Алексей Лаушкин - Ложь «новых хронологий». Как воюют с христианством А. Т. Фоменко и его единомышленники

Если для светского историка сознательная фальсификация истории – проступок против профессиональной этики, то христианское понимание истории заставляет классифицировать это явление как тяжкий грех, преступление против Самого Бога.

Сочинения творцов «альтернативной хронологии» пестрят нападками на историчность Иисуса Христа и Священного Писания, Церкви и святых, они силятся доказать, что все то, на чем зиждется вера христиан, – плод исторических выдумок и историографических недоразумений. И дело не только в этом.

История, с религиозной точки зрения, есть развертывание во времени Божественного замысла, результат действия в тварном мире Провидения Божия, итог взаимоотношений Всемогущего Бога и людей, наделенных свободной волей. История – это форма свидетельства Бога о Себе. И потому на историках – свидетелях и исследователях жизни человечества – всегда лежит груз особой религиозной ответственности (меру которой хорошо понимали, к примеру, летописцы Древней Руси). Переврать, переиначить, «свернуть» или «развернуть» историю – это значит возвести ложь на Самого Бога, извратить Его дела, затемнить Его образ, пересечь пути, ведущие к Нему. Все это – «дела тьмы» (Рим. 13, 12), стремящейся оторвать погибающую тварь от Творца и Спасителя. Ибо «кто лжец, если не тот, кто отвергает, что Иисус есть Христос? Это антихрист, отвергающий Отца и Сына» (1 Ин. 2, 22).

Ведают ли сами «новохронологи», что творят и в чьих делах участвуют? Понимают ли, насколько небезобидны затеянные ими игры со временем?

«И не участвуйте в бесплодных делах тьмы, – говорит апостол Павел, – но и обличайте» (Еф. 5, 11). Авторы этого сборника ставят цель обличить ложь «новых хронологий» и дать тем, кто соблазнился их внешней научностью, аргументы для противления.

«Страшно становится при чтении этого труда. Туча невежества надвигается на нас и горделиво вступает в свои права, и даже празднует некоторую свою победу». Так в 1908 году писал о вышедшей незадолго до того книге Н. А. Морозова «Откровение в грозе и буре» историк и богослов Н. П. Аксаков (Аксаков Н. П. Беспредельность невежества и Апокалипсис. СПб., 1908. С. 24). Эта книга открыла новую страницу в долгой истории богоборчества. Если до того атеисты пытались «научно» доказать, что Бога нет, что религия родилась из животного страха первобытного человека перед силами природы, а Священное Писание полно «противоречиями», то теперь бывший член террористической организации «Народная воля» Н. А. Морозов решил попросту «подорвать» христианство, объявив всю его раннюю историю банальной выдумкой. Бульварная пресса и интеллигентная публика, которая, по словам В. Ф. Эрна, отличалась «величайшим невежеством» в вопросах религии (Эрн В. Ф. «Откровение в грозе и буре» (разбор книги Н. Морозова). Сергиев Посад, 1907. С. 4), с восторгом приняли «открытия» Морозова. И несмотря на дружную критику ученых и богословов, его труды продолжали издаваться и переиздаваться…

Нынешняя ситуация вокруг сочинений А. Т. Фоменко – продолжателя дела «историка-подрывника» Морозова – заставляет вспомнить горькие слова Екклезиаста: «Бывает нечто, о чем говорят: "смотри, вот это новое"; но это было уже в веках, бывших прежде нас» (Еккл. 1, 10).

У современной «новой хронологии» был предтеча, о трудах которого критики академика А. Т. Фоменко и его «сотоварищей» иногда забывают. Это Николай Александрович Морозов. В советскую эпоху о нем было принято уважительно писать «народоволец» и «ученый-энциклопедист». Не знаю, насколько труды Морозова в области естественных наук действительно являются значимыми. Просто не компетентен в этом вопросе. Но вот в сфере «гуманитаристики» его можно назвать только «выдающимся лжеученым».

К тому же Морозов в первую очередь был не деятелем науки, а настоящим террористом, боевиком, вроде тех негодяев, что взрывали дома в Москве в 1999 году. Сын ярославского помещика, он рано примкнул к революционному движению, был членом сначала «Земли и воли», а затем – еще более экстремистской «Народной воли». Морозов принимал участие в подготовке нескольких покушений на императора Александра II и только то, что он был арестован еще до цареубийства 1 марта 1881 года, спасло его от виселицы. Вместо этого террориста приговорили к пожизненному тюремному заключению. При этом жесткий в начале тюремного срока режим был довольно быстро смягчен, и Морозов смог заниматься научной деятельностью.

Но на идею пересмотра хронологии всемирной истории Морозов наткнулся совершенно случайно. В самом начале заключения ему одно время не давали ничего, кроме религиозных книг. Морозов вновь, после долгого перерыва, прочитал Библию и решил заняться ее критикой. Но, чтобы это не вызвало подозрений, он лицемерно изобразил, что будто бы заинтересовался Православием и стал откровенно обманывать добродушного тюремного священника. Сам Морозов позже описывал этот эпизод из своей тюремной биографии так: «Я… через несколько месяцев прошел весь богословский факультет. Это была область еще совершенно неведомая для меня, и я сразу увидел, какой богатый материал дает древняя церковная литература для рациональной разработки человеку, уже знакомому с астрономией, геофизикой, психологией и другими естественными науками, и потому не сопротивлялся и дальнейшим посещениям священника, пока не перечитал все богословие, а потом (уже в Шлиссельбурге) перестал принимать его, как не представляющего по малой интеллигентности уже никакого интереса, и тяготясь необходимостью говорить, что только сомневаюсь в том, что для меня уже было несомненно» (Деятели СССР и революционного движения России: энциклопедический словарь Гранат. М., 1989. С. 172).

Неожиданный «скачок мысли», подтолкнувший Морозова к пересмотру датировки всеобщей истории, произошел под воздействием нескольких причин. Здесь было и привычное интеллигентское антихристианство, и подсознательное стремление хоть как-то «отомстить» окружающему миру. Писатель Ю. К. Олеша, одно время увлекавшийся идеями бывшего «народовольца», так написал о психологических побуждениях Морозова-заключенного: «Ах, вы меня лишили мира? Хорошо же! Вашего мира не было!»

Но, с моей точки зрения, важнее было другое умонастроение Николая Александровича. Морозов с детства был склонен к мистическим переживаниям, и вообще к неоформленной религиозности пантеистического толка. Он вспоминал об этом в мемуарах: «Любовь к природе была у меня прирожденной. Вид звездного неба ночью вызывал во мне какое-то восторженное состояние» (Морозов Н. А. Повести моей жизни. М., 1961. Т. 1. С. 40). Еще ярче такие настроения описаны Морозовым в 1-ой главе его книги «Откровение в грозе и буре»: «Неодушевленных предметов не было совсем: каждое дерево, столб или камень обладали своей собственной жизнью и могли передавать друг другу мысли… Каждое произнесенное слово или звук не были простыми сотрясениями воздуха, а особенными, быстро исчезающими невидимыми воздушными существами, которые зарождались в груди произносившего их человека» (Морозов Н. А. История возникновения Апокалипсиса. Откровение в грозе и буре. М., 1991. С. 6). Этот стихийный пантеизм Морозова был глубоко чужд духовной строгости Православия, осуждающего «мистические восторги» как одно из возможных проявлений «прелести». А вот для Николая Александровича мистические переживания, видимо, были единственно ценным, что он мог бы найти в религии.

При этом бывший «народоволец» недвусмысленно отождествлял свои чувственные переживания с пророческими видениями апостола Иоанна Богослова. Например, рассказывая о видении из 1-ой главы Апокалипсиса, Морозов вспоминает о собственных наблюдениях за солнцем и облаками во время одной из гроз: «Но вдруг я остановился как вкопанный, выведенный из своей задумчивости резкой и неожиданной переменой в освещении окружающего ландшафта и поразительной картиной в облаках. Солнце вдруг выглянуло в узкое отверстие, как бы в пробоину какой-то особенной тучи, состоящей из двух слоев, наложенных один на другой. Контраст окружающей меня местности, освещенной одним этим пучком параллельных лучей, с отдаленными, покрытыми зловещей тенью, частями ландшафта была поразительной:… Благодаря тому, что пробоина в тучах двигалась мимо солнца, оттенки его блеска быстро изменялись. Солнце казалось совсем живым лицом разгневанного человека, старающегося просунуть свою голову между двумя слоями тучи для того, чтоб посмотреть, что творится на земле… Все это было так внезапно, так полно какой-то своей собственной жизни и движения, что, как мне ни смешно сознаться, но я несомненно испугался и был готов спросить с суеверным страхом: