Мошков Александрович - Новая теория происхождения человека и его вырождения

Если представить себе плотоядного человека, хищника над хищниками, для которого в целом мире не было равного соперника в искусстве затравить любую дичь, то понятно, что никаким животным от него нигде не было спасения. А если человек при этом сильно размножился и густо населил Европу, то положение представлялось приблизительно в таком виде, как если бы современная Западная Европа с ее густым населением лишилась бы вдруг домашних животных и хлебных растений и, отделенная от всего остального мира, принуждена была питаться охотой. Само собой разумеется, что для ее населения не оставалось бы никакого другого выхода, как только охотиться друг на друга и существовать исключительно людоедством. При других условиях человек мог бы в погоне за добычей распространиться по всему земному шару или перейти от животной пищи к растительной. Но если он был по прежнему заперт на пространстве Средней и Южной Европы, и если растительность этих стран все еще была близка к арктической, то другого исхода ему не было.

«Так как виды того же рода, – говорит Дарвин, – обыкновенно сходны в своих привычках и складе и всегда сходны по строению, то борьба между ними, если только они приходят в состязание, будет более жесткой, чем между видами различных родов». Что же после того сказать о борьбе на жизнь и смерть между представителями одного и того же вида, да еще такого могучего, как человек дилювиального периода, уже успевший победить самых страшных хищников животного царства? Ужаснее и тяжелее этой борьбы трудно себе что-нибудь представить. А если она продолжалась несколько тысячелетий, то становится совершенно понятным происхождение гиатуса, когда население Европы было истреблено до маленькой горсточки, чуть ли не до последней пары людей. Можно себе вообразить, как усовершенствовалась такая горсточка путем истребления слабейших и естественным отбором, и какое выдающееся потомство она после себя оставила.

Борьба, о которой мы говорим, велась исключительно ручным каменным оружием, на близком расстоянии ножами, молотами и копьями, а на дальнем – пращей и луком со стрелами. Все эти роды оружия требуют от их обладателя мышечной силы, ловкости, хорошего зрения и верности глаза. Следовательно люди, не обладавшие этими свойствами, неминуемо погибали в борьбе.

В постепенном возрастании мышечной силы, а вместе с нею и энергии, человек подчинялся, конечно, общему закону, управляющему всем животным царством. «Если сравнить, – говорит Гааке, – проявление жизни в различных больших и малых группах животного царства, то окажется, что энергия и сила их беспрерывно прогрессируют, что свойства эти резче у животных высших и слабее у низших. Это подтверждается не только сравнением больших групп животных. Например, млекопитающих и птиц с пресмыкающимися, земноводными и рыбами, насекомых с червями, высших зоофитов с губками, но также и в пределах отдельных групп».

Так как при прочих равных условиях мышечная сила пропорциональна росту, то большую вероятность оказаться победителями имели люди высокого роста при хорошем сложении. По Гааке, величина тела у животных возрастает параллельно с относительной высотой их развития. «Древнейшие млекопитающие, – говорит он, – известные нам из слоев мезозойской группы, все без исключения были мелкими животными и некоторые отличались даже крошечными размерами. Но величина тела беспрерывно росла. Пока наконец в дилювиальный период она не достигла у некоторых млекопитающих чудовищных размеров». Ту же самую идею Гааке проводит при рассмотрении обезьян и их ближайших низших сородичей: лемуров, насекомоядных и сумчатых. Везде величина тела увеличивается вместе с развитием животного.

Увеличение размеров тела у животного объясняется ничем иным, как только условиями прямой борьбы за существование. Если мы возьмем хищника и его жертву, довольно близких между собою по величине тела, то естественно, что хищник из числа своих жертв скорее и легче всего истребит самых мелких как самых слабых. Самые крупные, следовательно самые сильные, жертвы легче сумеют себя защитить или непосредственной борьбой с хищником при помощи лба, рогов, зубов, ног и пр., или тем, что легче от него вырвутся, или, наконец, большей быстротой своего бега. Они оставят после себя более крупное потомство. Таким образом у породы, поедаемой по мере истребления ее хищниками, увеличиваются размеры тела. Но среди хищников в это время также произойдет подбор. Или самые мелкие их экземпляры вымрут с голоду, не будучи в состоянии справиться со своими крупными жертвами, и следовательно рост хищников также увеличится. Или же из них останутся в живых только самые ловкие, умеющие справиться даже с более крупными жертвами.

Таким образом, жертвы борьбы за существование и хищники в результате борьбы всегда имели стремление расти и достигали иногда чудовищных размеров. «Но именно эти размеры, – говорит Гааке, – препятствовали дальнейшему приспособлению животных к окружающей среде и препятствие это было так велико, что почти все гиганты дилювиального периода в конце концов вымерли». Такого же, если не большего, предела роста достигли также и вымершие гигантские пресмыкающиеся каменноугольной системы: змееящерицы, птеродактили, динозавры и пр.

Но вместе с мышечной силой перевес в битвах между дилювиальными людьми давали тысячи самых разнообразных военных приемов и хитростей, которые зависели от изобретательности борцов, а следовательно, от их умственной силы. Положительно все лучшие стороны человеческого ума и характера были здесь полезны.

Обладая вниманием и наблюдательностью, человек мог лучше изучить своих врагов, их способности, привычки, приемы и слабые стороны. Сильная память дозволяла легче делать выводы и сопоставления о врагах из наблюдений прежнего времени. Воображение давало возможность заранее начертать план будущей битвы и сделать для нее необходимые приготовления. Быстрый разум помогал ориентироваться в изменчивых условиях битвы и принимать экстренные меры, наиболее соответствующие данному моменту. Человек, одаренный им, делал множество мелких и крупных изобретений, поражавших врага неожиданностью. Беззаветная храбрость и бесстрашие дозволяли бойцу во время самой битвы хладнокровно взвешивать опасность, не теряться в случае неожиданности и идти на самые смелые и опасные предприятия.

Если каждая из этих способностей приносила своему обладателю несомненные выгоды в борьбе, то комбинации их, соединенные в одном лице, давали еще большие преимущества. Если же такая борьба продолжалась многие тысячелетия, если в ней гибли миллионы людей, чтобы сохранить жизнь счастливым избранникам судьбы, то эти последние должны были достигнуть верха совершенства в физическом отношении, а в умственном были тем, что мы называем гениями. Главное отличие гения от обыкновенного человека, как мне кажется, это способность, распоряжаясь незначительным количеством фактов или наблюдений, скоро и безошибочно составлять правильный вывод о каком-либо явлении. Это высшая степень синтетической способности, соединенная со способностью отвлечения.

В таком положении, где обыкновенный ум теряется от новизны и неожиданности и не знает, что предпринять, или избирает неверный путь, гений чувствует себя как дома и идет к цели вернейшим и кратчайшим путем. Для такого человека не существует опасностей, нет неожиданностей. Всякий ход неприятеля у него уже заранее предусмотрен и обдуман. Для него нет трудных положений, перед которыми бы он остановился. Само собою разумеется, что в описанной борьбе пять внешних чувств человека были изощрены до последней степени тонкости. Что касается остальных чувств, то известно, что у людей высокого ума наблюдаются и высокие чувства. Но из них на первом плане должна была стоять беззаветная любовь к ближним. Под ближними понимались, разумеется, члены той группы или кружка, к которым человек принадлежал по рождению. Та группа, в которой каждый из членов не был бы готов во всякую данную минуту умереть за своих, никогда бы не могла выйти победительницей.

Таковыми представляются мне последние пары людей, уцелевшие в жестокой борьбе на жизнь и смерть с себе подобными.

Если борьба у людей неолитического века велась в форме войны, т.е. если люди соединялись в отряды, то для более успешного действия им необходима была стройность совместных действий, а это не мыслимо без хорошо организованной системы сигнализации. Кроме того, сигналы нужны были такие, которые одинаково хорошо понятны, как днем так и ночью, т.е. слуховые, а не зрительные. А такой системой сигнализации могла быть только членораздельная речь. Если начало ее не было положено еще ранее при борьбе человека с четвероногими хищниками, где люди также, вероятно, действовали отрядами, то теперь без нее никакая борьба была немыслима. Те из борющихся, которые первые воспользовались выгодами членораздельной речи, конечно, имели за собою преимущество, а позже побеждал тот, кто больше ее совершенствовал.