убит.

Тут еще есть один момент, на который не все обращают внимание и на который нельзя закрывать глаза: может, благодаря этим процессам, которые происходили на оккупированной территории – конечно, не только им, но и им в том числе, – Сталин в 1943 году проявил инициативу, и был избран патриарх. А до этого в 1942 году праздновали Пасху, был ночной крестный ход в Москве.

– Но икону Божией Матери обносили по воздуху, на самолете, еще в 1941 году, до всякой миссии.

– Да, но, во всяком случае, миссия тоже имела значение… Когда на Псковщину пришла Красная армия, тех, кого немцы не арестовали, арестовали наши. Слава Богу, священников не расстреливали, а отправляли в лагеря, где они сидели долго, минимум по десять лет. Они выходили позже, чем другие наши политзаключенные. И вот эта трагедия людей, драма оказавшихся между молотом и наковальней, меня потрясла.

Но я тогда был занят другой картиной. И поскольку стало известно, что этой темой будет заниматься «Православная энциклопедия», с которой я уже до этого работал, сняв документальную картину «Паломничество в Вечный город», я попросил Сергея Леонидовича Кравца найти хорошего писателя, который бы смог подробно изучить материал и написать книгу. По книге уже можно было делать сценарий. У нас хороших драматургов, особенно умеющих работать с такой деликатной темой, почти нет. Эту тему предложили замечательному писателю Александру Сегеню. Мы с ним встретились, обговорили основные моменты будущей книги, характер главного героя. Как только я прочитал первую страницу рукописи написанного им романа – это был разговор с Мухой, – то сразу понял, что нам есть о чем говорить. Мы быстро нашли общий язык, вместе писали сценарий. Александр Сегень практически постоянно присутствовал на съемочной площадке, мы что-то придумывали по ходу, переделывали.

– А как рождался образ главного героя, образовывались сюжетные линии?

– Какие-то сюжетные линии появлялись из конкретных воспоминаний. Был священник, который оставил воспоминания. Но, в отличие от нашего главного героя, он не остался в России, а уехал и до конца своих дней жил в эмиграции, служа в Русской Зарубежной Церкви. Он оставил хорошие воспоминания, которые мы взяли за основу. Даже воспользовались его фамилией: у него была Ионов, а Сегень переделал в Ионин. Многое Александр Сегень и сам придумал, что-то я находил. Я перечитал уйму материала: хроники, записки, написанные как немцами, так и нашими. В частности, эпизод с мертвой коровой я нашел в простых человеческих воспоминаниях обычного немецкого солдата. В действительности все было намного страшней, чем показано в фильме.

– Сколько времени у вас ушло на изучение материала, его переработку и переосмысливание?

– Около года. Мы искали образ священника. Александр Сегень взял за основу образ своего духовника – замечательного священника. Он приходил к нам, когда мы работали над сценарием, дал нам пояс владыки Сергия – такой чудный расшитый священнический поясок. В фильме Сергей Маковецкий снимается подпоясанный этим поясом. Конечно, мы делали собирательный образ. Мы много смотрели материалов с отцом Иоанном (Крестьянкиным). Манеру поведения Маковецкий в основном брал с него. Слава Богу, что сохранилось много записанных проповедей отца Иоанна, дающих представление о его манере говорить, о его голосе и прочем. Отец Иоанн по характеру показался нам очень нужным для образа нашего главного героя, особенно его близость к людям. Он фантастически непосредственно со всеми общался. И очень личностно, и очень спокойно, и очень ярко – какой-то невероятный замес.

Правда, мне сейчас передают (я сам в Интернет не залезаю), что многие критики считают нашего героя слишком положительным.

– Действительно, на первый взгляд главный герой фильма кажется идеальным человеком, совсем уж без изъянов.

– А знаете, я, когда впервые смотрел на отца Иоанна (Крестьянкина), не видел у него изъянов. И у других священников не видел изъянов. Вы, когда подходите к картинам Рафаэля, Леонардо да Винчи, ищете там изъяны? Это какой-то порок нашего века! Если раньше в красоте искали суть, то сейчас ищут в чем-то другом – вот это меня очень сильно смущает. И еще смущает, что показ нормального человека вызывает такую реакцию. Это неправильно по существу. Мерзости и так вокруг хватает, вы ее наберете где угодно: и в нашем кино, и в литературе. А нас интересовал вот такой персонаж, как наш отец Александр, именно вот такой. А что значит «без изъяна»? И что мы подразумеваем под изъяном? Нам что, надо было наделить его каким-нибудь пороком? Чтобы он втихую пил, что ли? Или, не дай Бог, еще чего-нибудь? Что подразумевается под изъяном?

А у нашего героя есть характер. Ведь когда он отказывается отпевать – а священник не имеет права этого делать, – он отказывается отпевать – и все!

К тому же проблема подобного главного героя существует во все века, и это самая сложная проблема! Это самая сложная задача! Федор Михайлович Достоевский мучился, когда писал «Идиота», искал подобных персонажей в мировой литературе (тогда кино не было). И оказалось, что есть только Дон Кихот – и все. Наш великий писатель говорил о своем князе Мышкине, что он смешной, трогательный, даже чудаковатый порой. Но при чем здесь изъяны?

– Тогда вас можно поздравить с тем, что вам удалось создать на экране такого героя, который, словно в зеркале, показывает обществу его истинное лицо.

– Конечно. Я именно так отношусь к своему фильму. И всякая скептическая реакция на фильм – это патологическая реакция, означающая, что человеку о себе пора подумать, прежде всего. Подумать о том, чего он хочет от этого мира, каким он должен предстать перед ним? Что, этот идеальный герой не переживает драму? Что, кому-то показалось, что исполняющий главную роль Сергей Маковецкий не переживает, когда вешают партизан? А сцена, когда его в конце фильма увозят после всех этих событий, – это смирение, то, к чему мы все должны стремиться. У нас бы мир идеальным был, если бы состоял из таких людей, как отец Александр, чего, к сожалению, не может быть.