Валерий Привалихин - Золотой мираж

За двое последних суток листва как-то разом переменила цвет. Осиновые листья вспыхнули багрянцем, закраснелась кистями рябина, густая желтизна потекла по березам. Хотя на многих деревьях не было еще ни единого мазка ранней осени, впечатление создавалось такое, будто лес уже сплошь красно-багряно-желтый.

Пушели, сидя в коляске, с жадным интересом глядел по сторонам. Рюкзак на его коленях мешал обзору. Он часто оборачивался, чтобы получше разглядеть местность, по которой ехали.

Зимин, посматривая на канадца, не мог отделаться от вопросов, почему он все-таки напросился поехать в тайгу? Оттого ли, что в недавнем их разговоре на улице Красных Мадьяр он, Зимин, сказал, что отправляются в урочище Истуканов, а прежде упомянул о погибшем там в бою Игнатии Пушилине? Или, может, увязался из желания продолжить небезразличный для него разговор о купцах Пушилиных? Или же – и то, и другое?

Мелькнуло в стороне от дороги среди деревьев какоето высокое и очень длинное, метров в пятнадцать длиной строение без единого окна в бревенчатых стенах, с тесовой двухскатной крышей, провалившейся на гребне посередине от старости.

– Амбар хлебный, – пояснил назначение странного строения Нетесов.– Хутор раньше стоял тут. Сгорел, когда бой с польскими легионерами был...

У кого, в какие времена был бой с польскими легионерами, можно было только догадываться и додумывать.

Через некоторое время возник прямо на колее проселка, так что пришлось обогнуть, зарывшийся в землю по ватерлинию катерок, самый настоящий, с белой трубой, опоясанной красной полоской, со спасательными кругами по бортам, с рубкой рулевого, в которой сквозь запыленные стекла виден был штурвал.

– В пионерлагерь, на Большой Кужербак везли, – не вдаваясь в подробности, объяснил Нетесов присутствие катерка в далеком от судоходных рек месте.

– А скоро урочище? – спросил Пушели.

– Каменных Идолов? – повернулся к нему Нетесов.

– Истуканов.

– Это все равно. Кто как хочет зовет. Истуканы, столбы... Часа через полтора, – сказал и надолго умолк Сергей.

Чем дальше в лес, тем медленнее ехали. Путь пошел по низменным кочковатым лощинам, заросшим елью, с примесью пихты, кедра, березы, осины, с подлеском из рябины и ивняка. Колеса мотоцикла с добрый час мудрили по этим лощинам, пока наконец не выбрались в чистый сосновый лес, хоть и изреженный прежними пожарами, зато с хорошим подростом.

Лес рассеялся, и среди шиповниковых зарослей, черемушника, обвитого хмелем с недозрелыми шишками, Зимин наяву увидел метрах в сорока то, что уже видел в доме у краеведа Лестнегова на фотографии: три невысоких каменных столба, жмущихся друг к другу и издали напоминающих человеческие фигуры. Высвеченные лучами клонящегося к закату солнца, столбы отливали густой-густой, до лиловости, синевой.

Нетесов заглушил мотор, слез с сиденья и медленно, раздвигая низкие, по пояс ему, кусты шиповника, направился к столбам. Зимин и Пущели последовали за ним.

– Шиповник нынче совсем не уродился, – сказал Нетесов. – В прошлом году с Мамонтовым по мешку набрали. Только по краю брали...

Он умолк, чувствуя, что про шиповник интересно ему одному.

– Ты говорил, тут бой был, Игнатия Пушилина убили, – сказал Зимин.

– Точно. Было такое, – ответил Нетесов.

– И возле одного из столбов Игнатий похоронен?

– А вот этого не говорил, не знаю, – сказал Сергей.

– Это Лестнегов так говорит.

– Раз говорит, так и есть. Константин Алексеевич всем этим занимался.

– Кстати, он будет ходить?

– Нет, там безнадежно. Это однозначно.

– Жалко.

– Еще бы не жалко. Мужик всю жизнь на бешеной скорости крутился, и вдруг – в каталке, в четырех стенах.

Пушели, шедший к каменным столбам замыкающим, смотрел на столбы и по сторонам, слушал разговор и помалкивал.

Это издалека казалось, будто каменные Истуканы жмутся друг к другу. Подойдя, увидели, что каждый столб отстоит от соседа на метр-полтора. И не выстроившись в шеренгу, как создавалось впечатление при взгляде от проселка, стояли Истуканы: тот, что посередине, выдвигался вперед. На нем, на уровне глаз, была прикреплена потускневшая, позеленевшая небольшая медная пластинка с выгравированной надписью:

"Здесь 29 августа 1920 года в ожесточенном бою доблестный краснознаменный полк И. П. Калинкина наголову разбил белую банду Пушилиных, проливавших кровь мирного населения.

Вечная память красногвардейцам-калинкинцам, павшим за свободу, за народную власть".

Канадец тоже прочитал выгравированное на табличке. Вряд ли ему было приятно, если прямой потомок Пушилиных. Но что мог сказать Зимин? Что в Гражданской войне победителей не бывает? Вообще, почему что-то должен обязательно сказать? Не хватало оправдываться. Написано и написано. Скорее всего, от души, с твердой убежденностью.

– Вот около этого, – Зимин провел ладонью по ребристой шершавой поверхности столба, стоящего справа от центрального, на котором была медная табличка с гравировкой, – похоронен Игнатий Пушилин.

– Тоже от Лестнегова узнал? – спросил Сергей.

– От него... Сфотографируемся на память около столбов? – предложил Зимин Пушели.

– Да-да, – охотно согласился канадец, в задумчивости стоявший перед каменными истуканами.

У Зимина фотоаппарат был уложен в рюкзаке вместе с другими вещами, и он направился было к мотоциклу.

– Подожди, – остановил его Нетесов. – Потом снимешь. Еще почти час до места ехать. До темноты устроиться, рыбы на уху наловить нужно успеть.

– Место-это где? – спросил Пушели.

– Большой Кужербак, у слияния с Омутной. Там, иа соседнем берегу Никифоровы поля начинаются, – обстоятельно, будто иностранцу это о чем-то могло говорить, объяснил Нетесов. – А сфотографируемся завтра. Или на обратном пути. Пошли.

Подавая пример. Нетесов энергично зашагал прочь от каменных истуканов...

Опять они ехали, и опять шум работающего мотора оглашал тайгу.

Но вот в этот шум вмешался еле различимый шум другого работающего мотора.

Сергей остановился, приглушил двигатель, вслушался: не показалось ли?

– Слышишь? – спросил у Зимина, полуобернувшись.

Рюкзак, в котором находился фотоаппарат, был на коленях у Пушели, и Зимин был целиком поглащен тем, что пытался вытащить из рюкзака "Зенит".

– Что? – спросил он.

– Мотор.

Зимин вслушался. Кажется, и Пушели, вскинув голову, попытался уловить шум чужого мотора.

– Машина, – сказал Зимин. – Ну и что?

– Да ничего. Просто... – ответил Сергей. Крутнул ручку скорости, дал газ.

Проехали еще немного. И опять Сергей сбросил газ, притормозил.

Урчание двигателя теперь доносилось все явственней.

– Грузовик, что ли, впереди? – снова повернулся к Зимину.

– Ну, может, и грузовик, – сказал Зимин. – В чем дело?

– Не может – точно, – быстро проговорил Сергей. – Глянь!

Впереди, где-то в полукилометре, или чуть, может, больше, от места, где остановились начинался густой пихтовый массив. И оттуда, со стороны пихтача, темного, словно прихваченного сумерками, вырвавшись из его недр, навстречу им мчал зеленый ЗИЛ.

Пока еще он только вынырнул из хвойных лап, еще только отделился от них, однако быстро приближался.

– Андрей, это они!

– Кто? – непроизвольно вырвалось у Зимина, хотя и без того было ясно.

Совсем некстати на языке вертелся другой неуместный, никчемный сейчас вопрос: они давно в другой области, бросили грузовик. И он бы, наверно, спросил об этом, если бы внезапно вспыхнувшая новая мысль не обожгла мозг.

– Они тебя знают в лицо?

– Не должны... – процедил сквозь зубы Сергей. В голосе его не было уверенности.

Пушели, слушая их разговор, глядя попеременно то на их лица, то на летящий навстречу грузовик, не мог понять, в чем, собственно, дело, почему такой переполох при виде обыкновенной грузовой машины, однако у него хватало ума сообразить, что именно грузовик таит для них какую-то очень большую опасность. Тревога спутников передалась и ему. Ему очень хотелось спросить, что происходит, однако он молчал, понимая, что сейчас совершенно не до него.

– Что будем делать? – спросил Зимин.

– Что?..

Нетесов бросил быстрые взгляды на обочины проселка. Развернуться никакой возможности, даже нет смысла пытаться. Слева, за оплывшим земляным бруствером, – зыбкая почва, справа – старая трухлявая поваленная береза, усыпанная опятами. Можно было еще попробовать втроем поднять, развернуть "Урал" на сто восемьдесят градусов, но – поздно, в считанные секунды этого не успеть. Или, если даже успеть, все равно машина нагонит.

– Что? – еще раз вопросом на вопрос Зимина ответил Нетесов, лихорадочно соображая. Под мышкой слева у него был пистолет. Но потянуться за ним, убрать руки с руля, было бы чистым самоубийством. Наверняка из зеленого ЗИЛа следят за каждым его движением, и попробуй он достань пистолет, отреагируют однозначно, мгновенно.