Игорь Богданов - Unitas, или Краткая история туалета

Раскорячившись на позорном стуле, он развернул журнал на оголенных коленях и стал читать. Что-нибудь новенькое и полегче. Не торопись особо. Попридержи. Наш премированный осколок: «Мастерский удар Мэтчена». Автор — мистер Филип Бьюфой, член лондонского Клуба театралов. Гонорар по гинее за столбец. Три с половиной. Три фунта три. Три фунта тринадцать и шесть.

Он мирно прочел, сдерживая себя, первый столбец, затем, уступая, но еще придерживая, начал второй. На середине, окончательно уступив, он дал кишечнику опорожниться свободно, продолжая мирно, неторопливо читать, вчерашний легкий запор прошел без следа. Авось не слишком толсто, геморрой снова не разойдется. Нет, самый раз. Ага. Уфф! Для страдающих запором: одна таблетка святой коры. В жизни может такое быть. Это не тронуло и не взволновало его, но, в общем, было бойко и живо. Теперь что хочешь печатают. На безрыбье. Он читал дальше, спокойно сидя над своими подымавшимися миазмами. Бойко, что говорить. «Мэтчен часто вспоминает свой мастерский удар, покоривший сердце смеющейся чаровницы, которая ныне». Мораль в конце и в начале. «Рука об руку». Лихо. Он снова окинул взглядом прочитанное и, выпуская ровную заключительную струю, благодушно позавидовал мистеру Бьюфою, который сочинил это и получил гонорар в размере трех фунтов тринадцати шиллингов и шести пенсов. Я б тоже мог кое-что накропать. Авторы — мистер и миссис Л. М. Блум. Придумать историйку на тему пословицы. Какой только? Как-то пробовал записывать на манжете, что она говорит, пока собирается. Не люблю собираться вместе. Порезался, бреясь. Покусывает нижнюю губку, застегивая крючки на платье. Я засекаю время. 9.15. Роберте тебе заплатил уже? 9.20. А в чем была Грета Конрой? 9.23. Чего меня угораздило купить такую гребенку? 9.24. С этой капусты меня всегда пучит. Заметит пылинки на обуви — потрет каждую туфельку об чулки на икрах, обе по очереди, так ловко. Наутро после благотворительного бала, когда оркестр Мэя исполнял танец часов Понкьелли. Объяснял ей: утренние часы, потом день, вечер, потом ночные часы. Она чистила зубы. Это была первая встреча. У нее голова кружилась. Пощелкивали пластинки веера. А этот Бойлан богатый? Да, он со средствами. А что? Я во время танца заметила, у него пахнет чем-то приятным изо рта. Тогда не стоит мурлыкать. Надо бы намекнуть. В последний раз какая-то странная музыка. Зеркало было в темноте. Она взяла свое маленькое, потерла о кофточку на грудях, нервно, так и заколыхались. Потом смотрелась. Нахмуренный взгляд. Чего-то там такое не сладилось.

Вечерние часы, девушки в серых газовых платьях. Потом ночные часы в черном, с кинжалами, в полумасках. Это поэтично, розовое, потом золотое, потом серое, потом черное. И в то же время как в жизни. День, потом ночь.

Он смело оторвал половину премированного рассказа и подтерся ею. Потом поднял брюки, застегнул, надел подтяжки. Потянул на себя кривую шаткую дверь сортира и вышел из полумрака на воздух.

При ярком свете, облегченный и освеженный в членах, он тщательно осмотрел свои черные брюки, их обшлага, колени и за коленями. Во сколько похороны? Надо уточнить по газете.

Мрачные скрипучие звуки высоко в воздухе. Колокола церкви святого Георгия. Они отбивали время: гулкий мрачный металл.

Эй - гей! Эй - гей! Эй - гей! Эй - гей! Эй - гей! Эй - гей!

Без четверти. Потом снова: по воздуху донесся обертон, терция. Бедный Дигнам!

…”

Махмуд Отар-Мухтаров. «Московские сортиры»[22]

Был день, страдал расстройством я желудка,

Порою так прихватит - мочи нет!

Скажу, друзья, вам честно: это жутко –

Искать в Москве бесплатный туалет.

Бредешь по городу, как будто бы в тумане,

Не видно ни кабинок, ни кустов!

Вы можете проверить это сами

Не только здесь - в любом из городов!

Но даже если вы нашли удачно

Затерянный в кварталах туалет,

То как же там уныло, грязно, мрачно,

Холодная вода, бумаги нет!

К тому же с вас возьмут входную плату.

Помилуйте! Ведь это ж не кино!

Платить? Да проще запустить гранату

В сортира приоткрытое окно!

Префекты, мэр не ходят по кварталам,

Им, вероятно, трудно нас понять,

Сообразить, что всех уже достало

Сортир нормальный в городе искать.

К властям я обращаюсь, к мэру лично:

Подумайте о людях, мысльте вширь!

В квартале каждом следует приличный

Установить общественный сортир.

23 ноября 2003 г.

Игорь Иртеньев. «Песнь о юном кооператоре»[23]

Сраженный пулей рэкетира,

Кооператор юных лет

Лежит у платного сортира

С названьем гордым «туалет».

О перестройки пятом годе,

В разгар цветения ея,

Убит при всем честном народе

Он из бандитского ружья.

Мечтал покрыть Страну Советов,

Душевной полон чистоты,

Он сетью платных туалетов,

Но не сбылись его мечты.

На землю кровь течет из уха,

Застыла мука на лице,

А где-то рядом мать-старуха,

Не говоря уж об отце,

Не говоря уже о детях

И о жене не говоря...

Он мало жил на этом свете,

Но прожил честно и не зря.

На смену павшему герою

Придут отважные борцы

И в честь его везде построят

Свои подземные дворцы.

1989 г.

В этой книге я старался пользоваться только подтвержденными фактами, избегая слухов и предположений. Но какая же история без легенд? Поэтому и вспомнил я в главе о туалетах XIX века историю с туалетами, которые возводил купец Александров. Эта история очень похожа на правду, в отличие от истории о куртизанке.

Жила-была в Питере куртизанка Дунечка. Девица была сиротой, однако после смерти оставила солидный капитал. Император Николай Павлович повелел направить наследство, оставленное блудницей, на воспитание сирот, однако Городская дума этому почему-то воспротивилась. И тогда известный промышленник Ф. К. СанТалли будто бы сказал: «Пусть деньги пойдут городу. Довольно людям бегать по дворам. Я построю в городе общественные туалеты, и будут они на улицах и площадях, как в Европе!» Николай согласился.

Была ли Дунечка — о том лучше спросить у СанТалли. Между тем, на заводе Франца Карловича производилось оборудование и для петербургского водопровода, поэтому и он причастен к улучшению санитарного состояния Петербурга.

А вот и подлинный исторический анекдот. Публикуемые ниже строки принадлежат перу профессора Ленинградской консерватории И. Д. Гликману, близкому другу Д. Д. Шостаковича и И. И. Соллертинского. Это отрывок из воспоминаний Гликмана о Соллертинском. «Я Вам уже сказывал, что одной из старинных повадок петербуржцев было презрение к общественному городскому транспорту. Вояжи, в том числе из дому на службу и обратно, невзирая на, подчас, дистанции огромного размера, совершались пешком. И путники, натурально, обладая организмами, далекими от совершенства олимпийских богов — Зевса, Артемиды и прочих, с легкостью находили общественные уборные по многочисленным указателям: "Уборная — во дворе такого-то и такого-то дома". (По таинственной причине отхожие места ныне стали называться туалетами. Что за ханжество! Туалетные комнаты предназначены совсем для иных нужд.)

И это блаженство рая было не так давно упразднено нещадно. Какому-то мудрецу из Смольного пришло в голову разрушить большинство отхожих мест колыбели революции. Идиотизм предлога не сравним ни с чем — якобы эти незамысловатые сооружения, несомненно уступавшие в своем величии шедеврам Растрелли и Томаде Томона, используются многими горожанами для распития горячительного. Ну и что ж в том дурного? Ежели кому-то доставляет наслаждение пить водку, вдыхая при этом ароматы хлорки, то пусть себе занюхивают хлоркой! Но после того, как эти рассадники алкоголизма были разрушены, невозможным стало заходить в парадные — ни на Невском, ни на Марата!

Я, кстати, поражаюсь какой-то немыслимой, феноменальной выносливости участников различных бесконечных посиделок у Цецилии Карловны[24]. Там, в Кремле, обитают какие-то сверхчеловеки! Их мочевые пузыри, по всей вероятности, изготовлялись на сталелитейных заводах...

Как-то я с приятелем — нам тогда было 13—14 лет — оказались в районе Смольного. И, долго блуждая без устали, захотели по малой нужде. Публичных отхожих мест поблизости не было, и мы зашли в здание, в котором не так давно обучались благородству девицы-смолянки. Надобно Вам сказать, что нас никто не остановил — просто никого не было у входа. В это сейчас невозможно поверить. Словом, мы оказались в длинном, пустынном, словно вымершем коридоре, где не без труда обнаружили отхожее место. Я думаю, что сейчас оно покрыто кафелем да мрамором. Но тогда мы были потрясены ветхостью этой приватной комнаты. Обшарпанные стены, грязь, какой-то простенький алюминиевый проржавевший наклонный желобок, в воздухе разлито зловоние нечистот и так далее. Я сказал своему товарищу — "Неужели здесь справляет нужду сам Киров?!" (Правда, я использовал менее изящный оборот.) И именно на этих моих словах открывается дверь и входит Киров. Сергей Миронович. Он явно услышал мои слова. С какой свирепостью он взглянул на нас! "Что вы здесь делаете!? Вон отсюда!!!" Нас словно ветром сдуло. Ну подумайте, какое немилосердие!