Владимир Тан-Богораз - Жертвы дракона

- Говори! - кричали Анаки ему навстречу.

- О-о! - ответил Юн воплем, еще пронзительнее первого. - Вот, о-о!.. Рек не хочет замены!..

- Чего он хочет? - кричали Анаки. - Говори!..

- Сам возьмет! - кричал Юн. - Вот, о-о!..

- Что возьмет, кого возьмет? - кричали Анаки.

- Все племя возьмет, - крикнул оглушительно Юн и, сжимая в объятиях труп своего сына, бросился в лес по той же дороге, что и вчера.

Анаки проводили ночного колдуна нестройным воплем, потом заметались кругом, как звери перед потопом. Им казалось, будто страшный Рек уже ползет с горы, чтоб проглотить их. Они дико озирались кругом, ища какой-нибудь защиты. У них еще оставались Спанда и Лото. И они обступили их с криками:

- Сделайте что-нибудь, спасите, защитите!

Лото закрыла лицо руками, Спанда молчал, и жалкие вопли Анаков стали грозны и яростны. Мужчины и женщины скрежетали зубами и сжимали кулаки. Еще минута, и они разорвали бы в клочки бессильных колдунов.

На востоке, в густом и сером тумане, всходило солнце. Оно было бледно-желтое и словно выщербленное и висело над землей, как призрак, и куталось в мутный туман, как будто в саван.

- Солнце, ты видишь, - сказал тихо Спанда, обращаясь к дневному светилу.

Но солнце молчало. В сером саване тумана, в прозрачном свете осеннего утра, оно было похоже на унылый месяц.

- Я мог бы изменить ваши лица, - сказал Спанда, - выбрить волосы, расчертить щеки полосами, мужчинам груди привесить, а женщинам бороды и скрыть вас от духов заразы.

Анаки не отвечали. Но было очевидно, что такие жалкие уловки были бы бессильны, чтобы отстранить нападение духов болезни - могучих, крылатых, всеведущих.

- Я мог бы изменить ваши имена, - сказал снова Спанда, - назвать вас волками или дубами лесными, Селонами чужими, и скрыть вас от врагов.

Он замолчал и задумался. Анаки тоже молчали и ждали.

И вдруг Спанда принял решение и снова обратился к племени.

- Слушайте, дети. Чем нам отдавать все племя  т о м у, - он мотнул головой на запад в сторону Дракона, - лучше дадим одного  этому. - Он показал глазами на солнце.

- Дадим! - крикнули анаки. - Кого, скажи!..

Они свирепыми глазами смотрели друг на друга, как будто намечая заранее жертву.

- Такого... маленького... - тянул Спанда. - Детские тело и душа слаще.

Его взгляд упал на шустрого Антека, второго сына Майры, который по обыкновению пролез вперед и терся под ногами старших.

- Дадим! - крикнули Анаки. Двадцать рук протянулись к ребенку, но Майра с воплем бросилась вперед и закрыла его своим телом.

Женщины накинулись на нее со всех сторон.

- Отдай, - кричала она, - лишнего чертенка, семя чужое!

- Лишнего взяли, - вопила Майра не своим голосом. - Это - мой сын!

- Этот чужой, - кричали женщины с насмешкой и яростью. - Оба чужие. Отдай, проклятая!

Они душили ее за горло, царапали ее тело ногтями и как будто хотели отодрать ее по клочкам от обреченной жертвы.

Минута - и Майра отлетела в сторону, ударилась о землю, потом подобралась, села на песке, обхватив колени руками, вся скорчилась, как груда лохмотьев, и застонала долгим, унылым, неторопливым стоном.

Мальчик уже был в руках Спанды. Он был, как в столбняке, от ужаса. Глаза его выкатились. И из полураскрытых губ вырывался такой же жужжащий стон, как у матери.

- Давайте чашу, - сказал Спанда.

Женщины тотчас же достали из мешка огромную чашу осеннего Хума. Спанда вынул из-за пояса длинный костяной кинжал и вонзил в горло жертве. Струя крови брызнула вверх, навстречу дневному светилу.

- Солнце, тебе, - сказал Спанда. Потом повернул мальчика над деревянной чашей. Кровь стала цедиться из детского трупика, как будто из сосуда с узким горлышком.

- Идите сюда, - сказал он Анакам.

Они подошли и стали кругом.

- Это вино кровавое, - сказал Спанда. - Хум жертвы солнцу. Возьмите и творите помазание во имя Солнца Отца.

- Солнце, дай защиту!.. - возопили Анаки.

Они опускали в чащу два пальца, макали их в теплую кровь, потом проводили на лбу длинную черту и бормотали: "Провожу реку багровую; все духи утонут, враги захлебнутся".

- Пейте от этой крови, - сказал Спанда.

Огромная чаша с чудовищным алым напитком стала переходить из рук в руки. Все нагибали ее через край и мочили в ней губы, наблюдая, чтобы осталось другим.

Все Анаки, мужчины и женщины, здоровые и умирающие, даже грудные дети вкусили от жертвенной крови.

Только Майра сидела на земле, уткнул голову в колени, и стонала монотонно, как стонет ночное ненастье.

- Майре помазание, - приказал Спанда, и двадцать рук протянулись к несчастной матери. Они откинули ей голову и провели на лбу ту же кровавую черту, потом поднесли ей к устам ужасную чашу. Майра не сопротивлялась, она послушно нагнула голову и вкусила жертвенной крови от собственного сына, потом отклонилась назад, упала на землю и застыла без движения, как будто кровь в ее устах стала могучим ядом, убивающим, как молния.

Юн промчался через площадку и бросился в лес по той же вчерашней дороге. Он несся, задевая ногами молодые деревья, и ему казалось, что от его ударов деревья гнулись, как от ударов лося.

Заяц выскочил навстречу и шарахнулся в сторону, точно такой же заяц, какого они вчера поймали и отпустили живьем, чтобы он унес с собою болезнь Мышонка.

- Зайцы живы, а мой Мышонок умер, - подумал Юн и снова завыл от боли и от гнева. - Подлые, подлые, подлые! - выкрикивал он, и слово это обращалось одинаково и к богам, и к людям-соплеменникам, которые не были взяты мстительным Реком.

- Моего забрал! - сердито крикнул он. - Несытое брюхо!

Он опять задел ногою за дерево и больно ушиб колено и света не взвидел от ярости. Даже сына он положил на мох, и, выхватив из-за пояса каменный топор, быстрыми движениями стал обрубать враждебное дерево кругом ствола.

- Вот тебе, вот! - приговаривал он сквозь стиснутые зубы.

Каменное лезвие отскакивало, крепкая дубовая ручка подозрительно трещала, но Юн удвоил усилия, и, наконец, дерево погнулось, треснуло в разрубе и с шумом упало на землю.

- Что, будешь? - спросил Юн с мстительным торжеством и хотел подобрать трупик, но ему пришла в голову новая мысль. Он отыскал два крепких сухих сучка, быстро сделал прибор для вытирания огня, добыл искру, развел огонь. Потом отрубил кусок ствола в три локтя длиною и стал выжигать огнем черное дупло, как выжигают челнок из толстой осины. Он сделал для своего сына погребальную колоду, чтобы дикие звери не съели его тела. Ибо особенно любимых покойников, в отличие от прочих, Анаки хоронили в колодах и подвешивали на деревьях.

Он выровнял бока колоды своим крепким ножом из лосиного рога, потом стал пригонять крышку из толстых, ровно обрезанных палок. Когда все было готово, он поднял маленький трупик.

- Прощай, Мышонок, - сказал он раздирающим голосом и приложился лицом к шее своего ребенка, чтобы втянуть в себя запах сына, как делали Анаки вместо поцелуя. Но знакомого запаха уже не было. Тело Мышонка пахло смрадом, как тухлое мясо из летних запасов. Сердце Юна сжалось, охладело и стало, как труп.

- Прощай, дитя, - повторил он безжизненным голосом. Постлал мху в колоду, опустил туда труп и вбил верхние палки на место. Потом отыскал вблизи высокое дерево, подхватил на плечо тяжелый гроб и полез по сучьям вверх с ловкостью бурого медведя, который влезает к пчелам за медом.

На половине вершины он укрепил колоду в развилке ветвей и крепко привязал ее стеблями лиан. Теперь тело его сына было укрыто от хищников и непогоды.

Он мало думал о том, что ему делать дальше. Хотел было остаться на дереве, у гроба, но что-то будто столкнуло его вниз на землю.

Он, впрочем, не ушел, сел тут же, под деревом, протянул ноги и сложил руки на груди. До самой ночи он не ел и даже не пил и ни о чем не думал. И ему казалось, что тело его деревенеет и ноги пускают корни в холодную землю, и волосы шуршат, как листья, и весь он обращается в такое же бездушное, безжизненное дерево.

Пришла ночь. Месяц вышел на небо и заглянул в лес. Юн поглядел и увидел, что месяц движется так низко, что даже задевает за вершины деревьев и прыгает между ветвей, как белая жаба. Еще минута - и месяц спустился на землю и стал подходить к колдуну.

Он был странен с виду. Тело у него было, как тело Дракона, а лицо, как лицо полной луны, и это лицо в то же время было огромным глазом, и его холодный блеск заглядывал в самую душу.

- Дай, что обещал, - сказал Лунный Рек.

- Нету, - коротко отрезал Юн.

Рек говорил, очевидно, о белой телице.

- Ну, племя дай...

- Не дам, - крикнул сердито Юн, - жадная тварь!

Дракон немного подождал и пожевал той странной щелью, которая у него была под светлым диском и заменяла рот.

- Ну, половину дай, - сказал он примирительным тоном.

- Не дам, уйди, - кричал Юн.