М Лебединский - От пращуров моих (Часть 1)

балясинок? Я никогда в жизни их не видела... А я тут бывала

с детства и почти в такой же, только ярко-розовый день, исс

тупленно морозный, искрящийся, пришла сюда много лет назад,

чтобы взглянуть на первое свое напечатанное стихотворение в

стенной газете папиной фабрики, посвященное смерти Ленина.

Я не вспомнила об этом тогда.

Приглядевшись, я все же убедилась, что это папина боль

ница, и равнодушно отметила, что вот и все неживое - то есть

здания, заборчик, сугробы - тоже может умирать....

СЕКРЕТ ЗЕМЛИ.В маленькой передней амбулатории, еле-еле осв

ещаемой из соседней комнаты, на деревянной скамейке с высо

кой спинкой, на скамейке, похожей на вокзальную, лежала жен

щина. Она была в ватнике, старательно укутана платком и леж

ала на боку, подложив сложенные ладони под щеку. Так спят на

вокзалах транзитники в ожидании поезда дальнего следвания.Но

она не спала. Она была мертвая. Я увидела это сразу, как во

шла.

"Наверное их у папы много",- подумала я, шагнула в сосе

днюю комнату, и там, за деревянной загородочкой из пузатых

столбиков, за столом сидел мой папа.

258

Низенькая толстенькая свеча башенкой ("ишь какие у него

свечи!..") снизу освещала его лицо. Он очень отек, даже при

свече видно было,что лицо его приняло зеленовато-голубой от

тенок... Но волосы на висках и затылке, легкие полуседые во

лосы блондина, еще топорщились и кудрявились, и глаза его,

большие, выпуклые, голубые, в мерцании свечи казались особе

нно большими и голубыми.

Я молча стояла перед загородочкой, перед папой. Он под

нял отекшее свое лицо, взглянул на меня снизу вверх очень

пристально и вежливо спросил:

- Вам кого, гражданочка?

И я почему-то ответила деревянным голосом, слышным са

мой себе:

- Мне нужно доктора Берггольц.

- Я вас слушаю. Что вас беспокоит?

Я смотрела на него и молчала. Не рыдание, не страх, не

что неведомое- что-то, что я не могу определить даже теперь,

- охватило меня, но тоже что-то мертвое, бесчувственное. Он

участливо повторил:

- На что жалуетесь?

- Папа, - выговорила я,- да ведь это я- Ляля!...

Он молчал, как мне показалось, очень долго, а вероятно

всего несколько секунд. Он понял, почему я пришла к нему. Он

знал, что Николай был в госпитале. И папа молча вышел из-за

барьерчика, встал против меня и, низко склонив голову, молча

поцеловал мне руку. Потом, рывком подняв лицо, твердым и как

бы слегка отстраняющим взором взглянул мне в глаза и негром

ко сказал:

- Ну, пойдем, девчонка, кипяточком напою.Может поесть что

-нибудь соорудим!...- И добавил, чуть усмехнувшись: - "Щи-то

ведь посоленные..."

Я поняла его цитату и услышала всю горечь,с которой он

сказал ее. Он очень любил Николая. Но ни о нем, ни о смерти

его мы не говорили больше ни слова.

Мы вошли в маленькую, слабо освященную каганцом кухню

амбулатории. Свечку папа принес с собой и тут же потушил ее.

Это была государственная драгоценность, ею папа пользовался

только на приемах.

Две женщины в халатах поверх ватников- одна низенькая и

черноглазая, другая очень высокая, с резко подчеркнутыми ис

тощенными чертами лица - всплеснули руками, увидя меня.

- Лялечка, - почти пропела низенькая, черноглазая,- как...

как вы выросли!...

- Это Матреша, - сказал папа, - не узнаешь? Матреша, луч

шая санитарка. А это - Александра Ивановна...Тоже не узнала?

- Папа, да ведь я у тебя последний раз лет пять назад бы

ла...

- Возможно, - бросил он и тихонько захлопал в ладоши. - А

ну-ка, бабоньки, чем богаты? Кипяточку нам с дочкой!

259

Матреша стала хлопотать у маленькой плиты,что-то жарить

на сковордке. Отвратительная вонь распространилась по мале

нькой кухоньке. Я догодалась, что это какой-нибудь техничес

кий жир. Пахло омерзительно, но - о, как здесь было тепло!...

Я сняла платок, пальто, вязаную шапку, косынку, надетую

под шапку. Я осталась в одном лыжном костюме с непокрытой

головой.

- Как у тебя тепло, папа!

Матреша подхватила:

- Тепло! Палисадничек понмножку разбираем. Доктор горюет,

да ведь что ж, надо греться-то, правда?

- Правда....

Я вытащила остаток своего пайка и "гвоздик"- папироску.

Отец захлебнулся от счастья.

- Вот это да!- сказал он, благоговейно беря "гвоздик"сво

ими большими, умными руками хирурга.- Богато живете, мужики!

Нечто вонючее и странное на сковородке было подано на

стол. Мой ломтик хлеба мы по-аптекарски аккуратно поделили

на всех четверых, разлили по кружкам кипяток - тоже ровнехо

нько-ровнехонько, сели у столика, и было так тесно, что мы

невольно прижимались друг к другу, как в битком набитом ваг

оне....Маленькое пламечко каганца металось из стороны в сто

рону, тени наши уродливые и страшные, качались на стенах ко

мнатки, и от этого еще больше казалось, что мы все куда-то

едем - далеко-далеко, на поезде дальнего следования. А та, в

передней, просто ждет своего...

Скрипнула дверь, и в щель просунулось чье-то коричнево

пергаментное лицо, непонятно - мужчины или женщины, чем-то

закутанное и обмотанное, в огромной ушанке,напяленной поверх

женского платка.

Ярко светящиеся темно-желтые глаза глянули из-под ушан

ки.

- Доктор, мы вот...

- Не студить комнату! - крикнул отец. - Залезай весь.

В дверь протиснулся человек (это все-таки был мужчина);

он протянул отцу на ладони что-то в бумажке.

Папа раздул ноздри и зашевелил бровями.

- Ну-ну, не валяйте дурака! Опять?...

- Доктор, - протянул дрожащим голосом человек, - не обиж

айте!

Сердито фыркнув, отец взял маленький сверточек.

- Ну ладно, спасибо, но чтоб в последний раз!...Как там у

вас, все в форме?

- Пока все, - прохрипел человек.- Сегодня, слава тебе го

споди, тихо, вчера зажигалками замучил....

- Я к вам через часок загляну, - сказал отец, - Ступай.Да

не рыпайся, иди тихо. Если что, сразу ко мне!

Пятясь задом, человек чуть-чуть приоткрыл дверь и прот

иснулся в эту щель, без улыбки, но приветливо кивая нам.

260

- Пожарная охрана, - сказал папа и, высоко подняв указат

ельный палец, строго взглянул на меня, точно ждал возражения.

- Герои! Львы! Люди! Еле дышат, а большого пожара ни разу не

допустили. Любят наш объект, комбинат имени Тельмана.

- Чего он принес тебе? Съедобное?

- Деликатес! Около завода "Вена" - пивоваренный, помнишь?

- у нас теперь раскопки вовсю идут, барду раскапываем много

летней давности. Раскапывают это все с трудом египетским,ра

зогревают, лепешки пекут. Стоматит чудовищный от этого "дел

икатеса". Столько народу со стоматитом в день на прием прих

одит! Ну, а как уговорить, чтоб не жрали этого? Матреша, ра

зогрей-ка нам лепешечку!...

Лепешка показалась мне очень вкусной.

- А у нас на Кузнечном бадаевскую землю продают,- сказала

я.- Когда бадаевские склады горели, оказывается, масса саха

ра расплавленного в землю ушло. Первый метр- сто рублей ста

кан, второй - пятьдесят. Разводят водой, процеживают и пьют....

Когда мы поели, Александра Ивановна куда-то ушла, а Ма

треша опять предложила мне помыться, и я опять отказалась,

вспомнив Неву и лестницу, а вспомнив ее, не по необходимос

ти, а движимая чем-то умственным и полузабытым, сказала:

- Отец, ты совсем не бережешь себя...

- То есть? - спросил он удивленно.

- Ну вот....ступеньки во льду вырубаешь....

Он взглянул на меня почти с состраданием.

- Дура ты, дочь моя и знаменитая поэтесса города Ленина,

беззлобно сказал он.- Ибо произносишь все это всуе, без веры...

Мы помолчали, и, словно продолжая не обрывавшийся разго

вор, он негромко, задумчиво стал говорить:

- А у нас за Невской, мне рассказывали, на одном заводе,

кажется Александровском, в литейной старик один был - формо

вщик. Ну, из тех старых колдунов, которые грамоты не знали,

а дело свое знали так, что и заграничные инженеры руки разв

одили.На Обуховском, например, был в свое время такой литей

щик...Отольют, скажем, ствол для пушки - ну, надо его дальше

обрабатывать: сверлить там и все такое, - я не понимаю.В об

щем, массу труда человеческого класть. А вдруг отливка-то

бракованная, с этими, как их - ну да - раковинами? Тогда эт

ого деда и зовут: "Дед, послушай, есть в стволе раковины или

нет?" Он молоточком постучит, ухо к металлу приложит и гово

рит: "Раковин нет, можно обрабатывать". Или наоборот. И что