Кирилл Галушко - Украинский национализм: ликбез для русских, или Кто и зачем придумал Украину

Но с последним утверждением мы вынуждены не согласиться, и скажем, что «пациент скорее жив, чем мертв», лишь до поры до времени рассредоточившись по новым государствам. Пока поддерживается сильная ностальгия по идеализированному прошлому и пока не повеяло оптимистическими перспективами в будущем, живы будут и «советские люди», homo soveticus, — просто теперь они дремлют под личиной «новых наций». Хорошо это или плохо — вопрос для отдельного обсуждения, но такова правда жизни.

Как бы странно это ни звучало, но взгляд просвещенного и либерального Запада на явление национализма очень похож и логически близок к советскому. Казалось бы, Запад активно использовал различные националистические движения для подрыва сил и раскола своего коммунистического противника и, по идее, должен питать к ним симпатию. Но это лишь на первый взгляд.

Как известно, в борьбе с заклятым врагом все средства хороши, и если тут может пригодиться национализм, то почему бы и нет? Поэтому, например, очередной блокбастер о Рэмбо с Сильвестром Сталлоне в главной роли посвящался «героическому народу Афганистана», который борется за свое освобождение от советских оккупантов. Однако вскоре пришлось уже с других позиций оценить «свободолюбивый афганский народ», который к этому времени увлекся поддержкой исламского терроризма против Запада. Оказалось, этот «народ» состоит из нескольких разных, часто враждующих между собой народов (пуштунов, таджиков, узбеков и еще почти двух десятков этнических групп), противостояние которых можно при необходимости усилить, поставив на более «прозападную» этническую группу, а потом попытаться снова образовать афганский народ, но уже «пользующийся плодами демократии». То есть этносы и нации тут выступают не как цепь, а как средство. И среди прочего, в изначальные и последовательные задачи либерализма совсем не входит поддержка националистических настроений как таковых.

Не имеет смысла метать громы и молнии против «двуличия и коварства» Америки и Запада, стоит просто обратиться к самой логике либерального мышления, которая в «национальном вопросе» бывает весьма схожа с коммунистической. Суть здесь в том, что эти обе, внешне конкурирующие между собой, идеологии являются продуктом одного видения мира — универсального проекта европейского и американского Просвещения XVIII в. Ведь задачей Просвещения является перестройка мира на общих, одинаковых для всех справедливых основаниях. К ним относятся такие общие для социалистической и либеральной традиций понятия, как глобальные «свобода», «общественное благо», «демократия». Эти явления однозначно необходимы для всех стран и народов, а их внедрение в жизнь и является сутью социального прогресса. Различие между социалистами и либералами состоит лишь в видении конкретного пути и соответствующей экономической и политической философии достижения цели. Это различие разводит далеко в разные стороны, но изначальные цели — одинаковы и глобальны.

Несмотря на исторические изменения в трактовке понятий социализма и либерализма, в любом случае и здесь, и там мы видим желание сделать мир одинаковым, пусть и во «всеобщем счастье»… А посему — чем меньше культурного разнообразия, этнических, религиозных конфликтов в мире, тем проще этот мир подогнать под один шаблон, особенно если стартовая позиция крепка и есть политическая воля[5]. Посему в идеале либерализма (в т. ч. в его нынешнем работающем воплощении — глобального либерального капитализма) мир отнюдь не должен разрываться националистическими страстями, все должны дружить, жить в мире и демократии, убирать границы, а главное — покупать и продавать. Но остается проблема с существованием национальных государств, которые вносят хаос сложностью своих взаимоотношений, смутным понятием «национального бизнеса», «отечественного производителя», подрывающим интернациональность капитала как глобального мотора экономического и социального прогресса. Мир все никак не успокоится в своем бурном разнообразии.

Существование конфликтных зон, где люди истребляют друг друга из-за происхождения, языка, цвета кожи или вероисповедания, в свою очередь, выстраивает определенные политические и с ними связанные бизнес-стратегии. Понятно, что эти бизнес-стратегии должны быть прибыльными. Тогда активизируется хиреющий от «разрядки» военно-промышленный комплекс, усиливаются «внешние угрозы», возникают «хорошие» и «плохие», «перспективные» и «невыгодные» национализмы — все основывается на той же прагматичной оценке, что и у советских идеологов. Такая логика, более капиталистическая, чем либеральная, должна особенно почитать борьбу с терроризмом: враг безлик и вездесущ, посему бороться с ним можно бесконечно.

Но если вернуться к принципам, то становится непонятно, существует ли какая-нибудь универсальная (то есть солидная и признанная, «научно обоснованная» и «политкорректная») идеология, которая бы поддерживала национализм? Если к универсальным мы относим либеральную и социалистическую, то, похоже, что нет. Но в результате национализм не только жив-здоров, но и крепчает. Значит, это кому-нибудь нужно. Значит, что-то его постоянно подпитывает по ту сторону прекрасных и карамельных идей Просвещения. Поэтому, чтобы разобраться, логично начать сначала, то есть с рождения самой «нации».

Исходя из того, что главная всемирная организация после Второй мировой войны — это Организация Объединенных Наций, а после Первой мировой — Лига Наций, то, видимо, с 1919 г. мировое сообщество не видит других общностей людей, совокупность которых могла бы представлять человечество.

Заметим, что эта уверенность — явление достаточно новое с исторической точки зрения. Конкретную политическую и правовую роль понятие «нация» играет лишь с XVIII в. Охватило это «национальное» поветрие Европу в первой половине ХІХ века, а весь остальной мир поддался ему в ХХ столетии. Итак, корни национализма нужно искать в Европе, откуда сей «вирус» распространился.

Что интересно, без Просвещения и здесь не обошлось. Что еще интереснее, так это то, что само слово «нация» имеет весьма разный смысл, и существование этого изначального разночтения хронически подрывало и подрывает мировую стабильность.

Но давайте по порядку, представим «карьеру» этого слова в соответствии с изложением киевского историка Георгия Касьянова.

Слово «нация» происходит от латинского natio (род, племя). Сначала этот термин имел несколько пренебрежительный смысл: в Древнем Риме так называли группы чужаков из определенного региона, обычно объединенных кровными связями. Эти люди не имели прав граждан Рима. Еще так называли отдаленные варварские народы. В общем, слово «народ» обычно применялось к «своим», а «нация» — к чужакам. После 212 г., когда права гражданства получили все свободные обитатели Империи, «нациями» начали называть представителей определенных регионов.

В Средневековье «нациями» были как далекие народы, так и землячества — купцов или студентов. Так себя именовали с конца ХІІІ века представители определенных группировок на церковных соборах. Но обычно это понятие не имело выраженного этнического содержания, обозначая скорее ситуативные группы по интересам, основанные на территориальной, этнической или политической общности. Постепенно слово приобретало черты престижности. В XV в. понятие «нация» попадает в юридические документы. В 1486 г. применяется название «Римская империя немецкой нации», которое уже несколько ближе к современности.

Приблизительно в XVI в. в Англии стали отождествлять понятие «нации» с «народом», применяя его для обозначения всего населения страны. Это отождествление и положило начало блестящему взлету термина «нация». Но! Это определение было территориально-политическим, а не этническим или языковым. Окончательно оформилось такое значение слова в риторике французского Просвещения последней четверти XVIII в., в лозунгах Великой французской революции. В дальнейшем слово «нация» стало популярным среди тех народов, где процесс образования наций совпадал с процессом формирования централизованного государства и чья элита была относительно культурно однородной. То есть, в такую «нацию» включалось все население страны, независимо от этнического происхождения. Так это понимали во Франции и Англии — передовых государствах ХІХ в. Там «нация» стала политическим символом, синонимом суверенности народа; становление нации являлось составляющим процесса демократизации, элементом гражданственности, патриотизма. Поэтому в английском и французском языке понятие «нация» является синонимом «страны», ««государства». По мере демократизации (а без этого — никуда) государство становится выразителем воли не правителей, а народа, сознательных граждан, поэтому понятие государственных интересов часто заменяется «национальными интересами». Именно в таком значении подразумевались те нации, которые вошли в Лигу наций и ООН, то есть понятия государство-нация-народ — синонимы.