Габриэль Городецкий - Роковой самообман

В книге широко представлены материалы британских архивов: Форин Оффис, Архива Премьер-министра, Генерального штаба, военной разведки и многих других учреждений, а также личных архивов. Но истинной жемчужиной моей коллекции стали болгарский и югославский архивы, до сих пор не использовавшиеся западными учеными, дающие, в сопоставлении с германскими и советскими документами, полную картину схватки за Балканы и проливающие новый свет на цели и амбиции Сталина. Сверх того, я работал с материалами, относящимися к Советскому Союзу, на Кэ д'Орсэ. Шведский посол в Москве В. Ассарассон был одним из немногих людей, пользовавшихся доверием германского и итальянского послов, и его отчеты и другие бумаги, хранящиеся в Шведском государственном архиве, — золотое дно для историка.

В России мне помогали многие коллеги. Выражаю особую благодарность и признательность покойному генералу Дмитрию Волкогонову, неизменно оказывавшему мне поддержку в поисках новых сведений и материалов. Неоценимым источником информации, критиком и помощником был профессор Лев Безыменский, известный российский историк, переводчик Жукова во время войны и бывший главный редактор «Нового времени». Особая благодарность господину Петру Стегнию, начальнику Историко-документального управления российского Министерства иностранных дел, за предоставленные мне фотографии и постоянную помощь при работе в архиве. Генерал-майор В.А.Золотарев, директор Института военной истории, и подполковник В.Н.Вартанов любезно позволили мне ознакомиться с фрагментами своего богатого собрания документов.

Постоянно помогал мне проф. Джон Эриксон, старый друг и непревзойденный специалист по советскому военному планированию накануне войны. Я много выиграл от наших поучительных бесед и товарищеских отношений. Благодарю за большую помощь, оказанную мне, подполковника Дэвида М. Гланца из Форт Ливенуорт, Канзас. Генерал д-р Шимон Наве, специалист по советской военной доктрине, вдохновенный, оригинальный мыслитель и мой близкий друг, с большим терпением и энтузиазмом знакомил меня с самыми изощренными новшествами генералов Триандафилова и Тухачевского в этой области в 30-е гг.; он также помог мне разобраться с различными военными вопросами, требующими профессиональной экспертизы.

Первый вариант этой книги был написан в Колледже Св. Антония (Оксфорд). Выражаю особую благодарность моим друзьям: Тимоти Гартону Эшу, Энн Дейтон и Гарри Шукмену за их советы и поддержку, а также м-ру Ивераку Макдональду, бывшему политическому редактору «Тайме», делившемуся со мной своими яркими и проницательными наблюдениями по поводу рассматриваемого периода. Я благодарю директора и членов колледжа за интерес, проявленный к моей работе, и восхитительную атмосферу, способствовавшую рождению книги. Покойный Ф.Х.Хинсли и д-р Зара Стейнер из Кембриджского университета читали первый вариант рукописи и посоветовали внести ряд существенных поправок. Сэр Морис Шок, бывший ректор Линкольн Колледжа (Оксфорд) любезно предоставил мне доступ к личным бумагам и дневнику сэра Стаффорда Криппса (британского посла в Москве накануне войны) и поделился многим из своих обширных знаний в области британской политики.

Выражаю особенно горячую личную признательность д-ру Борису Морозову, моему коллеге по Центру Каммингса в Тель-Авивском университете, постоянно помогавшему мне в мучительном процессе поисков необходимых, но часто неуловимых материалов в Москве. Я очень благодарен Асе Лев, сделавшей очень много в процессе редактирования русского варианта книги. Многим обязан я д-ру Петре Маркванд-Бигман, прилежной сотруднице в исследовании германских аспектов темы. Я также очень признателен Марине Низник, участвовавшей в редактировании русского текста. Проф. Михаэль Конфино, зажегший во мне интерес к изучению России 30 лет назад и первым посвятивший меня в суть «восточного вопроса», любезно согласился помочь с переводом некоторых болгарских документов. Д-р Рафаэль Ваго из Центра Каммингса помогал переводить румынские источники, особенно недавно изданное собрание телеграмм Г.Гафенку, румынского посла в Москве. Он также помог мне найти путь в запутанном балканском лабиринте. Выражаю благодарность д-ру Рональду Цвейгу и проф. Дану Динеру, моим коллегам и друзьям из Тель-Авивского университета, внимательно прочитавшим окончательный вариант рукописи и сделавшим ряд проницательных замечаний.

В заключение хочу сказать, что особенно обязан моей жене Сью, читавшей рукопись и дававшей мне ценные советы, основательно повлиявшие на окончательный вариант книги. Она, равно как и мои сыновья Джонатан и Дэниел, часто страдали от недостатка у меня времени, потраченного на исследования и написание книги, и я надеюсь, что книга эта хоть немного вознаградит их.

Нет особых оснований считать, будто Сталин в своей внешней политике следовал догме и существует прямая связь между воинственной программой ленинской работы «Империализм, как высшая стадия капитализма», задуманной в 1915 г. в Швейцарии во время Первой мировой войны, и предполагаемым сталинским планом революционной войны 1941 г., якобы определявшим эту политику. Для первого послереволюционного десятилетия была характерна динамичная переориентация внешней политики. Большевики столкнулись с огромными трудностями в своих попытках примирить два взаимоисключающих фактора: программную задачу распространения революции за пределы России и повседневную задачу выживания в установленных границах. С самого начала советскую внешнюю политику характеризовал постепенный, но неуклонный переход от непримиримой вражды к государствам с капиталистическим строем к мирному сосуществованию, основанному на принципе взаимной целесообразности. Сначала это трактовалось как тактический, причем временный ход. Однако объявленная временная новая экономическая политика (НЭП) стала лишь первой в длинном ряду «мирных передышек» под различными идеологическими вывесками: «социализм в одной стране», «единый фронт», «народный фронт», «оттепель», «разрядка» и, совсем недавно, «гласность». Все большее растягивание этих «переходных» периодов вызывало постоянное и неуклонное размывание идеологической составляющей советской внешней политики.

К 1926 г. чиновники Форин Оффис признали «сильного, сурового, молчаливого» Сталина бесспорным лидером коммунистической партии. «Неудивительно, — замечали они, — что поражение фанатичной большевистской оппозиции означает внешнюю политику, использующую "внутренние ресурсы"»{21}. Контраст между заявлением Троцкого при его назначении первым народным комиссаром иностранных дел, что его задачей будет «выпустить несколько революционных прокламаций, а затем прикрыть лавочку»{22}, и впечатлениями британского Форин Оффис отражает перемены, произошедшие в советской внешней политике за первое послереволюционное десятилетие. Первоначальная уверенность, что международные отношения и официальное признание несущественны в мире, сотрясаемом революцией, сменилась, начиная с конца 1921 г. и особенно после 1924 г., трезвым осознанием необходимости достичь modus vivendi{23} в отношениях с внешним миром. Коминтерн также пытался совместить свою идеологическую линию с национальными интересами. В начале 1924 г. его V Конгресс неохотно признал наступление «эры стабилизации капитализма» и заявил о переориентации действий коммунистических партий и народных фронтов на защиту России{24}. Опыт этих лет показал, что вряд ли можно сохранять двойственность, не нарушая национальные интересы России. Желание Сталина скорее вести умеренную дипломатию, чем поощрять идеологическое рвение, выразилось в замене Г.Чичерина на посту наркома иностранных дел М.Литвиновым, представителем западной ориентации в Наркоминделе, официально — в 1928 г., фактически — двумя годами раньше. Несмотря на разницу в складе характера, темпераменте и социальном происхождении, и Литвинов, и Сталин исповедовали благоразумный и прагматичный подход к иностранным делам{25}.

Ряд дипломатических и идеологических просчетов в конце первого десятилетия существования Советского государства потребовал срочной смены приоритетов. Надежды на безусловную поддержку мирового пролетариата рухнули. С виду Коминтерн был настроен по-боевому, объявляя конец периода стабилизации капитализма и возрождение революционной ситуации на Западе. Тактика единого фронта была оставлена и заменена воинственным лозунгом «класс против класса». Однако после полной советизации ненадежного коммунистического движения в Европе Коминтерн 30-х гг. уже не походил на Коминтерн в первые десять лет своего существования. К 1941 г. он окончательно «потерял хватку» и был отстранен от каких-либо практических дел, хотя формальный роспуск последовал только в 1943 г.