Антон Керсновский - История Русской армии. Часть 1. От Нарвы до Парижа

13-й лейб-гренадерский. Эриванский (1642 – Выборный Бутырский, с 1827 Эриванский);

4-й уланский Харьковский, 1-й гусарский Сумской, 11-й гусарский Изюмский, 12-й гусарский Ахтырский (1651 – слободские казачьи полки того же имени);

2-й лейб-драгунский Псковский, 9-й гусарский Киевский, 17-й гусарский Черниговский (1668 – соответственно Северский, Киевский и Черниговский слободские компанейские).

Cлужбу регулярных войск Московского Государства в последние десятилетия XVII века скорее всего можно сравнить с нынешним отбыванием лагерных сборов. Солдаты, поселенные в слободах, мало-помалу омещанивались, утрачивали воинский дух и даже воинский вид. Большинство обзаводились семьями и занимались ремеслами и промыслами, ничего общего с военной службой не имеющими. Под ружьем они находились в общей сложности месяц или два в году. Безвременье 70-х и 80-х годов особенно пагубно отразилось на стрельцах, превратившихся в смутьянов и бунтарей – каких-то янычар Московской России и представлявших своим существованием государственную опасность.

Единственно полноценными в то время могли считаться лишь четыре полка: Преображенский и Семеновский потешные (учреждены в 1683 году, полковую организацию получили с 1691 года) и оба выборных – Первомосковский Лефорта и Бутырский Гордона.

В 1694 году молодой Царь произвел первые большие маневры русской армии, так называемый Кожуховский поход. Маневры эти явили собой точное подобие войны (вплоть до того, что около 70 человек было убито и ранено стрельбой пыжами в упор) и в них участвовало до 30000 войск как старой организации, так и нового строя, причем все преимущества оказались на стороне последних.

Азовские походы окончательно убедили Царя Петра в малой пригодности войск старой организации. Кампания 1695 года закончилась плачевно – беспорядочное отступление от Азова походило на бегство. В 1696 году 70-тысячная армия при поддержке, оказанной ей импровизированным флотом, лишь после двухмесячной осады смогла овладеть крепостью, которую защищало менее 5000 турок. Солдатские полки, не говоря уже о стрелецких, проявили мало боеспособности – еще меньше дисциплины. Наоборот, полки, составленные из призванных на время войны в порядке повинности земских людей – дворян и даточных крестьян – обнаружили большое рвение при всех неизбежных недостатках войск милиционного типа.

Все это подало Петру мысль целиком обновить состав армии, распустив всех янычар – солдат, рейтар и стрельцов, и вновь набрать профессионалов, на этот раз подневольных, из среды дворян и даточных.

Реформа эта произведена в 1698 году. Все старые полки были распущены и расформированы за исключением четырех упомянутых выше. В эти 4 полка были сведены все, кого Петр считал надежными и пригодными для дальнейшей службы, всего 28000 человек (стрельцов после бунта этого года на службу не брали совсем). В основу новой своей армии Петр положил, таким образом, принцип отбора. Ближайшим сотрудником Царя в проведении этой реформы был генерал Патрик Гордон – ветеран чигиринских и герой азовских походов, переработавший тогда же старый устав 1648 года. Гордон умер в следующем 1699 году, и смерть его была тяжкой утратой для молодого Царя и молодой его армии.

В 1699 году был объявлен призыв 32000 даточных – первый в России рекрутский набор. Одновременно принято на русскую службу с большим преимуществом (главным образом в смысле окладов) много иностранцев, которым отведено большинство командных должностей в новой армии. Только что закончившаяся война Франции с Аугсбургской Лигой освобождала как раз многих профессионалов шпаги, среди которых наряду с авантюристами попадались и люди высоких качеств.

Весной и в начале лета 1700 года из сверхкомплекта четырех старых полков и новопризванных даточных сформировано 29 пехотных полков, составивших три сильные дивизии, и 3 драгунских. Большинство этих полков (вначале названных по полковникам) существует и поныне.

В продолжение всей своей истории Россия стремилась к свободному морю, как лишенное света растение стремится к солнцу. Русь родилась на волнах – в варяжской ладье – ее национальная политика не могла не быть политикой в первую очередь морской. Щит Олега на вратах Царьграда является символом этой политики и сопряженной с нею великодержавности. Морская традиция была оставлена в упадочную пору русской государственности. В середине XIV века западный наш враг утвердился на Финском заливе, превратив Варяжское Море в шведское внутреннее озеро[13]. Русское Море стало турецким внутренним озером. Россия была отрезана от обоих своих морей – северного и южного.

Возрождение российской великодержавной идеи при Иоанне III и блистательное ее развитие при Грозном не могло не привести к возрождению основного закона нашей великодержавности – морской традиции в политике. Вот причина Ливонских войн. Кровь Рюрика сказалась через семь столетий в предпоследнем и самом ярком из его венценосных потомков.

Петр понимал, что лишь выходом к морю можно вернуть России ее великодержавность. Архангельск и недавно приобретенный Азов не могли иметь значения для развития сношений с заграницей вследствие своего слишком окраинного положения.

Завоевание черноморского побережья Петр I считал менее срочным, чем приобретение окна в Европу на Балтийском море. Прежде всего борьба с такой могучей державой, как Оттоманская Порта того времени, была немыслима без союзников. Союзники же по этой борьбе – Австрия и Польша – отказывались от продолжения Азовской войны. Австрия была озабочена вопросом о только что открывшемся испанском наследстве, Польша, по смерти Собесского, не видела выгод в походах на Молдавию. Затем, даже в лучшем случае, т. е. конечном одолении Турции, пользование Черным морем представляло много неудобств. Выходы из него были в турецких руках, и выводило оно в конце концов в Средиземное море, то есть в страны латинской культуры.

Питая отвращение к иезуитам и опасаясь не без основания роста их влияния в России, Петр не желал завязывать особенно тесных сношений с латинянами. Царевна София была сторонницей латинской культуры и иезуитов. Петр же решил искать света на севере – у голландцев (бывших его первыми друзьями) и англичан. Для этого необходимо было овладеть балтийским побережьем, т. е. выдержать борьбу со Швецией. А для этой борьбы уже намечались союзники – Дания и Польша, у которых были свои счеты со свойским королем.

Выступая на арену большой европейской политики, молодая Россия не имела никакого опыта в этом деле. До сих пор внешние сношения Московского Государства ограничивались почти одной Польшей[14]. Понятия о других странах были характера полубаснословного. Знали, что на севере живет свойский король, с которым мы часто воевали, а на юге – турецкий султан, поганой веры. Время от времени отправлялись пышные посольства римско-немецкому цесарю и принимались таковые от него. Про аглицкого короля знали, что он живет за морем и царствует не по Божьему соизволению, а по мятежных человеков хотению – чином, стало быть, будет пониже цесаря. Из остальных иноземцев лучше других знали итальянцев – мастеров на все руки – зодчих, живописцев, музыкантов и лекарей и голландцев – мореплавателей и торговцев, живших на Немецкой слободе.

Взаимоотношения иностранных держав были нам совершенно неизвестны. Отправляя в 1701 году Толстого (наш первый посол в Турции)[15], Петр наказывал ему узнать какое европейское государство турки больше уважают, какой народ больше любят. О количестве войск и кораблей у иностранных потентатов сведений не имелось. Великое посольство Лефорта (1697–1698) значительно расширило кругозор Государя (принимавшего в нем участие под именем Петра Михайлова) и его спутников. Еще до того Петр узнал много полезного от иностранцев, живших в России. Дружба с голландцами Брандтом и Тиммерманом (создатель дедушки русского флота) пробудила симпатии Петра к Голландии и привела к предвзятой неприязни ко врагу Голландии – Франции Людовика XIV. В 1692 году победа англо-голландского флота над французским при Хуге была отпразднована у нас иллюминацией и пушечной пальбой в Преображенском потешном городке (а какое дело могло быть Московскому Государству до Франции?). Франко-русские отношения, таким образом, испортились раньше, чем успели завязаться.

Положение же дел в Европе представлялось в следующем виде. Со времени Итальянских войн конца XV и начала XVI века характерной и постоянной чертой европейской политики – ее главной пружиной – являлось соперничество Франции с Австрией – христианнейшего короля с римским императором.

Союзниками Франции в этой вековой борьбе были Турция и Швеция. Традиции франко-турецкой дружбы восходят ко Франциску I и Сулейману Великолепному, а франко-шведской – к Густаву Адольфу и кардиналу Ришелье.